Звезды на приеме у психолога. Психоанализ знаменитых личностей - Рамиль Гарифуллин

Телеэфиромания — это феномен иллюзии величия, при котором при небольших затратах человек получает полёт в телеэфире, полёт души над душами других. Это сродни с наркотиком.

Безусловно, люди определенного склада ума, способностей, определенные форматы становятся очень не нужными, ненужными своему времени и здесь начинаются трагедии.

(Я почувствовал, что мой пациент будет всегда нужен другим, потому, что очень нужен себе).

Ведь наркотик не только телевидение, но возможность публиковаться, возможность публикации это ведь тоже. Бывает, какой-нибудь талантливый писатель никому не нужен. Но я не знаю вот где — то я вижусь со способными людьми, они должны сломать себя, чтоб остаться в профессии или им говорят «Спасибо не надо», что делать? А есть люди, которые ради эфира будут читать речитативы они раз и поменялись. Вот нужны люди практичные они из кожи вон лезут, чтоб быть такими, какими нужно.

Вы не жалеете, что за это время можно было сотворить нечто существенное, а телевидение заняло и отняло столько времени?

Я не понимаю, что такое? Нечто существенное это что?

Например, как писатель в это время вы могли бы сидеть за письменным столом и жить в каком—то большом произведении.

Да вы абсолютно правы. Телевидение на многое мне раскрыло глаза. Если бы я не работал на телевидение, я бы был другим человеком. Я думаю, что более инфантильным, чем тем, чем я сейчас являюсь.

Оно раскрыло глаза со своими возможностями или оно дало возможность стать публичным человеком?

Всё вместе. Телевидение изнутри как опыт, как общение с людьми, и определенное признание которое работает нас самоутверждение, на уверенность в себя там и прочее. И есть негативный опыт. Люди на телевидении больше видны. Работа на телевидении в прямом эфире — это всё равно, что на войне побывать. На войне ведь люди виднее, поэтому это важный такой психологический опыт. Не говоря о том, что я встречался с массой людей с которыми я бы никогда не встретился, никогда б не поговорил и не увидел бы их, но в довольно в таком обнаженном состоянии. Когда ты сидишь в прямом эфире ты видишь человека ещё лучше

Война — это пограничная ситуация, в которой человек проявляет в свою суть. Становится голым.

Нет, но правильно. Нет, я про это и говорю, я то же был, но дело в том постольку, поскольку я был не только ведущим, я ещё был создателем программ, продюсером, редактором, администратором и кем угодно. Это всё равно что солдаты на войне. Это как быть командиром каким—то. А командир в деле должен доказать. Командир он или просто или всё- таки не имеет право на то, чтобы звать людей на пулеметные взводы. В этом смысле, конечно, это было интересный жизненный опыт. Если человек не командовал взводом, фигурально выражаясь, он не может себе представить, что такое отвечать за других людей и вообще приказывать. И это другой объем в жизни.

(В дальнейшем, я почувствую, что мой пациент, скорее всего, был военным священником или психологом. То есть, старался всегда занимать мудрую и прозрачную позицию на линии фронта телевидения).

В то же время — это испытание на так называемое воздействие со стороны вышестоящих, толерантность и умение несмотря на давление сверху, несмотря на унижение, сохранять в себе уважение к себе?

Правильно. Телевидение это такая война, это некая зона, где очень трудно оставаться самим собой в принципе. Там масса влияний, масса столкновений, ушибов, ссадин, каких—то вещей, которые лепят постоянный выбор. Выбор поступать так или иначе, идти на компромисс или как его избежать? Вообще как сохраниться как человек?

У меня сложилось такое впечатление, что темы, которые вы затрагивали по телевидению, были индифферентны, безобидны к политическим аспектам нашей жизни. Не так ли?

Я сейчас, без ложной скромности признаюсь, что я сейчас перечитываю Чехова. Знаете, я говорю не для того, чтобы покрасоваться перед вами или чтоб читатели воскликнули, дескать вот какой человек хороший. Чехов ведь тоже не политичный писатель, правда, ведь? Вы со мной согласны? Это не Салтыков — Щедрин, Некрасов. Это даже не Лев Николаевич Толстой, который там философию проповедовал свою. Тем более не Достоевский. Вы правы в том, что я не работал политических передачах, я не вёл итоговые политические передачи, я не говорил про кремль, я не говорил про те факты, кто с кем там борется.

А знаете, почему вы не говорили? Потому, что вы гуру, мудрец и человек который понимает, держит мудрость, зная, что, оценивая политиков мудрость можно потерять. Не так ли?

