Короли рая - Нелл Ричард

Конечно, у него есть в наличии доказательства, чтобы уничтожить ее. Вероятно, кто-то из студентов сказал – вопреки ее небольшим усилиям скрыть свою причастность, – что вечеринка и портрет были затеей Нуо, а не их. Она не станет утруждаться отрицанием.

Дабы спасти себя, ей следует признаться и сказать, что это была ошибка, пасть на колени и умолять, обещая этому гадкому человеку, что она станет его марионеткой, лишь бы он пощадил ее. Вне всяких сомнений, он ожидал этого, даже надеялся на это.

– Кто устроил эту встречу, Ваша Милость?

Экзарх прищурился:

– Не уклоняйтесь от вопроса.

– О, простите, я и не уклоняюсь, Ваша Милость. Ответ на мой вопрос будет ответом на ваш.

Он повращал глазами, пока что без следа сомнения.

– Мой заместитель, разумеется.

– Ах. Значит, ваш заместитель – единственный, кто знает о нашей встрече и знал какое-то время заранее?

Он хмыкнул.

– И кто нанял и обучил вашего заместителя, Ваша Милость?

Лицо мужчины застыло. Он прекратил смотреть в одну точку и огляделся.

– Распорядитель. Что с того?

Нуо улыбнулась.

– И я полагаю, что – поскольку это удобно – именно ваш заместитель посылает за этими вашими наемниками, которые, как мы все предполагаем, в любую секунду прячутся в зарослях?

Его глаза обшаривали кусты и деревья, каменные колонны, далекие двери и тропинки, но если он и испытывал страх, то хорошо его скрывал.

– Итак, мы одни. Отлично. К чему вы клоните, Нуо?

Женщина стиснула челюсти. Ей надоел весь этот фарс, надоела грубость Экзарха и его неспособность использовать ее титул и относиться к Божьим святыням хотя бы с притворным уважением.

– О, но мы ведь не одни, Цзинга.

Друг Кейла, мезанит Оско, шагнул из своего укрытия за верандой, держа длинную тонкую палицу.

– Интересно, а ты вообще веришь в Бога?

Она последовала за Экзархом, когда он попятился, высматривая путь к бегству. Она наблюдала, как он понял, что угодил в ловушку возле горы, что его предали – точно как и Кейл.

– Бао тебя за такое убьет. Это нипочем не сойдет тебе с рук!

Он вскинул руки – то ли в недоумении, то ли вознамерившись напрасно бороться за жизнь.

Ты даже не потрудился пригрозить мне Божьим гневом, подумала Нуо. Полагаю, это мой ответ.

– Нет, Цзинга. – Нуо указала на черную металлическую дубину в руке Оско, в которой Цзинга вскоре узнал игрушку своего «песика» – и побледнел. – Заботься лишь о том, чтобы обрести Бога, и, быть может, в Своей безграничной мудрости Он дарует тебе силу взлететь с того утеса.

Она взмахнула веером, и ее старый враг попытался удрать.

Оско атаковал и взмахнул дубиной с быстротой и яростью – нет, наслаждением, – которые потрясли даже Нуо; твердый наконечник с громким треском врезался в череп Цзинги. Она посмотрела на убийцу и снова задалась вопросом, не следует ли ей убить и его тоже, но подумала: Нет, не сейчас, он друг и союзник Помазанника, я подожду.

Она наблюдала, как бывший Экзарх, самый близкий к Богу человек во всем мире, катится вниз по склону горы. Он даже не вскрикнул – видимо, лишился чувств, – и рядом с мезанитом она поспешила вперед, чтобы выглянуть через перила, откуда они вместе наблюдали, как ее недруг разбился о камни внизу.

Через неделю после нападения Кейл узнал, что у Лани родился сын. Один из молчаливых стражей Нуо поклонился и вместе с обедом вручил ему послание.

«Кейл-че, – начиналось оно. – Я попросила твоего брата помочь мне отправить это письмо втайне и с максимально возможной быстротой. Если бы оно попало не в те руки, это могло бы уничтожить нас обоих».

Она сообщила ему, что его брат гей и всегда им был – что его не тянет к женщинам и что у нее не было никого, кроме Кейла. Она сообщила Кейлу, что любит его, что Тейн защитит их и позволит им быть вместе и что их дети сохранят династию Алаку.

«Этот сын твой, любовь моя, и я назвала его Тхао, в честь его деда».

Кейл долго смотрел на лист бумаги.

«Мы можем жить так, как хотели. Ты сказал, что вернешься, когда я позову. Вернись домой. Вернись домой, ко мне».

