Светорада Золотая - Симона Вилар

– Ого, уже как выпирает, животик-то!

– Да ну тебя! Идем!

В какой-то подклети,[139] куда привела за руку парня Ольга, они опять обнялись. По вздрагивающим плечам посадницы Стема неожиданно понял, что она плачет. Стал гладить ее по голове, по расшитому бисером оплечью.

Ольга говорила сквозь быстрые всхлипы:

– Никому другому не призналась бы, а тебе скажу: худо мне, Стемушка, так худо! Князь Олег на меня косо поглядывает, хотя беременностью не упрекает, а Игорь попросту сторонится. В Киеве к большому пиру готовятся, к свадебному, должно быть, а невесту Игоря еще и в моих покоях устроили, велев мне потесниться. Это мне-то, которая тут госпожа да еще и ребенка от жениха навязанной мне Светорады носит! Светорада молчит, но мне все равно с ней несладко. За трапезой в ее присутствии еле могу кусок проглотить, когда на капища ходим, мне ни одна благая мысль в голову не приходит, только лють злая одолевает. А люди в нас пальцем тычут, зубоскалят. Даже смерды об заклад бьются, кто из нас княгиней Игоря станет.

– А отчего же Игорь до сих пор не женат на Смоленской княжне? – спросил Стема.

Ольга вытерла ладонью слезы.

– Меня не было, когда договор с Эгилем укладывали, но знаю, что-то не ладится у них с этим договором. Асмунда вызвали, он тоже с ними сидел. А о чем договорились? Мне не докладывают. Приезжают обычно под вечер, разговаривают с княжной, потом опять возвращаются в Киев.

Она отстранилась от Стемы и отодвинула заслонку на небольшом окошечке.

– Вон видишь, – указала ему рукой в сторону теремной хоромины, – видишь, свет в верхних покоях? Раньше там опочивальня моя была, нынче же туда Светораду поселили и толкуют с ней неизвестно о чем. Даже со мной так долго не беседовали, а я поумнее твоей Светорады буду.

И стрельнула блестящими глазищами.

– Она ведь твоя? Весть идет, что кто-то лишил уже княжну невинности. Ты что ли?

– Нет, не я, а Гуннар. Но я о том никому не говорил. А варяги все полегли, никому не донесут. Но, видимо, люди догадываются. Да только дерьмовый он был жених: то любил Смоленскую княжну, а то и зарезать хотел. Ну а тут Игорь как раз с воями подоспел. Тебе ведь уже рассказали, как все было?

– Знаю. Знаю и то, что ты Светораду спас.

– А ты желала бы, чтобы иначе было?

Ольга вздохнула.

– Что теперь о том говорить. Помнится, когда-то ты люто ненавидел ее. А теперь дрожишь, даже на окошко ее глядя. Что, и тебя заморочила эта дева? Ладно, мне это без надобности. Надо только узнать, о чем князья с ней уже который раз толкуют.

Она вздохнула, глядя на слабый свет в верхних покоях терема. Стема тоже смотрел туда. Высоко. Да и охраны, небось… Но Ольга вдруг неожиданно сказала:

– Раньше я туда ловко и быстро забиралась. Взять хотя бы тот раз, когда я в город выбралась и когда мы с тобой боярина Люта сгубили. Взобраться – это не так тяжело, я проверяла. А вот сейчас вскарабкаться не решусь, неуклюжая стала, да и за ребеночка опасаюсь. Сам же сказал, что живот мой уже чувствуется. А мне ребенка от Игоря нельзя потерять… Э, да что с тобой, парень?

Стема стоял близко к ней, глаза его горели, как у волка.

– Как туда можно пробраться, Ольга? Мне это надо!

– Никак ополоумел? Там князья! Да и что ты задумал?

Он продолжал неотрывно глядеть на нее. Что он задумал?

Сам не знал еще. Но главное – увидеть Светку, узнать, что с ней все в порядке. А там… Только Стрибог вольный да Доля людская ведают.

И Ольга повела его. А что ей было терять? В Стеме всегда была некая лихость, таким, как он, все удается.

– Буду ждать тебя в той же подклети, – сказала она, когда подвела Стему к большому дубу возле конюшен. – И, ради всех богов, не натвори бед, Стема! Я ведь не признаюсь, что помогала тебе.