Ну, не только поэтому. Во-первых, я никогда не рвался к этому. Во- вторых, мне это, вообщем, и не позволяли. В третьих, я делал социальные ориентированные передачи. Социально- ориентированная телепрограмма “Времечко”. Она говорила о проблемах людей. Меня даже упрекали, что это программа о протекающей крыше. Если вспомнить начало 90-х. О том, что там, у людей нет квартиры. Крыша обвалилась. Ну, мы сегодня видим на этот счет к чему это всё пришло. И в принципе за большой политикой стоят именно эти проблемы, а не какие—то там глобальные, какой министр там с кем встретился.

Ну, вы не сделали передачу про то, у кого конкретно какая крыша в политике протекает?…

Шахтеры стучали касками, но потом—то на улицу вышли пенсионеры. Вслед за ними все эти несогласные, согласные, безгласные и т. д. и т. д. Понимаете, так что по большому счету и когда я делал там другие передачи «Туши свет», то это была политическая передача в прямом смысле этого слова. Так ну была программа «Старый телевизор» которая как я её была беседой с артистами, художниками, писателями. Она как компас показывала, где мы сейчас находимся. Я пытался помочь людям сориентироваться во времени. Я никогда не говорил о передачи «Ах, как жаль, что прошло славное, чудесное советское время с замечательными фильмами, дешевой колбасой, где все мы были братьями, все республики», я просто говорил с людьми знаковыми, стараясь объяснить, почему они знаковые, почему они такие. Я не старался уйти от конфликта, во всяком случае, вы знаете, я не делал его надуманным этот конфликт. Это сейчас есть дискуссионные передачи, где суть дискуссии совершенно мне не понятна. Вернее мне понятна, но мне не интересен смысл этой дискуссии, потому что это абсолютная фальсификация дискуссии.

Многие телеведущие создают иллюзию риска для своей жизни, иллюзию нахождения в пограничной ситуации, хотя в действительности в этой ситуации не находятся, являясь марионетками, ограниченными текстами телесуфлёра.

(Я почувствовал, что мой пациент никакого отношения не имеет с телесуфлёрщиками).

Правильно. Я могу проиллюстрировать. Те люди, сами накликали на себя то, от чего они сегодня страдают. Потому, что они занимались симуляцией абсолютной. Я помню темы тех дискуссий в 90-х годах. Это была, знаете как эпидемия. Что не ток- шоу, то обсуждается вопрос, а нужна ли нам цензура. Вы знаете, что это за вопрос? Как будто, это ещё не решили. Также можно обсуждать вопрос, а можно ли сморкаться одним пальцем или носом держать салфетку. Уже всем было понятно, что цензура не нужна, значит, от неё освободились. Но все говорили, а нужна ли нам цензура, вот она и появилась. Другой пример. Бесконечное обсуждение вопроса о том Сталин — хороший или плохой? Приходят в конце концов к выводам что замечательный. 90-е годы прошли под этим знаком, хотя мы уже вроде бы поняли, поставили на этом крест. Там был ХХ съезд партии, 91-ый год, там лагеря, мы всё уже знали про лагеря и вдруг в 90-е годы до сих пор в эфире радио выясняется что, Сталин был не такой уж плохой, а вот это он сделал хорошо. Поэтому мы страдаем, от того, что мы постоянно возвращаемся к вещам, которые уже выясненные, уже раз и навсегда. Что нацизм — это плохо, что фашизм — это отвратительно, что Сталин был диктатор. Но мы всё ещё сомневаемся, а может это не так.

Вы адаптировались к публичности или это до сих пор нагрузка?

Публичность как всякая вещь, имеет и плюсы и минусы.

Я имею в виду, когда вы выходите в общество в магазин или ещё где — то?

Ну, в магазин я сам естественно не ходил, если бывает так довольно редко в принципе. Ну, в принципе конечно люди не ценят свой дар невидимости, вот. У каждого человека есть свой дар невидимости

У вас уже его нету.

Публичная известность вас, его лишает, правда. В принципе напрочь. С этим даром лишаетесь многих преимуществ, которые имеет любой другой человек. Вы приобретаете какие—то другие преимущества. Есть такой роман «Человек невидимка» люди всегда мечтали там о шапке невидимке. Так шапка невидимка есть у каждого человека, кроме известных артистов и звезд. Вот и все что я могу про это сказать.

Но эту шапку невидимку можно в Европе одеть, в Штатах, где-нибудь в Лондоне.