Настоящая фантастика – 2016 (сборник) - Дмитрий Градинар

Ушел и денег не взял. Митяй скучал без единственного дружка, но на время летняя дрема приглушила тоску. По утрам, когда тетка уходила торговать на базар, мальчик отправлялся пасти коз. Пока рогатые упрямицы щипали травку, играл на скрипке – по нескольку часов кряду, до кровавых мозолей и бессильных слез. Ввечеру иногда уходил купаться, посмотреть в «Спартаке» приключения Гарри Пиля или просто погулять в городе, прошвырнуться по пыльным бульварам. Работать в теткином огороде он наотрез отказался после того, как повредил палец и неделю не мог играть.

От покойной жизни Митяй подрос и раздался в плечах, дареный костюмчик стал ему впору, превратив в мальчика из хорошей семьи. Раньше он и помыслить не мог о кафе на набережной, горячих шашлыках, лимонаде в прозрачных бокалах и «чего изволите-с» от услужливых «человеков» в потных рубашках. Раньше, стоило ему заглядеться на выставленный в витрине товар, как приказчик шугал его или бранил. А теперь его приглашали зайти – потрогать роскошные ткани, попробовать сыра или рахат-лукума, полюбоваться на удивительные, сделанные вручную игрушки – офицеров, циркачек, пастухов и матросов, в точности как живых. Случалось, даже уличные мальчишки тянули к нему ладони «помогите на хлебушек». И Митяй помогал, выворачивал все карманы.

Гуляя по многолюдной Итальянской и нарядной Земской, обшаривая взглядом бульвары, мальчик совершил неожиданное открытие – сами собой причудливые закорючки вывесок стали складываться в слова. «В-о-к-з-а-л», «Х-л-е-б», «Мо-ло-ко», «Ры-нок». Это было чудесно – Митяй, запинаясь, перечитывал вывески, рисовал буквы прутиком на песке, наконец, обзавелся азбукой и с трудом продирался сквозь тенета грамоты. Ему вдруг захотелось учиться. Но музыка все же оставалась важнее. Мысли о чертовой скрипке никогда не покидали его – ни в море, ни во время игры в ножички или бабки, ни за нарядным столиком «Дачи Стамболи». Часами Митяй стоял на бульваре, слушая, как играет городской оркестр, часами просиживал в ресторанах «Ассунта» и «Адмирал», наблюдая за музыкантами, часами валялся в роще, запоминая голоса певчих птиц. Как-то раз даже купил билет на музыкальный вечер в «Антресоли» и жестоко разочаровался – обещанный виртуоз оказался фальшивым тенором.

Митяй привыкал слушать и слышать, оттачивал слух в городской суете, покое холмов и пастбищ, как точильщик правит нож на шершавом камне и кожаном ремне. Много лет спустя он хвалился, что способен различить не меньше трех десятков оттенков шума воды – дождь ли это, капель, град, фонтан, прилив, протекающая труба, ручеек или родничок. Мальчик узнал, что даже тишина бывает разной – ожидающей, давящей, блаженной, бархатной, словно ночь. И все это он пробовал перевести в звуки. Ему казалось, что переполняющие душу мелодии невыразимо прекрасны, что струны, наконец, покорились ему, старое дерево радуется, отвечая каждому требовательному прикосновению.

Старая Ганна редко слушала его музыку, но всякий раз жарко хвалила и награждала то пряником, то яблоком, обещая, что «племяш» выбьется в люди. Пацаны на пляже, загорелые рыбаки, вечно пьяные грузчики и их веселые подруги, перед которыми он изредка соглашался сыграть, дружно ахали «как душевно», в особенности если Митяй выводил популярный мотивчик или старую моряцкую песню. Но такого успеха, как в первый раз, когда «Море широко» подхватили десятки глоток, больше не случалось, и Митяй отчаялся понять причину. Недетская, сатанинская гордость копилась в нем, сила переполняла пальцы, и он жаждал отыскать ей применение.

Тем временем лето перевалило через зенит. Знойный август раскинул над городом желтый плащ, зашуршали сухие листья вдоль пыльных бульваров, налились соком виноградные гроздья. Курортников стало больше, они веселились жадно, стараясь до последней секунды использовать жаркие дни. По городу процветали карманники и фотографы, за любую мелочь просили втридорога, чаще дрались и реже понимали друг друга.

…В ресторане «Ассунта» всегда царила живительная прохлада. Хозяин, хитроглазый красавец Кефели, позаботился об удобстве взыскательной публики – плетеные кресла с вышитыми подушками, низкие столики с неизменными живыми цветами, старинные бокалы, в которые так вкусно наливать молодое вино. И живая музыка – на маленькой круглой эстраде по будням задавало тон фортепьяно, по субботам играл дуэт, а воскресенья отдавали приходящим гостям. Не покладая рук, господин Кефели поставлял все новые инструментальные деликатесы – то разыщет в поселке татарина-скрипача, который играл когда-то для самого… – тссс!! – то зазовет на огонек проезжую знаменитость из Ленинграда. Посетители смаковали хорошую музыку и понимали ее, как никто. Все хорошие музыканты Феодосии сиживали за столиками «Ассунты», а бывало и поднимались наверх, подыграть исполнителю.

Обжившись в новой судьбе, Митяй захаживал туда не раз, облюбовал столик в глубине зала и старался держаться тихо. Обычно он побаивался разряженных шумных дам и девиц в чересчур открытых платьях, солидных господ в золотых очках и строгих костюмах, пестро одетых непонятных парней. Но в этот вечер кураж кружил ему голову. Шел восьмой час, посетителей было немного – компания офицеров, щупленькие супруги, коротающие вечерок за бокалом муската, крашеная, хищная старуха в бисерном платье не по возрасту, с пальцами, унизанными перстнями, и пара-тройка завсегдатаев за первым столом у сцены. Все курили, от запаха табака у Митяя першило в горле, он злился. Впрочем, не петь же.

Когда заезжая скрипачка – некрасивая, толстая девушка несколькими годами старше, чем сам Митяй, – поднялась на эстраду, волнение улеглось. Первая пьеска, которую сыграла гостья, добавила уверенности – заунывное дребезжание, то скачущее, то протяжное, со скрипучими переборами и редкими нежными нотками. Инструмент в руках девушки всхлипывал, словно истеричная барышня, смычок то порхал, то дрожал. Митяй не понял, чему так бурно хлопали зрители – скукота же. Щелкнул замочек, скрипка явилась на свет – пора.

Второй мелодией оказался чардаш – медленный, сладкий, дразнящий, как кофе, чардаш. Сжав до скрипа зубы, гордо выпрямившись, Митяй поднялся и шагнул к эстраде, на ходу вплетая свой голос в радостную мелодию. Смычок касался струн уверенно и легко – кто кого, а? Потанцуем? «Потанцуем» – улыбнулась девушка, блеснула зубами, ее большая грудь колыхнулась под платьем. «Айда!» Она удвоила темп, Митяй едва поспевал за ней, потом замедлилась, расплываясь в невыносимой томности – так цыганка тянет ладони, колышет пеструю шаль, бряцает монистом, прежде чем вспыхнуть пляской. Зрители зааплодировали. Митяй видел, как сияют их глаза, вспыхивают огоньки сигарет, отсверкивают очки и драгоценные кольца. Дама в бисерном платье не сводила взор с маленького музыканта… или с его скрипки?