Хозяйка Рима - Кейт Куинн

— Все в порядке, с тобой все в порядке, — ее руки крепко сомкнулись у него на шее, а ее щека плотно прижалась к его щеке. — Я отказывалась верить, я ждала все это время… я не знала, что ты тоже там, и я ничего не хочу знать. Но с тобой все в порядке, ты жив, и это самое главное. О боги, Марк, только не покидай меня!

Она осыпала поцелуями его губы, его руки, его глаза.

— Только не покидай меня снова. Мне этого не вынести!

Она продолжала целовать его, и каждое прикосновение ее губ отгоняло прочь очередную частичку боли.

Марк медленно поднял руки и взял ее лицо в свои ладони.

— Ты плачешь? — Ощутив привкус соли на его щеках, Кальпурния слегка отстранилась от него. — В чем дело?

— Павлин… Павлин… — он наконец нашел в себе силы произнести страшные слова. — Он мертв. Мой сын мертв.

— Мертв? — Кальпурния вздрогнула. — Что ты хочешь сказать?

— Он убит. Император тоже, — упавшим голосом добавил Марк.

— Но Павлин! — Кальпурния в ужасе прикрыла ладонью рот. — О боги! Марк, я не знала… — Она прильнула к нему. — Прости, я не знала…

— Мне предложили… — он недоговорил и посмотрел на нареченную своего мертвого сына: Кальпурния прижалась к нему и обняла за шею. Теперь ему ничто не мешало сделать ей предложение. Когда же он успел влюбиться в нее?

Он провел пальцем по ее широкому ясному лбу.

— Как ты смотришь на то, чтобы стать императрицей?

— Что?

— Мне предложили императорский венок, Кальпурния. Императрица предложила его мне еще до того, как все случилось, но из-за Павлина я отказался. Потому что для императора на первом месте империя, а семья на втором. Своего наследника он должен усыновить, если хочет, чтобы в будущем Рим получил достойного преемника. А такая система никогда не будет работать, если у императора имеются собственные сыновья, которые могут проникнуться к приемному сыну ревностью и попытаются сами наследовать трон.

— Теперь у тебя нет сыновей, — сказала ему императрица у тела Павлина. — Усынови того, кто способен стать твоим преемником. Усынови, и пурпурная мантия твоя.

— Марк! — Кальпурния нежно поцеловала его. — Марк, что с тобой?

— Ничего, — он покачал головой. — Кальпурния, я хотел бы побыть один. Ты не…

Не говоря ни слова, она тотчас разжала объятия и отстранилась от него. Впрочем, всего на шаг, и вздумай он вновь произнести ее имя, как она тотчас снова бросилась бы ему на шею.

Марк Норбан опустился на мраморную скамью.

— У тебя всего час, — сказа ему императрица. — В течение этого часа мы должны получить нового императора. Будь это ты или кто-то другой.

Половина этого часа уже истекла. Марк задумчиво сложил руки.

Император Марк Вибий Август Норбан.

Даже нося в себе неизбывное горе, он еще проживет не один десяток лет. Этого времени хватит, чтобы навести в империи порядок и передать власть одаренному и энергичному преемнику. Этого времени хватит, чтобы смягчить жестокие законы об измене, наладить отношения с Сенатом, построить памятники и храмы, чтобы Рим стал красивейшим городом в мире. Труд — тяжкий труд, потребуются долгие годы, чтобы дурные времена наконец оказались забыты. Нет, он вполне мог бы прожить отпущенные ему годы, служа империи.

Император Марк Август. Обитать внутри высоких дворцовых стен в окружении верной стражи, обращаться к Сенату из центра зала, а не с задних рядов, благосклонно принимать ликующие крики толпы, восседать в пурпурных одеяниях во время триумфов и игр. Трудиться при свете ламп по ночам, чтобы укрепить денежную систему, расширять границы, строить акведуки. Мужчина без жены — странно, что он завел этот разговор, потому что молодая здоровая жена наверняка родит ему детей, сыновей, которые захотят унаследовать империю. Мужчина, у которого подрастает дочь, которая — ради укрепления союза — будет вынуждена выйти замуж за усыновленного преемника, человека по меньшей мере в три раза ее старше. Марк Август Цезарь, двенадцатый император Римской империи, тот, кого будут бояться при жизни, которому будут поклоняться после смерти, увековеченный в мраморе в назидание потомкам.

Тебе следует быть императором, сказала ему когда-то давно одна женщина. И вот теперь перед ним открылась такая возможность. А пока минуты убегали прочь, а он продолжал сидеть, словно мраморная статуя, которую при желании он мог бы заказать в свою честь уже завтра утром.

Он потянулся за куском пергамента. За пером и чернилами. И написал одно-единственное слово. Сонный раб, которого он поднял с постели, зашагал среди ночи в сторону императорского дворца.

Марк повернул голову, вглядываясь в ночные тени, и протянул руку в слабой, неверной, трепещущей надежде нащупать теплые пальцы Кальпурнии.

Тея

Вместе с императрицей в небольшой таблинум пришла тишина. Снаружи доносились крики рабов, беготня стражников. Мраморные коридоры наполнял гул голосов, однако императрица плотно закрыла за собой дверь, и тотчас стало тихо.

— Слишком шумно, — сказала она, поморщившись. — Боюсь, так будет продолжаться еще несколько дней. Как только в империи восстановится порядок, я намерена удалиться на тихую виллу в Байи, где слышится только пение птиц. — Женщина, которая только что убила собственного мужа, с деловым видом села за стол. — Возможно, там я возьмусь за воспоминания.

Я растерянно заморгала. Около десятка рабов могли подтвердить, что, когда ее мужа безжалостно кромсали кинжалом, императрица находилась в своих покоях, где ткала скатерть, однако как только кровавая бойня была окончена, она тотчас поспешила в его окровавленную опочивальню. Еще до того, как туда, вслед за ней, устремились стражники и рабы, нас троих — меня, Ария и Викса, — увели через разные двери.

— Чтобы никто не узнал, — объяснила императрица, когда Викс исчез в одном темном коридоре, а Арий в другом. Тогда она схватила меня за локоть и провела из залитой императорской кровью опочивальни в небольшой личный таблинум. У меня не было никаких гарантий, что она… ничего мне не сделает. Насколько хорошо я знала эту женщину? Насколько хорошо знал ее любой из нас?

— Я хотела бы знать, где сейчас мои сын и муж, — произнесла я, с трудом узнавая собственный голос. Казалось, он донесся откуда-то издалека. — Заперты в тихой камере, куда ты, скорее всего, бросишь и меня, где нас всех троих задушат, а наши тела потихоньку выбросят за городские стены? Скажи, это входит в твои планы? Тебе, наверняка, ведь захочется обелить себя.

— Двадцать лет назад, да, так бы оно и было. — Императрица пробежала глазами какой-то свиток и рассеянно нахмурилась. — Но с тех пор жизнь научила меня мудрости. Тея, ты и я, наверно, две женщины во всем мире, кто пережил привязанность Домициана. Я вижу в этом знак благосклонности богов, и я не намерена лишать жизни тех, кому благоволят сами боги.