Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Игорь Синицин

Хотя некоторые авторы книг об Андропове сообщают, что он часто ходил в театр, я об этом почти не слышал. Театральные постановки, в отличие от книг, которые он читал, мы практически не обсуждали. Конечно, он интересовался театром, но интерес этот был весьма специфичен. Театр всегда был самым острым и публицистичным видом искусства. Андропов хорошо понимал всю силу общественного воздействия театра на зрителей. Поэтому председатель КГБ знал о всех новых постановках на московских, ленинградских и других сценах страны от рецензентов в погонах. Для таких «наблюдателей» во всех московских театрах, в том числе и музыкальных, на все спектакли, независимо от того, старые или новые они были, Министерства культуры СССР и РСФСР выделяли квоту по два билета на хорошие места, не далее четвертого ряда. Она называлась «политконтроль». Но поскольку во всех театрах хорошо знали эти места, где сидели кагэбэшники, для оперативных целей приобретались совершенно другие, отнюдь не определенные места.

Разумеется, пользовались благами «политконтроля», особенно на яркие и сенсационные спектакли, в основном большие начальники. В частности, Семен Кузьмич Цвигун был большим театралом и к тому же пользовался как первый зам правом «первой ночи», заказывая в секретариате КГБ билеты. Ежемесячно каждый из зампредов и членов коллегии КГБ получал книжечку-репертуар. В ней отмечались спектакли, которые хотел бы посмотреть за месяц обладатель книжечки. Если его желание вдруг совпадало с заказом Цвигуна или другого зампреда, то заказ низшего по рангу отменялся, о чем его ставили в известность заранее.

К счастью, такое посещение театра на местах «политконтроля» не требовало никакого отчета — ни письменного, ни устного. Только иногда, на следующий день после острого спектакля, во время общего обеда, потреблявшегося в спецбуфете, раздавалось какое-либо резкое высказывание в адрес режиссера или актеров, адресованное самому главному рецензенту — начальнику 5-го управления Филиппу Денисовичу Бобкову: «Филипп! Ты посмотри эту, как ее называют-то, одиозную постановку и прими меры!..»

Бобков часто не соглашался с генеральским мнением, отстаивал высокие качества спектакля и разъяснял сомневающимся идеологическую безвредность или даже пользу спектакля.

За шесть лет мне удалось таким комфортным образом посмотреть весь репертуар московских сцен — драматических и музыкальных. Особенно нам с женой нравился Театр на Таганке. Мы по многу раз видели спектакли этой труппы во главе с великим режиссером Юрием Любимовым. Однажды это дало свои положительные плоды.

Как-то для голосования членов политбюро опросом пришли документы Министерства культуры СССР с представлениями деятелей театра и кино к различным наградам, начиная от ордена Ленина и кончая какими-то медалями. На каждом листе было только по одной кандидатуре с кратким описанием заслуг перед отечественной культурой. Юрий Петрович Любимов был представлен к высокому ордену Трудового Красного Знамени.

Я подчеркнул имена и главное в перечне их заслуг красным, то есть положительным, карандашом, вложил документы в красную сафьяновую папку с надписью «Голосования по политбюро» и отнес ее Андропову. Юрий Владимирович почему-то не мог при мне поставить в уголке каждого документа словечко «За» и свою подпись. Я оставил папку у него.

Через час по домофону он вызвал меня и сказал: «Забери голосования!» Я пришел к нему в кабинет, взял красную папку и понес ее к себе на проверку. Когда открыл ее буквально через пять минут и проверил все листы с автографами Юрия Владимировича, то похолодел. На странице с именем очень уважаемого мной Юрия Любимова я увидел вместо слова «За» выведенное синей ручкой убийственное «Против!».

Я успел вернуться в кабинет Андропова до того, как туда вошел кто-то из зампредов, вызванный им.

— Что тебе? — довольно неласково сказал он мне.

Я положил перед ним на стол его голосование по Любимову.

— Ну и что? — спросил опять-таки неласково Юрий Владимирович. — Я разве не могу быть против?

— Нет, по этому режиссеру не можете! — твердо ответил я шефу.

— Он может нравиться тебе, а я не в восторге от его деятельности в целом, — заявил Юрий Владимирович, продолжая настаивать на своем. — Я считаю, что он в некоторых постановках сильно перехлестывает в плане критики…

Незадолго до этого разговора я как раз видел в Театре на Таганке спектакль «Деревянные кони» по Федору Абрамову. Постановка и игра артистов просто потрясли меня. С горячностью я стал настаивать на изменении голосования в пользу Любимова. Юрий Владимирович упирался, может быть, это был его своеобразный способ проверки взглядов и мнений своих сотрудников.

Но я быстро сломил его сопротивление уже не художественным, а чисто политическим аргументом.

— Юрий Владимирович! — сказал я ему. — Не нравится вам Любимов — и дело ваше… Но подумайте о том, что через полчаса результаты вашего голосования лягут на стол Черненко. Еще через полчаса о вашем «Против!» будет знать Демичев. Уж он-то постарается обидеть Любимова по полной программе от вашего имени и тут же растрезвонит через своих клевретов об этом по всей Москве. Станут говорить, что «добрые» Черненко и Демичев представили Любимова к высокой награде, а «злой» Андропов продемонстрировал свое негативное к Любимову отношение… Нужна ли вам такая «реклама»?

Кажется, я попал в точку. Юрий Владимирович считал Демичева туповатым чиновником и малокультурным деятелем для такого поста, как министр культуры. Он подумал минуту, а потом сказал в адрес Любимова: «А режиссер он все-таки хороший…» Я обрадовался, когда Юрий Владимирович наконец стал густо зачеркивать той же ручкой, которой написал «Против!», это слово и свою подпись, чтобы никакого первичного мнения его на листе голосования не было видно. Затем заново красным остро отточенным карандашом твердо поставил «За!», расписался и отдал мне бумагу. Я испытал большое удовольствие от этой маленькой победы над Юрием Владимировичем.

К числу тайных человеческих страстей Юрия Владимировича относилось коллекционирование. Он собирал револьверы и пистолеты, притом не современные, а старых образцов начала XX века. Однажды Женя Калгин показал мне великолепный длинноствольный и никелированный револьвер «кольт», принадлежавший Юрию Владимировичу. Женя возвращал его хозяину из починки.

Многие генералы в КГБ, как мальчишки, любили ручное огнестрельное оружие, но далеко не все получали разрешение или осмеливались его коллекционировать. Одним из самых заядлых собирателей пистолетов и револьверов был бывший начальником ПГУ до Федора Мортина Александр Михайлович Сахаровский. В мое время на Лубянке он оставался в должности консультанта председателя КГБ и имел кабинет на этаже, занимаемом в старом здании 1-м Главным управлением.