Знающий не говорит. Тетралогия - Людмила Астахова

– Зарабатывала? – саркастично ухмыльнулся эльф.

– Каждый зарабатывает деньги как умеет. Можно подумать, ты со своей лангой цветочки на продажу выращиваешь! Мне нужно было одеться, купить оружие. Лошадь, в конце концов, тоже денег стоит…

– Мой человек помог вызволить тебя из тюрьмы только потому, что я узнал о принце, которому не место в хисарской яме, и только поэтому ты оказалась на свободе. В качестве довеска к Яримраэну и не более того. И я не обязан платить за твои наряды, женщина.

В голосе Альса звенела настоящая сталь. Теперь и он уже не стоял, расслабившись и подпирая стенку, и с Джасс слетела маска смирения и раскаяния, которую она старалась удерживать на лице. Они застыли друг против друга, напряженные, как тетивы луков. Пришла пора высказать все то, что накипело на душе у каждого.

– Я ничего тебе не должна, эльф, – тихо выдавила из себя хатамитка. – А если ты считаешь, что должна, то назови, сколько, и я со временем расплачусь полностью, до медного итни. Так сколько?

– Уже сочлись, – отчеканил Ириен. – Бери мою лошадь и убирайся!

Джасс вспыхнула, сдерживая страстное желание съездить по эльфьей физиономии, оттолкнула Альса плечом и вылетела наружу.

– Джасс, ты куда?! – крикнул ей вслед Яримраэн.

– Я ухожу, – буркнула Джасс и принялась деловито собирать свой маленький заплечный мешок.

Тонкое одеяло, веревка, набор дротиков, нож, сменная рубашка, огниво, бурдючок для воды… Весьма скромный дорожный набор для самого бывалого бродяги, но она не пропадет. Бывало и хуже, гораздо хуже. Кто знает как, тот может выжить в степи, даже в середине гвадера. А Джасс не только знала, она не раз это проделывала почти без ущерба для здоровья. В Хатами неженкам делать нечего.

– Куда это ты собираешься? – поинтересовался принц, все время наблюдавший за скорыми сборами.

– У меня есть дела, – ответила она ему безразлично. – Мне давно следовало уйти, а теперь мне с лангой делать нечего.

– Вот как?! Это тебе Ириен сказал или ты сама решила?

– И то и другое. Я прекрасно обойдусь без ланги. Я хатами, и степь мне дом родной, если помнишь.

Высокая фигура Ярима заслонила ей проход.

– Отойди в сторону, Яр, пока я не разозлилась по-настоящему, – прошипела она, глядя на принца снизу вверх.

– А то что будет? Пырнешь меня ножом? А силенок хватит? – в тон ей ответил Ярим, насмешливо скалясь.

– О чем это он? – тихонько спросил Мэд у Унанки.

Лангеры в полном оцепенении наблюдали за развивающимся действом, как крестьяне с хутора смотрят на выступление заезжего балагана. Всякое бывало в их маленьком сообществе за пятнадцать лет. Бывало, Малаган устраивал споры, плавно перетекавшие в громогласные скандалы. Тор, как никто иной, умел демонстративно молчать и день, и два, и десять дней подряд, впадая в жестокую обиду по какому-то своему тангарскому поводу, смысл которого понять может только тангар. Пард однажды подрался с Элливейдом, Сийгин по любому поводу спорил с Альсом до хрипоты, а сам Ириен иногда сварливостью и въедливостью мог переплюнуть любую инисфарскую торговку, но такое представление случилось среди них впервые.

– Ты останешься, Джасс, – спокойно сказал принц, медленно снимая мешок с плеча женщины. – В тебе говорит обида, но если мыслить здраво, то ничего другого тебе не остается. А если ты не хочешь думать как воин, а не как взбалмошная баба, то тогда я просто призываю тебя как свою s'veraety. [21]Хочешь ты того или нет.

Джасс тяжело дышала, как после хорошей пробежки. Это был тот самый недозволенный эльфячий прием, на который остроухие горазды как никто другой. Сначала придумать какое-то дурацкое «Право спасенного-спасителя», а потом вертеть своим подопечным, как сами захотят.

– Яр, так нечестно.

– Запомни, принцы честными не бывают.

– А эльфы?

– Тем более, – заверил ее Яримраэн.

Видимо, ей тяжело далось решение, но в итоге Джасс сдалась, швырнула мешок на постель и села рядом, спрятав лицо в собственных ладонях. А принц Ярим, удовлетворившись ее решением, повернулся к лангерам, со значением вращая сапфировыми своими глазищами. Мол, не трогайте ее пока, и все уладится. Правда, Торвардина пришлось держать вдвоем, силами Парда и Унанки, а то тангар непременно бросился бы ее утешать и тем испортил бы все дело.

Яримраэн отправился к Ириену. И о чем говорили два эльфа, никто из ланги так и не узнал. Говорили они так тихо, что даже Унанки подвел его хваленый эльфийский слух.

– Ты опять берешься вершить чужие судьбы, принц? – зло спросил лангер.

Принц дернул головой, словно его ударили по лицу.

– Это нечестно, Ириен, – сказал он, получая рикошетом собственную недавнюю шутку. – Я бы не стал бить тебя по больному месту.

– А что, болит до сих пор? – осведомился сухо Альс.

– Болит, – признался покорно принц. – И никогда не заживет.

– Тогда что же ты делаешь, ро'а? Зачем ты держишь рядом человека, который хочет уйти своей дорогой? Да еще при этом пользуешься Правом спасителя. Она хочет идти отвоевывать свой меч? Прекрасная мысль, очень романтично, хоть бери и записывай новую балладу. Пусть идет.

Как ни странно, Яримраэн не пытался оправдывать себя или свою подопечную. Язык у него был подвешен так хорошо, что Ириен никогда не старался переспорить эльфийского принца, поднаторевшего в искусстве риторики еще в бытность свою при дворе отца. После очередной пикировки с ним Альс начинал искренне верить, что любой спор проще всего решить хорошим ударом в зубы в качестве жирной точки. Но Яр молчал, печально изучая рисунок папиллярных линий на собственных ладонях, чем несказанно лангера удивил.

– Знаешь, Ириен, ты будешь смеяться, но мне пришлось в хисарской яме очень худо. Вот видишь, ты уже кривишь губы. Конечно, великой тайны бытия я тебе не открыл. Я даже могу представить, какую иронию вызывают у тебя мои признания. Ну как же, нашел на что пожаловаться! В яме кому угодно будет худо. Сначала я крепился и надеялся. Даже один раз спланировал побег. Но тут меня приковали, существенно осложнив жизнь. Но даже цепь меня тогда не сломила. Это случилось потом. После того, как появилась Джасс. Когда она упала сверху – голая, страшная, избитая и замордованная до потери людского облика, то я помог ей только потому, что увидел в ней существо еще более несчастное, чем я сам. Мы спали на одном тюфяке, она носила мне еду, если ее можно так назвать, которую приходилось добывать в жестокой драке. Мы разговаривали… Вернее, это я в основном разговаривал, потому что уже начал забывать речь. Словом, мы держались друг за друга, как за единственное спасение в этой преисподней. А потом… потом я сорвался. Я утратил последнюю надежду. Нет, не сразу, а исподволь, шаг за шагом двинулся к грани отчаяния, за которой лишь безумие и смерть. Я впервые со дня смерти Лайлы плакал. Впервые не мог сдержаться. И знаешь, что сделала Джасс?