Его сердце взлетало и падало попеременно, пока он перечитывал эти строки снова и снова и пытался их как-то осознать. Конечно же, его брат не мог согласиться. Возможно, Лани не поняла бы. Она не знала Фарахи так, как знали его сыновья; ее не было там в тот день у стола хирурга, когда король пообещал убить всех своих детей, если они обернутся против него. Но Тейн это сделал.

Так как же он может быть настолько глуп, что даже рискнул и отправил письмо? Отец никогда на это не пойдет, не так скоро. А если он даже вдруг и согласится, его параноидальные глаза будут следить за Кейлом с Лани каждое мгновение, а попытайся они прибегнуть к обману, их жизнь сведется к пряткам и шепотам в темноте и к страху – не за себя, а за своих детей.

Тейн боится. Он думает, я нужен ему, чтобы произвести для него больше сыновей. Он думает, у него нет выбора.

Грусть за брата и страстное желание вернуться к себе домой, к фантазийной версии своего детства и к Лани, разбивали ему сердце. Но он не мог этого сделать. Не мог подвергнуть людей, которых больше всего любил, такой опасности, а затем бессильно ждать, пока эта ошибка не лишит их всего.

Тейну придется узнать, что нужно делать, чтоб завести детей. Подробности того, в чем это может заключаться, заставили Кейла закрыть глаза и сжечь свои мысли, но, если быть честным, он ощутил волну облегчения и удовольствия от осознания того, что Лани до сих пор была его и только его. Но это тоже казалось ребячеством. Гей его брат или нет, Лани теперь его жена – будущая королева Пью.

Чего можно добиться возвращением Кейла? Его собственной, эгоистичной версии счастья? И счастья Лани – которой ты поклялся служить.

Да, верно – он поклялся. Обет влюбленного глупого подростка, еще одного «любовника скалы».

Тогда это было всерьез, и он до сих пор так считал. Но возвращение не станет ей услугой. Со временем она о нем забудет. Ее сын все равно станет наследным принцем Пью – Кейл обеспечил ей это, если только она не будет больше писать глупых писем. Она будет даже вольна забыть о прошлом и найти любовь, если захочет рискнуть, и по-прежнему жить безбедно во дворце вместе с мужем, хотя бы в качестве подруги, без излишнего пригляда, который навлекло бы присутствие Кейла.

А что до его собственной жизни – с его странными, непостижимыми способностями, разве не должен он стремиться к большему, чем просто служить Лани? Разве не должен использовать все те дары, что дал ему Бог, ради служения не одной лишь принцессе, вместе с которой ему довелось вырасти? Даже если и любит ее? Теперь его клятва отдавала эгоизмом, недалекая и поверхностная. Страна Пью была всего лишь маленькой частью большого мира, полного страданий, и благодаря своим дарам Кейл теперь знал: он в долгу перед людьми и Богом не меньше, чем перед Лани или своей семьей.

Поэтому он сжег письмо и все мысли о нем, пожелав Лани и своему брату лишь долголетия и счастья и понадеявшись, что однажды увидит их снова.

После этого и в течение следующих нескольких недель он чувствовал, что восстановил некоторый контроль над своей жизнью. День следовал за днем, а убийцы так и не объявились в комнате Нуо, и смерть, которую он ожидал, так и не нашла его. Однажды священница вошла, низко поклонилась и сказала: «Расследование окончено, Посвященный, можешь снова вернуться к себе в комнату и снова вступить в храм».

Когда он вытаращил глаза, она улыбнулась, помахала веером и рассказала ему о Бао и Экзархе. Их смерти считались «несчастными случаями»; новых священников назначат «при содействии Императора» в следующем году, а статус Кейла как «Помазанного Жу» был подтвержден.

Асна и Оско помогли ему одеться и, поскольку он еще хромал, отвели обратно в храм, перешучиваясь и смеясь, как будто ничего и не случилось. Он игнорировал чужие взгляды, перешептывания. Он посещал свои занятия и с трудом поспевал за священниками с потными лицами во время их проповедей о Жу и святых книгах, или Аналектах, которые были письменной версией речей, произнесенных избранными Помазанниками в истории Нарана. Он узнал о том, как «правильно мыслить» и «правильно действовать», о принятии своего места в общине и обществе и неприятии насилия или даже грубости. А для могучей империи вроде Нарана, с такой обширной территорией и таким количеством солдат, это воспринималось почти комично, старомодно – реликт более простых времен. Фарахи непременно повел бы глазами и отмахнулся бы от всего этого как от слабой, лицемерной чепухи. Но Кейл из кожи вон лез, чтобы слушать и постигать.