Войны и кампании Фридриха Великого - Юрий Ненахов

Мир с Россией расстроил все планы противников Фридриха, а присоединение Чернышева к прусским войскам до того изумило австрийцев, что они долго не верили этому быстрому перевороту. Первым следствием союза России с Пруссией стал мир со Швецией. Шведы, опозорившие свое оружие в Семилетнюю войну, владели небольшим участком Померании. Прусский полковник фон Беллинг (шеф знаменитых «черных гусар») с 1500 гусаров поставил шведов в 1761 году в такое положение, что они не смели двинуться вперед. Теперь, боясь России, шведский сенат спешил отправить в Гамбург посольство для мирных переговоров с прусским королем. 22 мая мир был заключен на условиях довоенного статус-кво, и шведское войско возвратилось восвояси. Война эта, иногда называемая Померанской, принесла Пруссии одну выгоду: из шведского войска поступил на королевскую службу Гебхард-Леберехт фон Блюхер, будущий фельдмаршал, прославившийся впоследствии в войнах с Наполеоном.

Все отдельные отряды, рассеянные в прусских областях против русских и шведов, теперь примкнули к армиям короля в Силезии и принца Генриха в Саксонии.

Возвращенные из плена генерал Вернер, принц Вюртембергский и герцог Бевернский, а равно и выздоровевший Зейдлиц снова вступили в свои должности при войске. Армия Фридриха, с включением корпуса Чернышева, состояла из 60 тысяч человек. Почти на такое же количество войско Марии Терезии было ослаблено отступлением русских, сильной повальной болезнью и распущенным ею корпусом. Силы уравновесились. Наконец-то король мог отнять у Австрии прошлогодние ее завоевания.

Но австрийцы наперед угадывали намерения короля. В продолжении всей зимы они трудились над укреплением Швейдница. Владея горами, они на каждом возвышении построили по отдельной крепости и подходы к ним защитили палисадами и засеками, так что вся горная цепь представляла несколько укрепленных террас. Даун, который снова принял главное начальство над австрийской армией, занял все горные проходы. Фридрих старался нападениями и маневрами вытеснить Дауна из крепкой позиции и удалить от Швейдница. Даун отбивался и равнодушно смотрел на все его попытки. Фридрих отправил в обход его позиций экспедицию в Богемию. Партизаны его с русскими казацкими отрядами разрушали неприятельские магазины, собирали контрибуцию — ничто не помогло.

Тогда Фридрих решил атаковать правое крыло Дауна, простиравшееся до Буркерсдорфа. Все распоряжения были уже сделаны, войска расположены; вдруг новый удар судьбы постиг короля. Курьер из Петербурга прибыл с известием, что император Петр III 9 июля отрекся от престола в пользу своей супруги. Такая новость могла произвести совершенный переворот в делах Фридриха. Он упросил Чернышева сохранить это событие в тайне, хотя бы на один день, и поспешил исполнить свой план.

На следующее утро (21 июля) произошло Буркерсдорфское дело. Перед самым началом сражения, когда войска Фридриха стояли уже в боевом порядке, прибыл новый курьер из России. Эстафета его заключала в себе манифест о кончине императора, последовавший в Ропше 17 июля, о принятии престола императрицей Екатериной II и повеление Чернышеву привести войско к присяге и немедленно отступить в Польшу (находившийся в Померании Румянцев — сторонник Петра — был снят с должности и заменен генералом Паниным, который вернулся с корпусом в пределы России).

Сбылось то, чего так страшился Фридрих. «Не требую от вас нарушения повелений императрицы, — сказал он Чернышеву, — но я надеюсь, что вы не оставите моего войска теперь, в минуту битвы, ввиду неприятеля. Это значило бы погубить меня: а государыня ваша верно не имела такого намерения. Не хочу, чтобы моя битва стоила одной капли крови ее подданных: я надеюсь один управиться с врагами; но я прошу вас не покидать позиций до окончания сражения, в котором ваш корпус будет только зрителем, а не действователем. Весь мир оправдает поступок, которого требует от вас звания благородного вождя и благонамеренного союзника. По окончании дела — вы свободны».

«Чернышев был не в состоянии противиться убедительному красноречию короля. Притом требования его были так умеренны и справедливы, что исполнение их русский военачальник не смог посчитать изменой отечеству. Он согласился. „Я остаюсь! — сказал он Фридриху. — И если б даже нашли, что поступок мой достоин смерти, я готов десять раз пожертвовать жизнью, чтобы доказать, как глубоко почитаю Ваше величество. Но я убежден, что действую согласно с долгом совести и присяги, и уверен, что моя всемилостивейшая государыня оправдает мои убеждения“».

