Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

лежат канониры, изрубленные кирасирами около своих орудий; погибшая тут почти целиком дивизия Лихачева, кажется, и мертвая охраняет свой редут…»

В армии Наполеона произошла какая-то перемена: впервые после сражения на бивуаках не слышался смех. Стоны и крики раненых заглушались громким гомоном стервятниц-ворон…

* * *

…Кутузов, удрученный ходом битвы, молча смотрел в сторону дымящегося Бородинского поля. Вести, доставляемые курьерами, были неутешительны. Тяжело ранены генералы Багратион, Бахметев 1-й, Воронцов, Горчаков, Тучков 1-й; брат последнего убит… Сложил голову Кутайсов… Количество погибших офицеров и солдат не поддавалось подсчету – сотни и тысячи жизней! Корпусные генералы не поднимали глаз: три корпуса (6, 7 и 8-й) были уничтожены. По полю табунами бегали кони – из-под убитых, своих и чужих.

Замысел задуманного сражения не удался. Отчаянный вояж казачьей кавалерии Платова по вражеским тылам показал, что Кутузов был прав, сделав ставку на резервы. И если бы не самоуправство Беннигсена, еще не известно, чем бы все закончилось.

Накануне сражения в район Старой Смоленской дороги был направлен 3-й пехотный корпус генерала Тучкова 1-го, усиленный десятью тысячами ратников ополчений и двумя казачьими полками генерала Карпова. Кроме того, в Утицком лесу встали в засаде егерские полки генерал-майора Шаховского. Цель этих приготовлений состояла в одном: корпус Тучкова должен был внезапным ударом атаковать фланг и тыл неприятеля, пытавшегося овладеть Багратионовыми флешами. Однако ранним утром в день сражения начальник Главного штаба русской армии генерал Беннигсен выдвинул отряд Тучкова из засады, чем сорвал весь план Кутузова.

Раздражало Кутузова и другое – поведение некоторых его генералов. Мальчишки! Главнокомандующему уже донесли о непозволительном поведении Барклая и Милорадовича. Да, оба – герои! Но мальчишество ни к чему! Те, которые своим примером обязаны вдохновлять на ратные подвиги подчиненных, похоже, потеряли над собой контроль…

Как докладывали, Барклай-де-Толли в тот день явно искал смерти (по-видимому, униженный назначением вместо себя Кутузова) и даже не пытался этого скрывать от окружающих. В один из моментов сражения он выехал вперед – туда, где от разрывов вздымалась земля, в надежде, что хоть одно из пушечных ядер избавит его от внутренних страданий. Свита дивилась: вокруг разрывались смертоносные ядра, шипела шрапнель – а у Барклая ни царапины!

– Ба! Уж не хочет ли Барклай удивить меня?! – воскликнул, увидев происходящее, генерал Милорадович[188], после чего выехал еще дальше своего начальника, в направление вражеских батарей, под самый перекрестный огонь. Там он преспокойно соскочил с седла, присел на землю и приказал подать ему завтрак…

Возмутительно! И все-таки больше всего Кутузова удручали огромные людские потери. Хотя, судя по докладам, гибли и по ту сторону. После очередного боя на земле оставались тела десятков старших офицеров неприятеля и даже генералов…

(Позже Наполеон обмолвится, что сражение под Бородином оказалось для его армии не генеральным, а генеральским. И он не лукавил: в Бородинском сражении выбыли из строя (погибли и были ранены) 49 наполеоновских генералов.)

После оставления батареи Раевского Кутузову стало ясно, что сражение для русской армии, по сути, закончено. Впрочем, и для французов тоже: Наполеону продолжать атаки не позволит время – безжалостный арбитр любой битвы.

Ни сам Кутузов, ни его армия не считали битву проигранной. Другое дело, что при Бородине русским удалось всего лишь показать зубы. Узнав, что Наполеон не ввел в бой свою гвардию, Кутузов стал спешно отводить войска. Враг по-прежнему оставался силен, и он продолжал наступать, причем стремительно, не оставляя времени для передышки.

Бородино показало всему миру недосягаемый уровень героизма русского солдата. Когда Кутузову на следующий день после битвы доложили о потерях, главнокомандующий схватился за голову: общие потери составили более пятидесяти тысяч — половина личного состава армии. Потери заставили Кутузова содрогнуться. Двадцать девять убитых и раненых генералов, в том числе командующий 2-й армией генерал Багратион, мужественно защищавший Семеновские (или Багратионовы) флеши[189].

Ополовиненную армию следовало во что бы то ни стало сохранить. Сделать это можно было только путем постепенного отвода войск с места сражения вглубь территории. И даже ценой… сдачи Москвы.

Русская армия к концу дня отошла всего на полтора километра. Но какие это были километры! Сотни мертвых тел покрывали Бородинское поле. Многих раненых, оставшихся в распоряжении врага, французы просто-напросто прикалывали штыками. Пленных почти не было – только мертвые. И отползавшие в разные стороны раненые…

Федор Глинка: «…Мужество наших войск было неописанно. Они, казалось, дорожили каждым вершком земли и бились до смерти за каждый шаг… Сколько потоков крови! Сколько тысяч тел! “Не заглядывайте в этот лесок, – сказал мне один из лекарей, перевязывавший раны, – там целые костры отпиленных рук и ног!” В самом деле, в редком из сражений прошлого века бывало вместе столько убитых, раненых и в плен взятых, сколько под Бородином оторванных ног и рук. На месте, где перевязывали раны, лужи крови не иссыхали. Никогда не видал я таких ужасных ран. Разбитые головы, оторванные ноги и размозженные руки до плеч были обыкновенны. Те, которые несли раненых, облиты были с головы до ног кровью и мозгом своих товарищей…»

Кутузов понимал, что вступать в новое сражение на подступах к Москве при таких потерях значило добровольно приговорить себя и свою армию к гибели. Впрочем, раздумывать у главнокомандующего не было времени, по пятам отступавших уже двигались полчища Нея. На этот раз французский маршал имел намерение, задержав арьергард, окружить и уничтожить его, после чего ударить по оголенным тылам отступающей русской армии. Москву следовало взять в самое ближайшее время – таков был приказ Наполеона.

Бородино многое изменило. Отныне страх и неуверенность в русской армии сменились всего лишь досадой, что, несмотря на кровопролитное сражение, в котором солдаты показали себя героями, приходилось по-прежнему отступать. Никто не чувствовал себя побежденным; многие требовали добить француза! Душевный подъем русского воинства в первые дни после битвы был необыкновенно высок. Огромные потери ничего не значили – моральный успех оказался выше остального. Никто не сомневался: не сегодня завтра Кутузов снова поведет свою армию в бой, и уж на этот-то раз не придется пятиться назад…

* * *

Все последующие дни Наполеон был встревожен, а оттого – замкнут. Не радовали даже победные реляции его маршалов и уверения в том, что Кутузову, покинувшему Бородинское поле, на сей раз далеко не уйти, и в ближайшее время с русской армией будет покончено. Хотелось бы верить. Ведь русских на том кровавом поле полегло столько, что восстановить численный состав армии Кутузову будет непросто. Если, конечно, эта хитрая лисица вновь не придумает что-нибудь