Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив - Грант Аллен

— У вас имеются какие-нибудь музыкальные инструменты? — требовательно спросил Генеральный Секретарь у начальника тюрьмы. — Такие, чтобы играть было полегче. Барабаны, кимвалы — что-то в этом духе.

Начальник тюрьмы пожал плечами:

— Наши надзиратели создали частный маленький оркестр. Но не думаете же вы, что я заставлю их…

— Одолжите нам инструменты, — велел Генеральный Секретарь.

Один из влиятельных друзей, жаждавших помочь, неплохо играл на корнет-а-пистоне, сам Генеральный Секретарь кое-что смыслил в барабанах, а члены Кабинета Министров могли бить в кимвалы более-менее в такт основной мелодии.

— Ну и какую песню вы предпочтете? — осведомился Генеральный Секретарь у Плуттербаффа.

Тот, поразмыслив пару мгновений, отвечал:

— Самую популярную на сегодня.

Все присутствующие сегодня слышали эту мелодию сотни раз, так что исполнить ее достаточно сносно оказалось несложным. И заключенный уверенной поступью отправился на свободу, сопровождаемый словами песни, сочиняемой на ходу: «Такого не желали мы вовеки совершить…» Разумеется, имелось в виду лишенное возможности выбирать правительство, а вовсе не разрушитель Альберт-Холла.

Увы, но и после всех этих мытарств место в парламенте было потеряно, хотя преимущество оппозиционера оказалось незначительным. Профсоюзы на местах слишком уж оскорбились действиями членов Кабинета Министров, которые лично показали пример штрейкбрехерства. Их не смогло умиротворить даже освобождение Плуттербаффа.

Впрочем, несмотря на потерю места, правительство праздновало моральную победу. Оно показало всем, что знает, когда и как именно надо проигрывать.

БРОДЯЧАЯ РЕДАКЦИЯ

Сэр Лулворт Куэйн неторопливо прохаживался по дорожкам зоопарка Зоологического сообщества. Компанию ему составлял племянник, недавно возвратившийся из Мексики. Этот юноша занимался сравнительным анализом родственных видов животных Северной Америки и Старого Света. Именно он и отметил:

— Самое любопытное в видовой миграции — это некий импульс, заставляющий животных сниматься с места, полностью меняющий их настоящее и будущее. Причем очевидных причин для этого не существует: животные долгое время чувствовали себя комфортно в определенной местности, и вдруг…

— Подобное поведение иногда характерно и для рода людского, — отвечал сэр Лулворт. — К слову, наиболее яркий пример я наблюдал здесь, в Англии, пока вы исследовали пустыни Мексики. Я имею в виду жажду странствий, внезапно охватившую персонал и руководство кое-каких лондонских газет. Началось все с одного из наших самых ярких и предприимчивых еженедельников. Его сотрудники удрали на берега Сены и к Монмартру. Это произошло крайне быстро, однако положило начало бесконечным подвижкам в мире прессы. Я бы сказал даже, что словосочетание «распространение печати» с тех пор наполнилось несколько иным значением… Другие редакции моментально последовали примеру первопроходцев. Вскоре Париж вышел из моды, ведь он находился чересчур близко от родного дома. Первенство захватили Нюрнберг, Севилья и Салоники: они стали новыми пастбищами для персонала не только еженедельников, но и ежедневных газет. Некоторые редакции, возможно, не слишком хорошо думали, выбирая места обитания: скажем, один из ведущих рупоров протестантизма в течение двух недель курировался из Трувиля и Монте-Карло.[111] Впрочем, это сочли какой-то ошибкой… Кроме того, случались… хм… накладки, когда наиболее инициативные и предприимчивые редакторы переезжали вместе с редакцией куда-нибудь подальше. К примеру, «Внимательный исследователь», «Спортивные скандалы» и «Газета для юных девиц» одновременно переехали в Хартум. Кто знает, быть может, желание обойти всех конкурентов сподвигло редакцию «Еженедельного информатора», одного из виднейших рупоров либеральной мысли, перенести редакцию на три-четыре недели с Флит-стрит в Восточный Туркестан. Разумеется, добавив время на путешествие туда и обратно. В некотором смысле это было одним из самых примечательных спонтанных перемещений в мире прессы за то время. Ни малейшего следа махинаций, все честно: владелец издания, управляющий, редактор, редакторы отдельных блоков, ведущие колонок, основные репортеры и все такое прочее — все они участвовали в этом действе, которое публика частенько называла Drang nach Osten. В опустевшем редакционном улье оставался лишь смышленый и энергичный мальчик на посылках.

— Похоже, к настоящему моменту все вернулось на круги своя? — спросил племянник.

