Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - Владимир Брюханов

Витте был вызван в Петергоф, прибыл под вечер и получил подписанный Манифест и свой доклад, утвержденный царем. Поскольку все, не исключая Витте, были потрясены событиями последних часов, то ни о каком деловом совещании не могло быть и речи. Отъезжавшие в Петербург – Николай Николаевич, Витте, Фредерикс, А.Д.Оболенский, Вуич – все вместе отплыли на пароходе. Великий князь был в полной эйфории, радуясь тому, что теперь династия снова спасена – 17 октября исполнилось семнадцать лет со дня крушения царского поезда близ станции Борки, когда едва не погиб Александр III с женой и детьми.

Оставшийся в Петергофе царь записал в дневник: «После такого дня голова стала тяжелой и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию».

Чем же была вызвана столь невероятная метаморфоза позиции великого князя? Об этом опубликовано достаточно много, и остается только логически разобраться в неполных и недостаточно откровенных свидетельствах.

Решающую роль в судьбе России сыграл ныне абсолютно безвестный рабочий М.А.Ушаков.

Ушаков был одним из ближайших соратников Зубатова по организации профсоюзов в Москве. После перевода в Петербург Зубатов перетащил туда с собой и Ушакова. Как известно, деятельность Гапона по созданию своего «Собрания» развернулась в основном после изгнания Зубатова. Вполне вероятно, что самим Зубатовым на роль лидера рабочих столицы предназначался не Гапон, а именно Ушаков. На этой почве между последними развернулось острое соперничество, и более способный ладить с начальством Гапон оттеснил Ушакова на задний план.

При Зубатове Ушаков играл и серьезную роль еще одного звена, связывающего Зубатова с Витте. Последний признал в мемуарах, что еще будучи министром финансов был хорошо знаком с Ушаковым, работавшим в Экспедиции заготовления государственных бумаг.

К концу 1904 года отношения Гапона с Ушаковым предельно обострились. Вытесненный из гапоновского движения Ушаков основал собственную «Независимую социальную рабочую партию». Она была, казалось бы, гораздо менее влиятельной, чем гапоновское «Собрание». Тем не менее, когда Ушаков попытался пропагандировать более сдержанный подход к ситуации, приведшей к рабочей забастовке и шествию с петицией, то Гапон пригрозил ему физической расправой. Ушаков не смог помешать всеобщей забастовке и злополучному шествию, но, тем не менее, Экспедиция заготовления государственных бумаг осталась единственным заведением, не принявшим участия в забастовке. В связи с этим 21 января 1905 года царь с благодарностью принял Ушакова и четверых его коллег. Это привлекло внимание к Ушакову в высоких сферах.

После «Кровавого воскресенья» правительство приняло решения, по существу запрещающие полицейским властям покровительствовать рабочему движению. По этой причине ушаковская «Независимая партия» так и не смогла расширить влияние и заменить закрытую властями гапоновскую организацию. Но интерес к социальным вопросам, усилившийся во всех слоях общества, сделал Ушакова довольно популярным человеком. Этого рабочего, уверенно и толково излагавшего свои взгляды, охотно приглашали и в великосветские салоны, и в кабинеты сановников. Словом, он вошел в моду.

Витте вспоминает, что в двадцатых числах сентября 1905 года Ушаков посетил его с несколькими другими рабочими (явное наличие свидетелей заставило Витте признать этот факт); они поздравили Витте с портсмутским успехом и пожелали ему дальнейших достижений.

Вот с этим-то человеком и был как бы случайно познакомлен великий князь Николай Николаевич поздно вечером 15-го или уже 16 октября 1905 года. Ушаков произвел на него потрясающее впечатление. Это и не удивительно: великий князь вовсе не был докой в социальных вопросах, а с достаточно интеллигентными рабочими никогда в жизни раньше не общался.

При многочасовой беседе Ушаков изложил свою теорию – вариант классической зубатовщины, только в крайней форме. Крайность заключалась в том, что Зубатов считал правовой парламентский строй конечной перспективой исторического развития России; Ушаков же отрицал всякую пользу буржуазной демократии.

Похоже, что Ушаков и Витте, излагавший железнодорожным депутатам подобные же взгляды на избирательное право, имели в этом вопросе вполне согласованную позицию. Это дополнительно свидетельствует о том, что их контакты носили отнюдь не эпизодический характер.

