Изображая, понимать, или Sententia sensa: философия в литературном тексте - Владимир Карлович Кантор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поскольку гармонии нет, он и возвращает Богу свой билет. Эренбург говорит совсем другое. Иван не принимает земной мир, поскольку в нем царит зло. Эренбург не принимает этот мир, даже если он благополучен, просто за то, что он лишен высшего смысла, за национальный эгоизм каждого народа, устроившегося на Земле, за то, что довольны собой и не могут подойти к себе со словом «нет». Конечно же каждая нация усвоила свою дозу христианской истины или того, что сочла за таковую. И даже исполняет в меру человеческих сил необходимые заповеди. Но нет нас, все мы! Еврейство, несмотря на национализм иудаизма, без конца рождает наднациональные идеологии, ибо исходно рожденный ими Бог был понят ими как Бог всех народов. Это народ, отрицающий племенных богов, но создающий общего Бога, который царство свое имеет в ином мире[646]. Именно такое обстоятельство дает евреям основу для противоупора современному им миру. И их избранность Богом означает лишь страшную ответственность перед Богом, который суров к избранникам (потоп, Содом и Гоморра), но и ненависть остальных народов, преданных сиюминутности, а потому ненавидящих евреев за их бытие в Вечности. Бытие в Вечности, несмотря на постоянное уничтожение этого племени в каждый конкретный исторический отрезок времени. Это гениальное свойство еврейского племени увидела Марина Цветаева, может, и не без влияния эренбурговской книги.
За́ городом! Понимаешь? За!Вне! Перешед вал.Жизнь – это место, где жить нельзя:Ев – рейский квартал.Так не достойней ль во́ сто кратСтать Вечным Жидом?Ибо для каждого, кто не гад,Ев – рейский погром —Жизнь. Только выкрестами жива!Иудами вер!На прокаженные острова!В ад! – Всюду! – Но не вЖизнь, – только выкрестов терпит, лишьОвец – палачу!Право-на-жительственный свой листНо – гами топчу!Втаптываю! За Давидов щит —Месть! – В месиво тел!Не упоительно ли, что жидЖить – не захотел?!Гетто избранничеств! Вал и ров.По – щады не жди!В сем христианнейшем из мировПоэты – жиды!«Поэма конца» 1924 (Прага)Это тот уровень, на который всходят избранники всех народов. Об этом строчки Марины Цветаевой, которые помечены годом смерти Франца Кафки, тоже увидевшего, опережая время, наступившую «нетость Бога» и ужас от наступавшей на мир безличности, претендовавшей заместить Бога[647]. Жизнь в сем мире – путь «выкрестов», т. е. отказавшихся от свободы человека для приспособления к миру. Путь поэта – это тоже «нет» современному миру, это путь в гибель, поэтому поэты – «жиды». За неприятие современного мира, скрываемое под униженными улыбками, засаленными лапсердаками, мир, чувствующий это еврейское презрение к миру сему, так ненавидит, строит гетто, которое потом уничтожает, распространяя мифы о желании евреев захватить власть над вселенной. А на самом деле это другое, это отказ от «евклидовой геометрии».
В моем романе «Крепость» (глава 7-я) герой рассуждает на эту тему. Приведу эти рассуждения, чтоб не пересказывать и не множить сущности, а некоторую возможную неточность спишем на то, что произведение художественное, а не научное:
«– Исторический парадокс в том состоит, что народ, давший миру христианство, привнесший в мир идеи гуманизма, снова дал людей, по силе своей и страсти равных библейским пророкам и евангельским апостолам, которые оказались среди разрушителей христианства. Но этот парадокс, может, даже не исторический, а мистический, и нам пока не внятный. Помнишь, Иван Карамазов говорил, что своим евклидовым умом он не в состоянии понять неевклидову логику и мудрость Священного Писания?..
– То есть? – видно, что пытаясь понять, спросила Лина.
– Я имею в виду, что это племя, не знаю, избранное Богом или Дьяволом, а может, инопланетянами, может, сами они инопланетяне, работает на трансцендентальных идеях, тащит за собой человечество из мирного уюта полуживотной жизни, а то и прямо из людоедской, варварской – в разреженные выси духа, где человек становится человеком, свободным и самостоятельным. И они, представители этого племени, вовлекли, втянули все человечество в свои духовные распри. Никогда споры между кантианцами и гегельянцами не принимали такой остроты, как между христианами, марксистами, фрейдистами, троцкистами, ленинцами… Будто не об идеях спорили, а о самой сути жизни, да жизнью за эти идеи и платили»[648].
В не вошедшем в это издание эпизоде беседы герой замечает: «Если же я назову имя еще одного гениального еврея – Альберта Эйнштейна, тоже преодолевшего земную физику Ньютона, то перед нами налицо две точки, а то и три, если вспомнить Библию, позволяющие провести прямую линию, на которой сразу располагаются творения еврейских мудрецов, их ряд позволяет уловить некоторую закономерность». Эта прямая линия может быть выражена этим словом «нет» по отношению к земному миру. Эренбурговское «нет» вроде бы близко к возвращению билета Богу у Ивана Карамазова, но по сути другое. Повторю: это «нет» отказывается и от благоустроенного миропорядка, если он лишен трансцендентной духовности.
И, надо сказать, это «нет», обращенное к евклидовой геометрии устроения собственного дома, основывается на классических эпизодах еврейской истории. Точку отсчета каждый может взять свою. Я такой точкой беру Исход из Египта. В какой-то момент «возроптало все общество сынов Израилевых на Моисея и Аарона в пустыне, и сказали им сыны Израилевы: о, если бы мы умерли от руки Господней в земле Египетской, когда мы сидели у котлов с мясом, когда мы ели хлеб досыта!» (Исх 16, 2–3). Потом был ропот по поводу жажды, потом и вообще золотого тельца построили, долго не видя Моисея, поднявшегося на гору Синай. Сорок лет пришлось водить евреев по пустыне, пока не забыли они о прелести земного рабства. Это было «нет» рабству этой жизни Моисея, которому он учил свой народ. А потом пророки обличали соплеменников, когда те погрязали в распутстве этой жизни, в языческих инстинктах. Первый – Илия в Х в. до Р.Х., выступивший против власти, против царя Иеровоама, потакавшего народу. Пророки, как вестники Царства Божия, были не раз побиваемы камнями теми, чьей жизни они говорили «нет». Пока не добились от своего народа, как говорил Соловьёв, нравственной однородности с Богом. «Отделившись от язычества и
