Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци

Мирабо еще за день пред тем прибыл из Парижа в поместье своей племянницы, маркизы д’Араган. Там он переночевал и оттуда пришел на следующее утро пешком в парк Сен-Клу, в сопровождении своего племянника де Сальяна. У задних ворот парка, отворенных для таинственного посетителя, Мирабо распрощался со своим спутником и сказал:

— Я не понимаю, какое страшное предчувствие внезапно овладело мною и какой странный голос жалобно нашептывает мне: «Вернись, Мирабо, вернись назад! Не вступай в эти ворота, потому что за ними зияет твоя могила!»

Когда он говорил это, его голос, заставлявший обыкновенно звенеть стекла в зале заседания, был мягок и дрожал.

— Послушайтесь этого предостерегающего голоса, дядюшка, пока еще не поздно, — стал просить де Сальян. — Со мною происходит то же самое. Мне также почему-то страшно и жутко.

— Неужели мне поставлена здесь западня? — пробормотал про себя Мирабо. — Ведь эти Бурбоны способны на все. Как знать, пожалуй, они заманили меня сюда, чтобы захватить в плен и запереть, как опаснейшего врага, в одну из своих подземных темниц, где я буду погребен заживо? Друг мой, — поспешно продолжал он, — подожди меня здесь, и если я не вернусь через два-три часа, то поспеши в Париж, отправляйся в национальное собрание и заяви о том, что Мирабо, тронутый тревожным призывом королевы, отправился в Сен-Клу и там был схвачен.

— Я сделаю это, дядя, — ответил маркиз, — но не допускаю такого отчаянного поступка и подобного вероломства со стороны королевы или ее супруга. Им обоим хорошо известно, что без Мирабо они погибнут и что только он один, может быть, еще в состоянии спасти их. Меня пугает нечто совсем иное.

— Чего же ты боишься?

— Я боюсь ваших врагов в национальном собрании, — тихо и почти со страхом ответил Сальян, — Я боюсь этих бешеных республиканцев, которые не доверяют вам, с тех пор как вы недавно заступились на трибуне за королевство и монархию, с тех пор как вы осмелились даже лично защищать королеву против яростных и пошлых нападков, которые позволил себе Марат в своем журнале «Друг Народа».

— Это правда, — улыбаясь, согласился Мирабо, — наши бешеные республиканцы не доверяют мне с тех пор, и мне говорили, что Петион, этот республиканец из железа и стали, обратился в конце моей речи к сидевшему с ним рядом Дантону и сказал: «Мирабо представляет опасность для свободы, потому что в жилах народного трибуна течет еще слишком много графской крови». — «В таком случае, — со смехом ответил ему Дантон, — нужно выпустить графскую кровь из народного трибуна, чтобы он излечился от своей реакционной болезни или умер от нее».

— Когда же Марату сказали, дядюшка, что вы говорили с негодованием и презрением о его нападках на королеву, то он погрозил кулаком и крикнул: «Мирабо — изменник, он готов продать нашу юную свободу монархии. Но с ним будет то же, что с Иудой, продавшим Спасителя. Он поплатится за это своей жизнью, потому что, если мы изобличим его в измене, то поступим с ним так, как Иуда поступил сам с собою. Пусть этот Иуда-Мирабо остерегается».

— Неужели ты думаешь, что эта противная жаба, Марат, повесит меня? — с презрительной усмешкой спросил Мирабо.

— Я думаю, что они шпионят за вами, — шепнул ему Сальян. — Вчера вечером, вблизи нашей виллы, я встретил двух переодетых людей и готов поклясться, что то были Марат и Петион, а сегодня по дороге сюда, оборачиваясь назад, я дважды увидел те же самые две фигуры, которые следили за нами.

— Пусть себе! — сказал Мирабо, гордо выпрямившись и озираясь вокруг. — Лев не боится противного насекомого, которое летает вокруг него; он тотчас стряхивает его своей могучей гривой или давит лапой. Так и я, Мирабо, не боюсь насекомых, вроде Марата и Петиона, пусть они лучше сами остерегаются меня. Я растопчу их, вот и все. А теперь, дорогой племянник, прощай и жди меня здесь.

Он ласково кивнул маркизу головой и вступил в парк, с ворот которого народный гнев уже давно удалил надпись: «De par la reine» (именем королевы) и который только по воле нации остался за королем.

Взволнованный Мирабо шел легкими шагами по аллее и ему снова показалось, будто таинственные, робкие голоса предостерегали его: «Вернись, Мирабо, вернись, потому что с каждым шагом вперед ты все ниже опускаешься в могилу!» Мирабо остановился и отер батистовым платком холодный пот, выступивший крупными каплями у него на лбу, но затем сказал:

— Это глупость, сущая глупость! Право, я сделался чувствительным, как молодая девушка, идущая на первое любовное свидание. Стьщись, Мирабо, и будь мужчиной!

Он тряхнул головой, точно желая отогнать недобрые предчувствия, и быстрее пошел вперед навстречу графу де Ламарку, показавшемуся на повороте аллеи.

— Королева уже здесь и ожидает вас, Мирабо, — с легким упреком в голосе сказал граф.

Мирабо только пожал плечами, вместо всякого ответа, и ускорил шаг. Вскоре пред ним открылась маленькая поляна, окруженная высоким кустарником. Здесь, на мраморной скамье, сидела дама в белом платье, без всяких украшений, с соломенной шляпой, висевшей на руке, в черной кружевной косынке на волосах; это была королева Мария Антуанетта.

Мирабо остановился, и взоры его больших, пламенных глаз были долго устремлены на нее издали; наконец он обратил к своему другу бледное, взволнованное лицо и пробормотал:

— Друг мой, я не знаю, что творится со мною. Я не плакал с того дня, когда отец выгнал меня из дома наших предков и я услыхал за собою его громовое проклятие, но при взгляде на эту женщину мне