Ближайшим необходимым шагом Ушаков считал создание Думы, в которой интересы трудящихся классов были бы представлены истинными народными представителями, а не интеллигентными политиками, паразитирующими на народных нуждах. Ушаков советовал великому князю доверить практическое руководство необходимыми реформами наиболее подходящему и подготовленному человеку, а именно – графу Витте. В этом и был гвоздь программы Ушакова!

Так Николай Николаевич услышал глас народа. Неожиданная встреча, подарившая великому князю настоящее откровение, как нельзя лучше отвечала его собственным мистическим исканиям. Попадание было точно в цель!

Пережив за ночь открывшиеся ему истины, Николай Николаевич и предстал 17 октября перед царем. Дальнейшее известно.

Эта фантастическая история так и могла бы остаться классическим примером вмешательства Провидения в судьбы людей и народов, если бы не нескромность князя Алексея Оболенского.

Осенью 1906 года, снова находясь в отставке и мечтая вновь покончить с этим невыносимым состоянием, Витте встретился с П.Н.Дурново – своим министром внутренних дел в октябре 1905 – апреле 1906 года. Тот, так же как и Витте, был не у дел и болтался по европейским курортам. Дурново поведал Витте со слов А.Д.Оболенского, что именно последний и подстроил знакомство Ушакова с великим князем накануне 17 октября.

Витте всполошился: общеизвестно, что Оболенский был в октябре 1905 года его ближайшим сподвижником и соавтором Манифеста 17 октября; Витте сделал его обер-прокурором Синода в своем правительстве. Если инициатива знакомства Ушакова с великим князем принадлежала Оболенскому, то это все равно что она принадлежала самому Витте. Обнародование такого факта заклеймило бы Витте как злостнейшего интригана и уничтожило бы малейшие шансы на возвращение к власти.

Ситуация усугублялась тем обстоятельством, что в течение 1906 года крайне правая пресса усиленно травила Витте за давление на царя, вырвавшее у последнего Манифест 17 октября, а также за вообще решающую роль Витте в организации всей революции – никакими конкретными фактами инициаторы этой травли, естественно, не располагали. Сведения же, попавшие к Дурново, раскрывали конкретный механизм вымогательства Манифеста.

Витте почти что впал в панику. Будучи не в силах заткнуть рот А.Д.Оболенскому, Витте решил соорудить другую версию.

Прежде всего, он попросил достаточно близких к себе свидетелей и участников событий октября 1905 года – Н.И.Вуича и Н.Д.Оболенского (но не А.Д.Оболенского!), дать письменное описание этих событий для истории. Вуич и Н.Д.Оболенский это добросовестно сделали, причем сдержанно и взвешенно написали практически только то, что могло быть засвидетельствовано другими (у Оболенского, например, не было ни слова об его аудиенции у царицы). Использовав эти записки и добавив то, что считал нужным, Витте составил собственное описание фактов, которое и представил на рассмотрение Фредерикса.

Последний собирался ответить своим собственным изложением событий, но затем, по-видимому по совету царя, также ознакомившегося с запиской Витте, уклонился от этого. Устно он подтвердил Витте, что его изложение соответствует имевшим место фактам.

Разумеется, в записках Витте, Вуича и Н.Д.Оболенского нет ни слова ни об Ушакове и встрече последнего с великим князем, ни о сцене между великим князем и царем. Получив от Фредерикса (а следовательно – и от царя) неопределенное полуоправдание, Витте этим не удовлетворился и повел себя и дальше как вор, на котором горит шапка.

Тогда же Витте получил и письменное изложение событий, составленное Ушаковым, по-видимому предварительно доходчиво объяснив последнему, что в ней должно быть и чего быть не должно. Ушаков, добросовестно описав свой диалог с великим князем, о своем знакомстве с последним рассказал только нижеследующее:

«Однажды Д.К.Нарышкин сообщил мне, что сегодня (15-го октября 1905 г.) приехал великий князь Николай Николаевич, который вызван в Петербург государем. Князь сильно интересуется всем происходящим движением, а в особенности рабочим, и что князю говорили обо мне, на что князь просил познакомить его со мною и что он желает говорить лично о текущих событиях.

После чего я с ним сейчас же поехал к князю во дворец...»[708]