Том (6). Пылающий остров - Александр Казанцев

Предложи Марина сейчас Кленову мороженое, которое он никогда не ел, он с радостью бы согласился. Марина покачала головой:

– Я приготовлю вам чай, но сама я не буду, Иван Алексеевич. Вы даже не понимаете, что у меня за состояние. Радиация, оказывается, вызывает тошноту…

Поставив чайник, Марина снова села отдохнуть.

– Ну вот… Помните, как вы защищали диссертацию? – говорил Клёнов. – Какая вы были тогда, я бы сказал, светлая и настырная… И вы, право, очаровали меня… М-да!.. Вы меня извините, покорнейше прошу, что я в наушниках. Я ведь все слушаю, слушаю и слушаю…

– Иван Алексеевич, если б вы знали, как…

– Не стоит благодарности, право…

– Нет! Как я вас люблю!

– «Люблю»? М-да!.. Как это странно – «люблю»… Никогда не слышал этого слова… по-русски. «Люблю»… Разве меня можно любить? Сделавшего так много против вас?

– Иван Алексеевич, говорят, что сердце не объясняет…

– Машенька, – тихо и раздельно, словно вслушиваясь в это слово, произнес Кленов.

– Что? – тихо отозвалась Марина.

– Нет, я просто так… Я желчный, завистливый старик. Я завидую вашему отцу. Как бы я хотел иметь такую дочь! Или внучку… Ведь вы могли бы быть моей внучкой… Я бы так гордился вами!.. М-да!.. Так нелепо и горестно сложилась жизнь. Наверно, это большое счастье – иметь детей?

– Огромное, Иван Алексеевич! – сразу оживилась Марина.

Она встала и подошла к радиоаппаратуре, положила свою тонкую, почти прозрачную руку на голубой ящик, почувствовала холод металла и отдернула ее.

– Огромное счастье, Иван Алексеевич, – продолжала она. Ее затуманенные глаза смотрели вдаль. – Иногда мне кажется, что я буду очень счастлива…

А иногда мне так горько, что не хватает слез… За эти дни я плакала больше, чем за последние десять лег. Можно, я сяду на вашу постель? Какая у вас большая рука… Скажите, ведь вы верите? Вы услышите сигналы?

– Верю, Машенька, верю… Вся моя жизнь теперь в этой вере. До сих пор я думал, что хочу этого ради человечества… А хотел-то ведь ради себя… А теперь… – Старик закрыл глаза и замолчал.

Марина гладила его лежавшую поверх одеяла руку. Она с нежностью смотрела на худое лицо старика с провалившимися щеками, с запавшими глазницами, с клочковатой белой бородой… Она гладила его руку и видела, как сначала из одного глаза, а потом из другого медленно сползли две слезинки.

– А теперь для вас этого хочу, ради вас всей душой своей хочу… И благодарен вам за светлое чувство, которое вы пробуждаете во мне… Вот за эти слезинки, которых не стыжусь… Предыдущие принадлежали Мод…

Марина своим платком вытерла глаза старику.

– Чай поспел, Иван Алексеевич, – сказала она и улыбнулась.

И, забыв про чай, они смотрели друг на друга, думая каждый о своем.

Кленов ощущал величайшее умиротворение. Может быть, такое чувство бывает только раз в жизни… перед концом.

– Какая страна, какое время, какие люди! – говорил он, видимо, сам себе.

– Люди? – переспросила Марина.

– Да… Вы, он… И все вы, люди будущего… В передней раздался шорох.

– Почтеннейший, вы, может быть, думаете, что вас грабит однорукий бандит? Так ничего подобного! Это я, ваша назойливая сиделка. Прилетел к вам на минуточку, раздеваюсь, вешаю пальто… Привожу себя в порядок… Ведь отсюда я полечу к своей пациентке, к кашей Машеньке, как мы с вами говорим… Она очень плоха и неосторожна… Может быть, героична! Склоняюсь. Право ученого! Пренебрегает радиацией. Итак, как вы себя чувствуете?

С этими словами в комнату вошел доктор Шварцман.

– Что я вижу! Она здесь! Ох, медицина! Тебе как науке нужно прописать тысячу верблюдов, чтобы они плевали на тебя.

Вдруг Кленов сел и предостерегающе протянул худую длинную руку.

Доктор Шварцман осторожно сел на кончик стула.

– Тише, тише! – шептал Кленов.

Марина, вся подавшись к нему, смотрела на него умоляющими глазами. Кленов судорожно схватил ее руки и сжимал их в своей громадной ладони.

– Доктор, пишите же… Да пишите же, доктор! – вдруг закричал он.

Доктор привычным движением выхватил перо и бланк для рецепта.

– Вызывает, вызывает так долго, что я осмелюсь думать – он располагает неограниченным временем…

Марина окаменела.

Наконец Кленов стал глухим голосом произносить текст радиограммы, а Марина беззвучно повторяла слова. Доктор записывал. По лицу профессора текли слезы, но глаза сияли…

– Вот и все… Он повторяет вызов… Видимо, передает радиограмму еще раз. Какое счастье! Исполнение желаний! Помогите мне лечь, Машенька. Звоните, звоните по телефону Василию Климентьевичу… Передайте радиограмму и мой… мой привет.

Уложив старика, который вытянулся под одеялом и закрыл глаза, как после сильнейшего утомления, Марина вытерла платком слезы и, счастливо улыбаясь, села за стол к телевизефону.

– Я вам буду диктовать. Вы, может быть, думаете, что прочтете докторский почерк? Ничего подобного!

Марина вызвала министра:

– Василий Климентьевич! Вы извините, что я сквозь слезы… Это от счастья… – И она незаметно переключила динамик на телефонную трубку.

– Вы уже знаете? – отозвался министр. – А я два часа всюду разыскиваю вас, чтобы сообщить радостную весть…

– Василий Климентьевич! – перебила Марина. – Профессор Кленов только что установил связь с Матросовым…

– К нему уже вылетела помощь, – сказал Сергеев.

Марина плотнее прижала трубку к уху, чтобы не донесся в комнату голос министра.

– Профессор будет счастлив. Он так стремился услышать Матросова первым. Я передаю принятый им текст…

– Он лежит передо мной, – недоумевая, заметил министр.

Но Марина, как бы не слыша этого, стала медленно передавать текст радиограммы, словно министр записывал его.

Профессор Кленов приоткрыл глаза, напряженно вслушиваясь в каждое ее слово. Его губы беззвучно шевелились. Видимо, он повторял за Мариной…

Министр не прерывал Марину. Когда она кончила, он сказал:

– Спасибо. Видимо, Матросов повторяет свою передачу каждый час. Меры приняты. Передайте привет профессору.

Марина положила телефонную трубку, невидящим взором смотря перед собой.

– Что он сказал? – прошептал Кленов. Марина догадалась, о чем спросил Кленов.

– Василий Климентьевич просил передать вам благодарность. Вы приняли радиограмму первым…

Она подошла к Кленову. Лицо его стало спокойным и строгим.

– Он сказал, что каждый час здесь имеет значение… Ваш сигнал, Иван Алексеевич, может оказаться решающим.