Наталья Гончарова - Вадим Старк

За два скромных некролога, появившихся в эти дни, издатели получили выговоры: Греч — от графа Бенкендорфа за слова, напечатанные в «Северной пчеле»: «Россия обязана Пушкину благодарностью за 22-х летнее служение на поприще словесности», а Краевский — от министра просвещения графа Уварова за фразу в «Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду»: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался во цвете лет, в середине своего великого поприща!» Уваров возмущался: «Какое это такое поприще? Разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж?! Наконец, он умер без малого сорока лет! Писать стишки не значит проходить великое поприще!» На отпевание Уваров явился бледный, и все сторонились его.

Площадь перед церковью была запружена народом, но внутрь пускали только по пригласительным билетам. Отпевание было торжественное, с архимандритом и шестью священниками. Представлен был почти весь дипломатический корпус, приглашение не было послано только Геккерену. Под сводом храма торжественно и печально звучали слова: «Во блаженном успении вечный покой подаждь. Господи, усопшему рабу твоему Александру и сотвори ему вечную память». Хор трижды пропел: «Вечная память».

Первого февраля после отпевания Карамзины посетили вдову, и Софья Николаевна писала на другой день брату в Париж: «Вчера мы еще раз видели Натали, она уже была спокойнее и много говорила о муже. Через неделю она уезжает в калужское имение своего брата, где намерена провести два года. „Муж мой, — сказала она, — велел мне носить траур по нем два года, и я думаю, что лучше всего исполню его волю, если проведу эти два года совсем одна, в деревне. Моя сестра поедет со мной. И для меня это большое утешение“». Софья Николаевна не преминула прокомментировать волю Пушкина: «Какая тонкость чувств! он и тут заботился о том, чтобы охранить ее от осуждений света».

Андрей Карамзин пишет в ответ: «Нельзя и грешно искать виноватых в несчастных… бедная, бедная Наталья Николаевна! Сердце заливается кровью при мысли о ней». В следующем письме снова возвращается к этой теме: «Повторяю, что сказал в том письме: бедная Наталья Николаевна! Сердце мое раздиралось при описании ее адских мучений. Есть странные люди, которым не довольно настоящего зла, которые ищут его еще там, где нет его, которые здесь уверяли, что смерть Пушкина не тронет жены его, que c’est une femme sans cœur[136]. Твое письмо, милая сестра, им ответ, и сердце не обмануло меня. Всеми силами душевными благословляю я ее и молю Бога, чтоб мир сошел в ее растерзанное сердце».

На третий день по отпевании Пушкина, 3 февраля, Николай I описал брату великому князю Михаилу Павловичу свое видение ситуации: «Пушкин погиб и, слава богу, умер христианином. Это происшествие возбудило тьму толков, наибольшею частью самых глупых, из коих одно порицание поведения Геккерена справедливо и заслуженно; он точно вел себя, как гнусная каналья. Сам сводничал Дантесу в отсутствие Пушкина, уговаривал жену его отдаться Дантесу, который будто к ней умирал любовью, и всё это тогда открылось, когда после первого вызова на дуэль Дантеса Пушкиным Дантес вдруг посватался к сестре Пушкиной; тогда жена Пушкина открыла мужу всю гнусность поведения обоих, быв во всем совершенно невинна. Так как сестра ее точно любила Дантеса, то Пушкин тогда же и отказался от дуэли. Но должно было ему при том и остановиться, чего не вытерпел. Дантес под судом, равно как и Данзас, секундант Пушкина, и кончится по законам, и, кажется, каналья Геккерен отсюда выбудет». Самое интересное в этом письме то, что в нем слышен голос Пушкина, используются его выражения, которые, несомненно, восходят к встрече поэта и императора, состоявшейся 23 ноября 1836 года. Император принял версию поэта.

На другой день Николай 1 написал и любимой сестре Марии Павловне: «Событием дня является трагическая смерть чрезвычайно знаменитого Пушкина, убитого на дуэли неким, чья вина была в том, что он, в числе многих других, находил жену Пушкина прекрасной, притом что она… была решительно ни в чем не виноватой».

Жуковский в эти дни обратился к императору: «Так как Ваше Величество для написания указов о Карамзине избрали тогда меня своим орудием, то позвольте мне и теперь того же надеяться». Николай 1 отвечал: «Я во всём с тобой согласен, кроме сравнения твоего с Карамзиным. Для Пушкина я готов все сделать, но я не могу сравнить его в уважении с Карамзиным, тот умирал, как ангел». Император даже сказал Д. В. Дашкову: «Какой чудак Жуковский! Пристает ко мне, чтобы я семье Пушкина назначил такую же пенсию, как семье Карамзина. Он не хочет понять, что Карамзин человек почти святой, а какова была жизнь Пушкина?»

Тем не менее Николай 1 сдержал слово и даже дал жене и детям больше, чем представлял Жуковский. Сохранилась собственноручная царская записка на этот счет: «1. Заплатить долги. 2. Заложенное имение отца очистить от долга. 3. Вдове пенсион и дочери до замужества. 4. Сыновей в полки и по 1500 р. на воспитание каждого по вступление на службу. 5. Сочинения издать на казенный счет в пользу вдовы и детей. 6. Единовременно 10 т.».

Гроб с телом Пушкина простоял в склепе храма еще два дня после отпевания. К нему приходили прощаться, служили заупокойные панихиды, на которых, помимо близких, вдруг появились те представители знати, кто не явился на отпевание, ибо они прослышали, что император взял сторону Пушкина. Наталье Николаевне приходилось принимать соболезнования и от тех, кто отнюдь не был близок Пушкину при его жизни.

Теперь ей предстояло исполнить волю покойного — похоронить его в Святых Горах, рядом с могилами близких: деда, бабушки, матери. На похороны по распоряжению царя было выдано десять тысяч рублей. Жуковский передал их графу Строганову, а тот — Наталье Николаевне. Сама она по состоянию здоровья не могла отправиться зимой в столь дальнюю дорогу, оставив детей, и хотела, чтобы в последний путь Пушкина проводил его секундант Данзас. С этой просьбой сразу же после отпевания 1 февраля Наталья Николаевна обратилась к императору. Письмо ее было передано Г. А. Строгановым графу Бенкендорфу, который в тот же день доложил о нем Николаю I. Однако император согласия не дал, так как уже начался суд и Данзас был одним из подсудимых. По согласию властей и вдовы эту миссию взялся исполнить Александр Иванович Тургенев. Ему был дан открытый лист на свободный проезд до Святых Гор. Он некогда первым встречал в Петербурге Пушкина, привезенного для поступления в Лицей; теперь он же провожал его навсегда. Около полуночи 3 февраля друзья и Наталья Николаевна собрались в последний раз у гроба.

А после полуночи траурный кортеж с телом Пушкина тронулся в последний путь. А. И. Тургенев записал в дневнике: «4 февраля, в 1-м часу утра или ночи, отправился за гробом Пушкина в Псков; перед гробом и мною скакал жандармский капитан».