Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка - Гэри Дженнингс

— Ты сделаешь благое дело, ибо в таком случае не придется подыскивать нового главу равеннского епископата. А теперь поехали. Скажешь Теодориху, что Одоакр сдается без всяких условий, как он и хотел.

В результате, поскольку я позаботился о том, чтобы мой король ничего не узнал о договоре «совместного правления», на который согласился Одоакр, случилось так, что Теодорих начал свое правление с печально неразумного деяния. Я вообще-то мог бы это предвидеть, потому что знал, как мой друг действовал в других подобных случаях: решительно, без всякого колебания и сожаления. И позже, оглядываясь назад, я часто сожалел, что не сумел тогда, в Равенне, воспрепятствовать этому импульсивному поступку. Но в то время я искренне полагал, что у Теодориха есть не только причина, но и полное право его совершить.

В марте 493 года по христианскому летоисчислению Флавий Теодорикус Рекс торжественно вошел в Равенну, но то, что он совершил в тот ясный весенний день, бросило мрачную, воистину осеннюю тень на всю последовавшую за этим эпоху его правления. После того как все традиционные формальности были завершены, он и мы, его спутники, прошли во дворец под названием Лавровая Роща, где впервые лицом к лицу столкнулись с Одоакром. Он был стар, согбен, лыс — и явно лишен всякого лицемерия, потому что шел встретить нас с искренней улыбкой, раскинув руки в братских объятиях. Но Теодорих проигнорировал этот жест и потянулся к мечу.

В тот мартовский день в год 1246-й от основания Рима Западная Римская империя получила второе рождение. Она снова стала процветать под защитой Теодориха, но она никогда не простит своему правителю того, что он сделал в тот памятный день. Когда Теодорих выхватил свой «змеиный» меч, Одоакр в изумлении и ужасе отшатнулся, выдохнув:

— Huar ist gudja? Ubinam Iohannes?[119] Где епископ Иоанн? — Его глаза забегали по залу, но соучастник всего этого архиепископ из осторожности не пошел вместе с нами во дворец.

В этот мартовский день началась эпоха самого достойного правления, каким только могло наслаждаться любое европейское государство на протяжении веков. Но у Теодориха, разумеется, тоже были клеветники, соперники и враги, которые помнили — и следили за тем, чтобы и другие тоже помнили, — что он сделал в тот самый первый день. А сделал мой друг следующее. Он взмахнул своим мечом, словно топором, держа его обеими руками, и разрубил Одоакра от ключицы до пояса. Затем, когда мертвое тело безвольно рухнуло на пол, Теодорих повернулся к нам и сказал:

— Хердуик, а ведь ты был прав. Помнишь, ты как-то заметил, что Одоакр к старости, должно быть, совсем лишился костей.

И с того самого дня вплоть до настоящего времени на чистом небе на редкость разумного и достойного правления Теодориха Великого всегда виднелось темное облачко.

КОРОЛЕВСТВО ГОТОВ

1

Даже ближайшие друзья и соратники этого человека не стали бы отрицать, что по закону он заслуживал смерти. И даже самые яростные противники Теодориха вынуждены были признать, что монарх-победитель в отношении своих поверженных врагов имеет полное право быть judex, lector et exitium. И разумеется, не нашлось никого, кто бы сказал хоть слово в защиту, когда предателя Георгиуса Гоноратуса доставили из Хальштата и Теодорих приговорил этого жалкого старика к наказанию гораздо более суровому, чем обычная смерть. И если после убийства Одоакра многие люди все-таки косо смотрели на Теодориха, то причиной этого была та возмутительная ложь, которую повсюду рассказывал архиепископ Равенны Иоанн.

Хотя Иоанн, как вы помните, и возмущался, когда я просил его утаить часть правды, однако впоследствии сам он пошел на гораздо больший обман, несмотря на все свои громкие заявления относительно того, что истинный христианин не станет брать грех на душу. Вот как это произошло.

Теодорих не успел еще распаковать свои седельные сумки в Равенне, как из Рима прибыла делегация церковных сановников. Патриарха епископа Геласия среди них не было — он счел, что слишком благороден для того, чтобы навещать короля, — но посланцы, так называемые «кардинальские диаконы», получили от него полномочия говорить от имени «Святой церкви». Сначала их речи были подобострастны, почти раболепны. Сановники так долго ходили вокруг да около, что Теодорих поначалу никак не мог взять в толк, о чем они толкуют. Наконец король понял, в чем причина беспокойства церковников. Все дело было в том, что Теодорих свергнул короля, который исповедовал католическую веру. Ну а поскольку сам Теодорих был арианином, диаконы беспокоились: не собирается ли он (как наверняка поступил бы король-католик) сделать свою религию государственной?

Теодорих рассмеялся:

— Зачем мне это нужно? Мне нет дела до того, каких верований или суеверий придерживаются мои подданные, если только это не приводит к беспорядкам. А если бы даже мне и было до этого дело, я все равно не смог бы издать закон и силой заставить их переменить свои убеждения.

Услышав это, диаконы испытали облегчение — такое сильное, что мигом отбросили свое подобострастие и отважились на хитрость. Если Теодориху нет дела, во что верят его подданные, тогда, может, он не станет возражать против того, чтобы католическая церковь постаралась обратить ариан и язычников в ту веру, которая преобладает в их империи, в истинную веру?

Теодорих терпеливо пожал плечами:

— Вы можете попытаться. Повторяю: у меня нет власти над умами людей.

После этого диаконы перешли от хитрости к настойчивости. Поскольку Теодориху на самом деле безразлично, чем занимается церковь, король очень им поможет и чрезвычайно обрадует Папу Геласия, если одобрит то, что они делают. А для этого Теодорих должен публично заявить, что дозволяет католическим миссионерам и евангелистам с его благословения перемещаться между арианами и язычниками, дабы сеять семена освященного хлеба там, где прежде были всего лишь слабые ростки, и…

— Постойте, — сурово произнес Теодорих, — я уже дал вам разрешение. Привилегий я не дам. Принятие католичества я одобряю не больше, чем обращение жрецами в старую веру.

При этих словах посланцы Папы принялись рвать на себе волосы, ломать руки и жалобно стонать. Это, может, и произвело впечатление на некоторых сторонних наблюдателей, но Теодорих лишь почувствовал раздражение. Он грубо приказал диаконам удалиться, что очень их расстроило. Казалось бы, они должны были радоваться, что новый король не собирается чинить католикам препятствий, но отбыли они в мрачном расположении духа, ибо не смогли добиться своего.