Мастер возвращений (сборник) - Кристин Раш

Нос у Шери покраснел, с ней всегда такое происходило, когда она считала себя обиженной.

— Мне просто показалось, что так будет лучше.

Лучше кому, девочка? Но он не стал ничего говорить, просто повторил:

— Со мной все будет в порядке.

«Путешествование во времени развивалось медленно. Но один успех закреплял другой, и постепенно в начале тридцатых годов ученые заявили, что к концу десятилетия люди спокойно смогут навещать сами себя в прошлом.

Ученые оказались правы, но все получилось не так, как они предполагали. Люди так и не научились взаимодействовать со временем, вмешиваться в его ход. Они могли лишь приоткрывать окно в пространственно-временной континуум и записывать события прошлого, причем такая запись обходилась очень дорого.

Подобную возможность оценили историки, остальные же представители человечества относились к ней спокойно, пока Сузон Йашимото не объединила временные записи с технологиями виртуальной реальности, голографии и несколькими собственными изобретениями. В результате она открыла возможность делать голографические записи исторических событий и продавала их.

Вначале ее выбор был удачным. Она использовала список-рейтинг исторических событий, куда в первую очередь хотели бы попасть люди при помощи машины времени. Так появились записи моментов рождения Христа, триумфального возвращения Магомета в Мекку, убийства Авраама Линкольна и десятки других.

Вскоре этим занялись и другие фирмы. Их выбор уже был ограничен авторскими правами, — которые стали появляться как грибы после дождя, — на запись событий определенных исторических эпох. Историки волновались, что могут лишиться своей работы. Так фирмы начали открывать порталы с записями повседневной жизни…»

Из «Истории разговоров», Дж. Бут Чентури, 2066.

Номер ссылки для загрузки Сот›егХСС112445.

Библиотека Конгресса

Мак соврал Шери. Он не собирался спать в своей постели. В спальне все еще царил дух Леты: сине-голубое покрывало, которое они вместе выбирали пятнадцать лет тому назад, старые простыни — она всегда говорила, что хочет умереть именно на них, — а еще длинные седые волосы на ее любимой подушке. Как он ни старался, ему все равно не удавалось убрать их все. Он выбросил пузырьки из-под ее лекарств, убрал с ночного столика салфетки, поставил назад на полку с редкими книгами «Путешествие Гулливера» в твердом переплете (она так и не дочитала его), но все же от ее запаха избавиться не смог. Этот запах — немного муската, чуть-чуть абрикоса, — независимо от того, болела Лета или нет, всегда напоминал Маку их юность. Он взял одеяло, подушку и постелил себе на диване — он спал там последние полгода, пока Лета еще была жива, потом опустил занавесь на большом панорамном окне, выходящем на мост Джорджа Вашингтона [18]. Именно из-за этого вида он выбрал тогда, в начале нового тысячелетия, эту квартиру. В то время он еще мечтал и надеялся.

Мак прошел на маленькую кухню, чтобы налить себе чего-нибудь попить: воды, пива — он сам не знал, чего именно. Но вместо этого остановился около книжного шкафа Леты и зажег лампочку — он не хотел, чтобы даже его дочь хозяйничала в этом доме.

Записи на полках засветились в лучах лампы, как бриллианты в витрине ювелирного магазина, — словно дразнили, соблазняли его. Он тысячу раз ходил мимо этого шкафа, подсмеивался над Летой из-за ее тщеславия (и даже говорил ей: «Иногда я думаю, что только благодаря тебе записи „Шестнадцатого июня у Анны“ вообще продаются и приносят доход тем, кто ими торгует»); он всегда упрекал ее за то, что она придает столько значения одному-единственному дню своей жизни.

«Ты ведь никогда и не вспоминала об этом дне, пока какой-то делец не решил сделать запись», — говорил он ей, а она лишь кивала в ответ.

«Иногда, — как-то сказала ему Лета, — мы и сами не осознаем, что действительно имеет значение, а потом уже становится слишком поздно».

Он взял в руки роскошное ретроспективное издание: шесть часов записи с последними доработками и дополнениями; это было единственное издание, которое Лета не успела даже открыть. Обе копии остались нераспечатанными. Их доставили за несколько дней до ее смерти.

Мак принес ей тогда пакет с записями, а заодно и лучший плейер, тот самый, что он подарил ей на последнее Рождество, и положил все на край постели.

— Если хочешь, я подключу, — сказал он.

Она полулежала на дюжине подушек; Мак специально соорудил ей этот кокон, когда понял, что уже ничто не остановит неизбежного. Она взяла его за руку, и в ее глазах появился слабый блеск.

— Я уже была там, — еле-еле прошептала Лета.

— Но это ты еще не видела, — ответил он. — Ты не знаешь, какие сделали исправления. Может, на этот раз им удалось соединить все пять чувств.

— Мак, — одними губами сказала она, — сейчас я хочу быть здесь, с тобой.

«В эпоху второго Золотого века в Нью-Йорке кафе „У Анны“ считалось самым модным местом для бесед. Подобно кафе времен Французской революции или романа Хемингуэя „Праздник, который всегда с тобой“[19], кафе „У Анны“ превратилось в место, где люди собирались, сидели и разговаривали.

Режиссер Хирам Гулдмен помнил это кафе. Он получил разрешение на проведение записи-съемки в прошлом; из всех возможных дней он в результате выбрал 16 июня 2001 года, потому что в этот день в кафе было много разных посетителей, беседы велись на самые разнообразные темы, а у дальней стены стоял свободный стул — зритель сразу чувствовал себя участником происходящего…»

Заметки на полях оригинального издания

«Шестнадцатого июня у Анны»

Мак никогда не смотрел голографические записи, никогда не испытывал потребности возвращаться в прошлое, тем более в то прошлое, где он уже жил. Он с самого начала сказал об этом Лете. После покупки пятой версии «Шестнадцатого июня» она уже не просила его смотреть записи вместе.

Мак всегда вежливо наблюдал за интервью, кивал толпам людей, собиравшимся вокруг, но никогда по-настоящему не прислушивался к разговорам и дискуссиям поклонников.

Лета собирала все, связанное с тем днем, ей нравилось, что она превратилась пусть в небольшую, но знаменитость. Еще больше она радовалась тому, что успех пришел к ней после того, как она вырастила Шери, и теперь может спокойно наслаждаться жизнью.

Ужасно, что она так и не посмотрела последние записи. Это лишь подтверждало, что ей в конце было очень плохо. В другое время она прочитала бы все заметки или прослушала бы их, просмотрела бы все голограммы и хохотала бы над анализом, который, по ее словам, всегда был слишком претенциозным и неточным.