Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - Олег Айрапетов

Нетрудно заметить, что среди «западников» преобладали профессиональные военные, а среди «восточников» – политики. «Политики в Военном совете, – вспоминал У Черчилль, – в основном смотрели на Восток; в то время как сэр Джон Френч и штаб-квартира британской армии, естественно, отчаянно сражались за каждого человека, орудие и снаряд для фронта во Франции. Лорд Китченер с его постоянно меняющимся мнением был полем битвы этих убеждений. Иногда вместе с ним брала верх одна сторона, потом другая. Нет никакого сомнения, что если бы «восточники» имели бы дело только с британской армией и ее штабом, мы могли бы просто дать им приказы. Но позади сэра Джона Френча и сэра Генри Вильсона возвышался мощный авторитет генерала Жоффра, победителя на Марне»40.

Уже в начале февраля 1915 г. на конференции в Париже по вопросам финансовой политики стран Антанты Д. Ллойд-Джордж поставил на обсуждение вопрос о немедленной посылке на помощь Сербии объединенного англо-франко-русского корпуса. «По мнению англичан, – сообщал русский министр финансов П. Л. Барк, – такая активная помощь побудит Грецию, Румынию и Болгарию примкнуть немедленно к нам. Считая с Сербией, такая армия, двинутая с юга против Австрии, составит не менее одного миллиона штыков и сразу изменит все положение, облегчая наше (то есть русское. – А. О.) движение на Силезию, оттягивая войска от французского фронта и разрешая вопрос о Проливах. Это предложение немедленно рассмотрено в частном совещании у Рибо, при участии Вивиани, Мильерана и Делькассе. Мильеран противится посылке французских войск в Сербию, желая иметь возможно больше подкрепления здесь»41. Это было довольно традиционное для Франции отношение к подобного рода проектам.

Довольно точно описал постепенное изменение позиции французского командования русский военный агент в этой стране полковник А. А. Игнатьев: «Французы, воспитанные на наполеоновской стратегии, считали, что война может быть выиграна только после разгрома главного противника и на кратчайшем стратегическом направлении. «Все силы против Германии, а об австрийцах поговорим, когда вы будете в Берлине», – давал мне советы в начале войны Мессими. К тому же французы ощущали присутствие немцев у самых ворот Парижа и, при столь мне известной узости политических горизонтов, долгое время не были склонны уделять свои силы на Салоникский фронт. Сентябрь их протрезвил, и Жоффр стал прислушиваться к мнению Алексеева, считавшего, что при борьбе с коалицией удар надо направлять против более слабого противника, чтобы отколоть его от более сильного (выделено мной. – А. О.). В конце концов, и Россия, и Франция были склонны к развитию операций на Салоникском фронте, не рассчитывая даже особенно на содействие Италии, хотя аппетиты ее на Балканском полуострове им были хорошо известны»42.

Когда в мае 1915 г. русское Верховное командование через Дж. Генбери-Вилльямса сделало запрос о стратегической политике союзников, то Дж. Френч, командовавший экспедиционным корпусом во Франции, отправился в Дулен для встречи с Ж. Жоффром. «Жоффр сказал, – записал в своем дневнике генерал Г Вильсон, – что ответ – «активные и агрессивные операции», но в то же время дал понять, что решение должно быть на Западном фронте, а не в России, не в Сербии и не в Италии»43. Немцы стояли в 100 км от Парижа, и Ж. Жоффр, по его собственному признанию, рассматривал операции на второстепенных участках фронта как чисто теоретические, в то время как германская угроза Парижу была реальной и близкой: «По этой причине в 1915 и 1916 годах я оставался верным принципу сохранения возможно большего числа французских войск на главном театре войны, так как именно здесь должно было быть найдено решение. Я также использовал всякую возможность для того, чтобы убедить наших британских союзников следовать моему примеру и держать основную часть их сил на Западном фронте»44. Этот принцип в конце 1915 г. означал, что сербы были предоставлены собственной судьбе и должны были решать свои проблемы имевшимися у них силами.