– Ты-то конечно, – засмеялся в темноте Стема, даже чмокнул посадницу в щеку. Затем подтянулся, стал взбираться на дерево. Оттуда перелез на крышу конюшни, с нее – на перекрытия терема. Все. Больше Ольге он не был виден. Растворился во мраке, будто призрак.

ГЛАВА 20

Подсвечник, в котором стояла высокая толстая свеча, был византийской работы – из литого позолоченного серебра, в завитушках, а сама чашечка для свечи – в форме раскрывшегося диковинного цветка. Красиво! И княжна Светорада разглядывала эту иноземную работу с таким вниманием, будто ни до чего другого ей нет и дела. Пусть ждут, все равно ничего они от нее не добьются.

За огоньком свечи угадывалось лицо князя Олега, его рысьи глаза, зеленые, как у дикой кошки, и такие же опасные.

– Ты выполнишь все, как велю, – вымолвил он, и говорил спокойно и убежденно. – Ты выйдешь перед людьми вдень вашей свадьбы и при всем народе передашь права на Смоленск Игорю. Скажешь, что так полагается, раз не соблюла себя. И только тогда ты станешь законной женой Игоря, его княгиней. А я берусь заверить тебя, что место твое будет почетным, и нужды ты ни в чем испытывать не будешь.

Светорада молчала. Свеча оплывала воском, огонек чуть колебался, когда в открытое окошко задувал ночной ветер.

– Отчего же ты молчишь, красна девица? – вкрадчиво произнес Олег, а у Светорады все сжималось внутри. Она понимала, что для себя Олег уже все решил и его гневит ее упорное нежелание подчиниться.

– Отчего Асмунд не явился в этот раз с вами? – вопросом на вопрос ответила Светорада, не переставая глядеть на золотой цветок подсвечника. – Или, поддавшись вашим уговорам, он вообще перестал волноваться о судьбе родного города?

– Зачем ты так о брате? – вздохнул Олег. – Пожалела бы его, он хворый и слабый, а прибыл издалека, чтобы уладить все миром. И силы его не те, чтобы всякий раз прибывать к тебе в Вышгород.

– Да, силы его не те, – перевела княжна взгляд на Олега. – Он силен был, пока за ним стояли наши родители, а нынче… Теперь только ты у него остался, Олег Вещий, на тебя Асмунд надеется, как никогда не уповал даже на богов. Ты обещаешь ему выздоровление, а мой брат молод и хочет жить. И ради того, чтобы обрести здоровье и силу, он готов подчинить Смоленск Киеву.

– Твой брат Асмунд не только хвор, но и мудр, Светорада Золотая, – по-отечески мягко произнес князь. – И он понимает, что Русь только тогда будет сильной, когда над ней встанет один правитель, который сам будет все вершить, а не спешить на поклон ко всякому удельному правителю, прося его воли. Да, на Асмунда я могу положиться, а вот ты… Ты упряма, как ребенок, верящий в свою собственную правду и еще не научившийся понимать чужую правду.

У Светорады набежали на глаза слезы. Олег умеет говорить, умеет и убеждать, и приказывать. И ему действительно нужна полная власть над Русью. А вот ей… Она всегда знала, что останется княгиней Смоленска, что будет защищать и оберегать права своего города даже перед будущим мужем. Теперь же Олег выставил ей условие, чтобы на свадебном пиру она отказалась от наследства, передав Смоленск Игорю. А иначе… И девушка покосилась в темный угол за Олегом, где, опершись спиной на стену, сидел ее жених. Их сосватали перед людьми, сосватали ее отец и сам Олег, и хотя Светорада понимала, что брак с Игорем не сулит ей счастья, все же пока за ней была сила Смоленска, она могла требовать к себе должного уважения и чувствовать защиту смоленских кривичей. Смоленск перешел ей от родителей в качестве приданого, как ее защита. И вот теперь эти государственные мужи уже в который раз требуют, чтобы она прилюдно отказалась от него. А она так волнуется и за Смоленск… и за себя. Ибо что ей заверения Олега? Светорада понимала только одно: они сильнее ее, но им важно получить согласие Смоленской княжны, чтобы все выглядело законно и позже никакой удельный князь не смог бы упрекнуть правителей Руси в самоуправстве. Однако и у Игоря, и у Олега был повод ее принудить: по договору она могла сохранить право на Смоленск, если останется невинной. А она не уберегла себя… Недаром Олег направлял к Светораде баб-знахарок, чтобы те сказали, непорочна ли княжна. И Олег едва ли не потирал руки от радости, когда открылось, что Светорада уже не девственница.