План Фридриха был верно рассчитан. Даун, имея перед собой «фигурантов» в лице корпуса Чернышева, не смел двинуться с места. Кроме того, войска Фридриха были так искусно поставлены, что, по-видимому, надлежало ожидать натиска на главные силы австрийцев. Усиливая себя против намерений противника. Даун не обратил особенного внимания на горные укрепления и проходы. За ночь была поставлена против них прусская батарея в 45 гаубиц. Сражение началось искусным маневром, по которому пехота и артиллерия Фридриха с необузданной быстротой кинулись на неприятельские шанцы. Австрийская легкая конница хотела отбить приступ, но прусская батарея загнала ее в горные ущелья. Тогда начался приступ на горы со всех сторон. Пруссаки под начальством Меллендорфа, как кошки, взбирались по крутым высотам и обрывам и на себе вносили на них пушки.

Они брали одно укрепление за другим, теснили неприятеля в горы и, наконец, принудили его бежать к главной армии Дауна. 1400 австрийцев пали на месте битвы, до 1000 взяты в плен. Русские генералы, находившиеся в свите короля, с изумлением смотрели на удивительные распоряжения Фридриха и на почти невероятные действия его войска. По окончании битвы Фридрих с Чернышевым возвращались с поля битвы. Под кустом сидел солдат, тяжело раненный в голову. «Как ты себя чувствуешь?» — спросил его король. «Очень хорошо, — отвечал солдат, — неприятель бежит, а мы побеждаем». — «Но ты сильно ранен, мой друг. Вот мой платок: завяжи им голову, чтобы не терять напрасно крови» (Кони. С. 498).

Чернышев был глубоко тронут этой сценой. «Теперь я не удивляюсь успехам Вашего величества, — сказал он Фридриху. — Кто так умеет привязывать к себе солдат, тот должен быть непобедимым!»

В тот же день русская армия присягнула императрице Екатерине II, а на следующее утро корпус Чернышева выступил в поход. Фридрих осыпал русского военачальника ласками и возложил на него орден Черного орла, Екатерина пожаловала его генерал-аншефом, а в день своего коронования кавалером святого Андрея Первозванного (это ясно говорит о том, что Чернышев, видимо, действовал с ее молчаливого одобрения). Все русские генералы получили от Фридриха подарки и до самых границ Польши русская армия была продовольствована на его счет вином, хлебом и мясом.

Керсновский со странным сарказмом пишет, что «в кампанию 1762 года весной корпус Чернышева (преимущественно конница) совершал набеги на Богемию и исправно рубил вчерашних союзников — австрийцев, к которым русские во все времена — а тогда в особенности — питали презрение». Право не знаю, учитывая обстоятельства, кто и к кому в большей степени должен был испытывать презрение. Боюсь, что у австрийцев к этому было больше причин…

Между тем гроза, которую Фридрих ожидал со стороны России, миновала сама собой. При Елизавете, когда русские войска действовали против Фридриха, все глядели на эту войну с явным неудовольствием, почитая ее совершенно бесполезной. При Петре III, во время мира с Пруссией, Фридрих зато сделался в России предметом всеобщей ненависти. Причиной такого странного и скорого переворота в общественном мнении были неожиданные и быстрые перемены в войске и в правлении, которые император принимал по образцу Пруссии, безо всякого предварительного приготовления. Фридрих был его идолом, и он решил слепо подражать ему во всем.

Но эти нововведения, прекрасные по своей цели (например, Петр намеревался отменить крепостное рабство и заменить его барщиной по образцу Пруссии и Гольштейна, где правили его предки и где он провел молодость; было прекращено также преследование раскольников и подготовлен указ «О вольности дворянской», изданный, правда, уже Екатериной II), часто противоречили духу, характеру и нравам русского народа. Поэтому их надлежало насаждать крутыми мерами.

Намерения императора многие представляли себе в лживом свете. Появление при дворе иностранцев, которых государь осыпал милостями, породило ревность в прежних любимцах. Во всех слоях народа поднялся ропот против прусского короля: его почитали виновником всех переворотов. При восшествии Екатерины на престол, все единодушно желали продолжения войны с Пруссией. Но при разборе бумаг покойного императора, Екатерина нашла письма Фридриха, в которых он давал Петру следующие советы: «Не делать быстрых переворотов в государстве; щадить права и обычаи народов; только в крайних случаях приниматься за нововведения и во всех трудных обстоятельствах более следовать внушениям благородного и нежного сердца его супруги, которая никогда не ошибется в выборе благих мер, чем горделивой и часто обманчивой уверенности в собственных силах».