Звезда Любви - Юлия Леонова

После обеда из Павлова стали разъезжаться последние гости. Проводив чету Балашовых с дочерью, Шеховской, не отдавая себе отчета в том, куда идет, дошел до семейного кладбища. Вот она, могила, перед ним. Отчего же он по сей день не в силах поверить в то, что здесь упокоилась с миром его жена? Отчего так больно думать о том, что те прекрасные черты, которые он бережно хранит в памяти, ныне обратились в прах и тлен? Все оттого, что не видел собственными глазами, — шептал внутренний голос, оттого и мучают по сей день сомнения. Но неужели столь ничтожно мало его доверие к своим родным, ведь даже Полин уверена в том, что сестра ее погибла? Он сам, своими глазами видел то злополучное ожерелье. Павел тяжело вздохнул, не в силах отогнать сомнения, что одолевали его всякий раз, когда он приходил сюда. Довольно воспоминаний! Довольно сомнений, как яд, отравляющих каждую мысль о ней! Повернувшись спиной к захоронению, он зашагал к усадьбе.

К началу Великого поста Шеховские вернулись в Петербург. Светская жизнь столицы замерла: конечно, ходили в гости, устраивали литературные и музыкальные вечера, но не было шумных и пышных празднеств. Светский сезон близился к своему завершению.

Балашовы покинули столицу в числе первых. Павел, дабы соблюсти приличия, накануне отъезда Долли и ее родителей зашел проститься и оставить ей адрес, по которому ему можно было бы писать в Иркутск.

Дела его в столице были завершены и, не дожидаясь Пасхальных празднеств, которые теперь навсегда были связаны для него с исчезновением жены, Шеховской отправился обратно в Сибирь.

В то время, как в Петербурге весна только-только робко вступала в свои права, в Неаполе уже царило лето. Прошел год с тех пор, как Василий Андреевич и Анна приехали в Италию. Николка подрос, темные кудри и смуглая кожа, позолоченная жарким неаполитанским солнышком, делали его похожим на маленького итальянца. В свои три года он уже довольно сносно говорил на итальянском, впрочем, как и сама Аннет.

За прошедший год она на диво похорошела. Кожа ее от частого пребывания на воздухе приобрела золотистый оттенок, в глазах появился задорный блеск, болезненная худоба сменилась прелестными округлыми формами. Несдержанные в проявлении своих эмоций итальянцы, встречая ее на улицах города, довольно часто осыпали молодую синьору цветистыми комплиментами, но, наткнувшись на ледяной взгляд Закревского, тут же умолкали, спеша удалиться на почтительное расстояние от внушающего невольный страх представительного графа. Саму Анну забавляло столь живо проявляемое к ней внимание, и часто, одарив очередного ценителя женской красоты насмешливым взглядом, она удалялась прочь под руку с папенькой, не в силах скрыть улыбки, что неизменно появлялась на губах.

Анна влюбилась в Неаполь с первого дня своего пребывания в городе. И если на вилле Rosa Bianca время текло лениво и неспешно, то стоило только покинуть это уютное прибежище, и все вокруг наполнялось шумом и суетой. Казалось, этот город пребывал в вечном движении. Аннет полюбила пешие прогулки и, взяв с собой горничную, если Василий Андреевич не мог составить ей компанию, могла подолгу бродить по зеленым улицам, заглядывая в лавки торговцев или просто любуясь фасадами старинных зданий.

В один из таких дней, возвращаясь вместе с Закревским к месту, где они оставили легкую коляску, Анна застыла перед распахнутыми дверями собора Святого Януария, услышав дивное пение во время вечерней мессы.

— Бог мой, как это прекрасно! — прошептала она, обернувшись к Василию Андреевичу. — Кажется, душа готова воспарить вместе с этим голосом к небесам, — продолжила она, вслушиваясь, как неведомый ей певец виртуозно пел Ave Maria.

Растрогавшись до слез, она вполголоса подпела невидимому исполнителю.

— Bravo, signora! Eccezionale! (Браво синьора! Великолепно! (итал.)), — услышала она за спиной.

— Mi scusi se impedito. (Простите, если помешала. (итл.)), — обернулась к говорившему Аннет.

— О, синьора иностранка, — перешел на французский мужчина, уловив в ее словах легкий акцент и продолжая удивленно взирать на Анну, но тотчас смутился, поняв, что допустил оплошность. — Прошу прощения! Я не представился, — вновь заговорил он. — Мое имя Франческо Ламперти, я преподаватель вокального искусства в Миланской консерватории. Синьора, я благодарю небо за то, что волею судеб оказался в Неаполе и встретил Вас! Вы непременно должны поехать со мной в Милан. Ваш голос… О, я давно не слышал ничего подобного!

— Боюсь, это невозможно, — тихо заметил Закревский. — Моя дочь, графиня Закревская, не может поехать с Вами, синьор Ламперти.

— Простите меня великодушно! — смутился итальянец. — Даже здесь, в Неаполе, не часто встретишь столь выдающийся талант, как у Вашей дочери, синьор…

— Граф Василий Андреевич Закревский, — представился граф.

— Я был поражен, — улыбнулся итальянец. — Конечно, я понимаю, что Вы приехали в Италию совсем с иной целью, нежели обучение вокалу… Но если когда-нибудь Вы будете в Милане и пожелаете навестить меня, я буду очень рад вновь встретиться в Вами.

Василий Андреевич, кивнув на прощание итальянцу, подхватил под локоть Анну и торопливо, насколько позволяла покалеченная нога, увлек ее к коляске.

Всю дорогу до виллы, которая уже целый год была их домом, Анна молчала, обдумывая слова сеньора Ламперти. Она частенько напевала вполголоса, находясь дома, но никогда не задумывалась над тем, чтобы заняться вокалом серьезно. Предложение этого еще довольно молодого итальянца показалось ей интересным, но Василий Андреевич, по всей видимости, будет недоволен, если она решится его принять. И все же она решилась поговорить с ним о поездке в Милан безотлагательно. Тем же вечером за ужином, наслаждаясь вкусом легкого итальянского вина, Аннет завела разговор о том, что они уже довольно долго находятся в Неаполе и вполне могли бы сменить обстановку и перебраться, к примеру, в Милан, поближе к границе. Ведь недалек тот день, когда нужно будет собираться в обратный путь домой.

Василий Андреевич, отставив свой бокал, только покачал головой, легко разгадав ее намерения.

— Аннушка, тебе в самом деле хотелось бы посещать эту консерваторию, о которой говорил сеньор Ламперти? — поинтересовался он.

— Папенька, я благодарна Вам за то, что Вы привезли меня сюда, в этот дивный уголок, — начала Анна, — но уже порядком устала от безделья. Мне бы хотелось чем-то заняться, и я думаю, обучение вокалу — это как раз то, чего бы мне хотелось.

— Ну, если таково твое желание, — вздохнул Закревский, — распоряжусь, чтобы готовились к отъезду.