18-22 ноября 1915 г. воевода Р Путник предпринял последнюю попытку прорваться к Монастырю и Салоникам. После провала этой атаки сербская армия была вынуждена отступать к Адриатике через Албанию45. Отступление через горы Албании носило характер подлинной трагедии. Продовольствие, топливо и фураж ценились на вес золота. Началось массовой дезертирство, доходившее до 1 тыс. человек в сутки. В декабре дневной паек отступавших равнялся 350 граммам кукурузы46. Дороги, а вернее то, что здесь называлось дорогами, не были приспособлены для прохождения значительной массы людей и транспорта. Первыми жертвами нечеловеческих трудностей стали гражданские. Они начали умирать уже на втором переходе в горах. Как отмечал французский корреспондент, «по дороге стало попадаться много человеческих трупов, но ужаснее всего был вид умирающих беженцев, которые просили их прикончить и которым при всем желании нельзя было помочь»47. По ночам колонны беженцев подвергались нападениям албанцев, вскоре смертность достигла такого уровня, что при движении, когда видимость затруднялась морозами и метелью, «ориентировка происходила по трупам замерзших беженцев, которыми ясно обозначался путь»48.

Потери среди солдат и офицеров сербской армии превысили 120 тыс. человек, что составило более половины первоначального числа. Что же касается гражданских лиц, следовавших с армией, то жертвы среди них от налетов вражеской авиации, набегов албанских банд и эпидемий были ужасными и не поддающимися оценке. «Исход сербов из их страны, – писал британский военный журналист, участник этого двухмесячного отступления, – короля, правительства, армии и народа – займет место одного из самых трагических эпизодов истории»49. 7 (20) декабря 1915 г. принц-регент Сербии Александр Карагеоргиевич обратился с телеграммой к Николаю II с просьбой оказать давление на союзников с целью ускорения эвакуации остатков сербской армии из Скутари в Валону и далее (наилучшим пунктом, по мнению принца-регента, были бы Салоники).

М. В. Алексеев считал, что время для спасения сербской армии окончательно упущено50. Тем не менее была сделана попытка оказать ей помощь путем давления на восточный фронт австрийцев силами 7-й армии, переброшенной в декабре 1915 г. на Юго-Западный фронт из-под Одессы. Оставалась надежда, что в случае успеха она сможет ослабить давление противника на сербов51. Армия Д. Г Щербачева включала в себя 2-й и 16-й армейские корпуса, 5-й Кавказский корпус, 3-ю Туркестанскую стрелковую бригаду. Все эти части и соединения были доукомлектованы до полных штатов и сняты с Западного фронта. Позже в 7-ю армию были включены также 22-й армейский корпус и конный корпус генерала В. М. Драгомирова. Последний, по первоначальному замыслу, после ожидаемого прорыва фронта должен был осуществить вторжение на Венгерскую равнину52. 15 (28) декабря 1915 г. Б. Лонткиевич был информирован о том, что от десанта в болгарскую часть Добруджи Ставка отказывается. Это было сигналом для начала атаки 7-й армии в Карпатах53, и 16 (29) декабря 1915 г. она перешла в наступление на Буковине.

С самого начала возникло непонимание между командованием армии и фронта: «Генерал Щербачев начал операцию и сразу недоволен нерешительностью и сбивчивостью приказаний, передаваемых генерал-квартирмейстером Ю.-З. фронта Дитерихсом»54. Д. Г Щербачева поддерживал и его начальник штаба, бывший профессор Николаевской академии генерал Н. Н. Головин. Наступление в какой-то степени становилось бессмысленным: Сербия была уже разбита; необходимость выступления Румынии в ситуации декабря 1915 – января 1916 г. была сомнительной (военный министр генерал А. А. Поливанов в январе 1916 г. считал, что снять с фронта армию в 150–200 тыс. человек для переброски в Молдавию невозможно)55; алексеевский план большого наступления на Балканах был отвергнут союзниками. Поэтому и задача, поставленная главнокомандующим ЮгоЗападным фронтом генералом Н. И. Ивановым перед армией, была сформулирована несколько расплывчато: «Разбить живую силу противника и стремиться отбросить его на север»56. Судя по всему, на прорыв через Карпаты Н. И. Иванов не рассчитывал.

Тем не менее главкоюз планировал поддержать наступление 7-й армии на Стрыпе действиями всего своего фронта. 9-я армия должна была осуществить демонстративную энергичную атаку между Днестром и Прутом, 11-я – отбросить противника на север, а 8-я удержать силы врага на своем фронте. Резервом фронта была гвардия57. Д. Г. Щербачев выстроил свои корпуса в линию, выделив каждому по 10 км фронта атаки и оставив в резерве один корпус. Первоначально обещанный резерв главнокомандующего 7-я армия так и не получила. По словам А. А. Брусилова, Д. Г. Щербачев был вынужден наступать «не кулаком, а растопыренными пальцами». Погодные условия не благоприятствовали наступлению, постоянно шел мокрый снег, непролазная грязь мешала переходу пехоты и артиллерии58.