Время для жизни - taramans

Она посмотрела не него:

- Какой ты все-таки мальчишка еще, Иван! – тоже заулыбалась.

Когда они расположились за столом в фактически пустом заведении, Фатьма что-то сказала буфетчику. Тот поморщился и ушел на кухню.

- Сейчас все будет. Не принято у них, чтобы женщина сидела за столом с мужчиной.

- Я знаю, - кивнул Косов.

- А откуда ты тюркский знаешь? – ей было интересно.

- А я его и не знаю. Так только… несколько фраз. Слышал где-то, да запомнил.

Она хмыкнула. И уже он, в свою очередь, поинтересовался:

- А что ты тому, седому, там сказала?

- Я же слышала, что ты назвал меня… своей женщиной. Вот и сказала, что ты – мой муж. И… что Ильяса и Хлопа ты убил.

«Вот ни хрена ж себе! Такую известность… на хрен бы не нужно!».

Увидев, что он нахмурился, она поспешила объяснить:

- Никто не узнает! Здесь не принято что-то рассказывать… посторонним! А Ильяса и Хлопа они боялись. Ну… не то, чтобы боялись, но – не связывались. Еще когда мы с Ильясом… стали жить… Я пожаловалась как-то, что меня здесь подчас обижают. Они пришли сюда. Ильяс одному… особо назойливому… рожу ножом порезал. А Хлоп другому – руку сломал, дубинкой. Их здесь как сумасшедших принимали. Буйных таких, опасных. Вот ты – их убил! Значит – еще более опасный!

«Ни хрена ж себе у меня… репутация складывается!».

Он с аппетитом ел ароматное, правильно приготовленное мясо. Заметив, что женщина ест мало, без аппетита, уставился на нее:

- Фатима! Тебе нужно есть. Женщина должна быть с хорошей попой. Иначе скажу «талак» трижды - и все! Эх! Пивка бы еще, или вина… красного сухого.

Она засмеялась:

- Нет… Здесь такого нет. Можно по пути взять, в магазине.

Они медленно, прогуливаясь, шли к дому Фатимы. Она молчала, изредка косясь на него, держала его под руку.

- Ты что-то хочешь спросить?

- Нет… хотя… да. Слушай, а как мне дальше жить? Ильяса нет. Он хоть изредка, но давал мне деньги. Вот сейчас я и работы лишилась. Я, конечно, что-нибудь найду… но не сразу.

Он шлепнул себя рукой по лбу:

- Извини! Из головы вылетело, с этими арабскими страстями! У Ильяса… были деньги. Поэтому, вот. Здесь две тысячи. Это пока! Чуть позже – будут еще. Месяца на три-четыре тебе хватит за глаза.

Она, взяв и спрятав деньги, помолчала, а потом спросила:

- А ты… снова уйдешь? У тебя кто-то есть, да?

Он засмеялся:

- Да тут сразу и не скажешь… Вроде и есть, а вроде… и нет. Там все… игры какие-то.

Похоже, ее это вдохновило. По крайней мере, она повеселела и заявила:

- Так как ты назвал меня своей женщиной, нам нужно зайти в магазин и купить что-то поесть, - потом смутилась, - а то у меня дома еды-то… почти и нет. Как мужчину кормить? Решишь еще, что я плохая жена и «талак»!

Они зашли в магазин, и Иван, особо не глядя на деньги, набрал всего, на что падал взгляд – его или Фатимы. Уже с полной авоськой в руке, Иван шел, поглядывая на женщину. Та взяла его под руку, и о чем-то задумалась.

- Слушай… Ну, почему меня так… неласково встретили торговцы на рынке, это мне немного понятно. Я – чужак и лезу в их, пусть и временный мирок. А почему у тебя… там, на рынке… такие отношения сложились? Плохие, как мне показалось. Вы же земляки, вроде бы… и должны помогать друг другу. Или я чего-то не понимаю?

Женщина, сначала неохотно, но потом рассказала, что:

- Да не своя я им. Точнее – вроде своя, но еще хуже, чем чужая.

- Это как так?

- Сложно это все объяснить… тому, кто не знает, как эти отношения там складываются. Я же сюда еще с родителями приехала. В тридцатом… Да и там, еще в Туркестане, тоже мы своими… можно сказать, не были.

Из ее рассказа Косов уяснил, что отец ее был родом из Чимкента. Ее дед был горожанином, гончаром. То есть от начальной своей общины в ауле, или кишлаке, Иван не знал, как там правильнее, дед уже отошел. И не был в полной мере своим для бывших односельчан. Потом, когда ее отец отучился, стал грамотным, что тоже было большой редкостью для тех мест и того времени, был взят на работу в управу градоначальника, то они еще больше отдалились от родственников. Потом отца перевели на работу в город Верный.

- Это сейчас Алма-Ата называется, - Фатима подняла голову и посмотрела на него.

Иван кивнул, мол – знаю.

- Там он с мамой и познакомился. Отец мамы, то есть дед мой, был из казаков, а бабушка – из местных таджиков, живших в городе. То есть, в итоге, мы еще больше отдалились от махаллы. Уже и не понять кто, то ли таджики, то ли… не совсем.

- Я плохо это все помню, маленькая была. Но… там же и до Революции не сильно-то спокойно было. Периодически слыхали – то там стреляли, то тут – беспорядки. Но если до семнадцатого года, хоть видимость спокойствия была, то после русским было безопасно только в самом городе. А мы… не то, что русские, но уже и местными нас не считали. Отец – чиновник, мать – домохозяйка. Когда белые ушли, вообще страшно было… одно время. Но управляться и новым властям как-то надо было. Вот отца снова позвали… уже в исполком, делопроизводителем. А потом, когда Турксиб строить начали, ота в управление строительством перешел.

- В тридцатом… отца сильно избили. А кто – так и не нашли. Он чуть не умер. Вот мы сюда и переехали. Домик этот купили. Только падар… так и не оправился тогда, умер через два года. Мой старший брат к тому времени уже отучился на машиниста. Уехал в Талды-Курган. Там у него сейчас семья, дети. И мама туда к нему уехала, когда я здесь замуж вышла. Не понравилось ей, что за русского. Только недолго мы прожили с Кириллом. Он на стройке работал… Погиб, сорвался с лесов. А детей… не вышло у нас что-то.

- Я в столовой работала, при депо. Случайно встретилась с приезжими… оттуда. Они торговать приезжали. Так… слово за слово, разговорились. Они же здесь толком не знают ничего. Да