Сэр Лулворт поморщился:

— Видишь ли, идея с переездами была скомпрометирована некоторыми недобросовестными особами, отнесшимися к ней спустя рукава. Никому не придет в голову восторгаться сообщениями о том, что такая-то и сякая-то газета сдается в печать из Лиссабона или Инсбрука, если есть хоть малейший шанс увидать ведущего рубрики или главного художника, которые по-прежнему завтракают в любимом ресторане. Собственно, «Еженедельный информатор» был решительно настроен не дать ни малейшего повода опорочить свое паломничество. И, надо признать, меры, предпринятые для пересылки статей и сохранения духа газеты во время долгого путешествия, оказались успешными: поначалу все пошло гладко. В Баку была начата серия статей «Влияние учения Кобдена на перевозки с помощью верблюдов».[112] О, это была одна из лучших работ, освещающих свободную торговлю! В то же время видение международной политики, позиционируемое якобы как «взгляд с крыши Яркенда», было настолько точным, как если бы журналист глядел прямиком с Даунинг-стрит — ну или с крыши в полумиле от нее. В лучших, старинных традициях британской журналистики произошло и возвращение редакции в родные пенаты: без напыщенности, самовосхвалений, интервью, жгущих глаголом сердца людей… Редакция вежливо отвергла даже приглашение на банкет в «Клубе путешественников» по случаю возвращения героев. Впрочем, вскорости стало ясно, что поведение журналистов вызвано отнюдь не скромностью, а расчетливостью. Простые наборщики, рекламные агенты и другие работники, не входившие непосредственно в число сотрудников редакции, которые, естественно, не участвовали в великом путешествии на Восток, обнаружили это первыми. Видите ли, связаться с главным редактором и его подчиненными, путешествовавшими с ним, было по-прежнему столь же затруднительно, как если б они оставались в Центральной Азии. Связь между пишущей братией и остальными отделами осуществлял угрюмый, еле державшийся на ногах мальчишка-посыльный. Он-то и охарактеризовал новое положение сардонической фразой: «Будто они в Яркенде остались». Более того, почти все репортеры и выпускающие редактора после возвращения были уволены самым беспардонным образом, а на их место с помощью объявлений наняли новых. Редактор и его ближайшие помощники не показывались этим людям, оставаясь для них таинственными высшими силами, передающими посредством медиума краткие инструкции в напечатанном виде. Живое общение и демократическую простоту прежних дней сменило нечто таинственное, тибетское, скрытое от прочих смертных. Это почувствовали и особы, стремившиеся вовлечь возвратившихся путешественников в суету общественной жизни. Выдающиеся светские львицы, королевы лондонских салонов двадцатого века тщетно метали жемчуг своего гостеприимства в корыто редакционного почтового ящика. Казалось, ничто не отвратит вернувшихся из тибетских странствий отшельников отданного ими обета скрытности — ну, разве что королевское распоряжение, не меньше. Поползли кривотолки: дескать, высокогорье и традиции Востока плохо влияют на умы и характеры, не привычные к подобного рода излишествам. Словом, к яркендской манере руководства люди отнеслись неодобрительно.

— А отразилась ли эта новая манера руководства на содержании еженедельника? — полюбопытствовал племянник.

— О! — вскричал сэр Лулворт. — Вот это было по-настоящему волнующе! Конечно, статьи, посвященные внутренней политике, социальной жизни и ежедневным происшествиям, не слишком-то изменились. Возможно, нотка свойственной Востоку беззаботности появилась в работе отдела редактуры, но ведь стремление слегка расслабиться является вполне естественным для людей, только что вернувшихся из тяжелой поездки. В общем, до высот редактуры, существовавших в прежние времена, добраться уже не удавалось, однако прежняя политика доброжелательности и корректности никуда не делась. А вот в освещении внешней политики произошли революционные перемены. Появились жестокие, циничные, откровенные статьи, переворачивавшие с ног на голову осеннюю мобилизацию в шести ведущих державах мира. Чему бы там репортеры из «Еженедельного информатора» ни учились на Востоке, это явно не было искусством дипломатических недосказанностей. Уличные толпы наслаждались этими статьями, и никогда раньше газета не шла так нарасхват; однако джентльмены с Даунинг-стрит видели ситуацию совершенно иначе. Министр иностранных дел, до сих пор слывший крайне скрытным человеком, стал весьма словоохотлив, причем ему приходилось непрерывно отрицать, что он испытывает к издателям «Еженедельного информатора» какие-либо чувства. Неудивительно, что однажды правительство пришло к выводу о необходимости принятия жестких и решительных мер. К офису газеты направилась делегация, состоящая из премьер-министра, министра иностранных дел, четырех ведущих финансистов и богослова, известного тем, что его воззрения порой доходили до ереси. У дверей редакционного отдела путь им преградил взвинченный до предела, однако непреклонный мальчишка-посыльный.