Академия пурпурной розы (СИ) - Снегова Анна

Он поспешил добавить, волнуясь и чуточку краснея:

— Я не хочу на тебя давить, и спешить совершенно не обязательно. Просто — может, когда-нибудь… Я хочу сказать, просто подумай о такой возможности, и если тебе нужно время, то…

— Я согласна!! — выпалила я, и прежде, чем он опомнился, первая полезла к нему целоваться.

Нет — ну а что? Мне, между прочим, завидно было все это время смотреть, как Эмма в каждом углу обжимается.

Теперь моя очередь наверстывать.

Когда подали экипаж, я села в него совершенно красная и возмутительно счастливая. Леди Ректор только посмеивалась, глядя на меня. И напоследок шепнула, что даже не сомневалась, что этим дело закончится. И никто не сомневался, кто видел нас рядом.

Старая добрая леди Джиневра Темплтон! Не зря меня родители назвали в честь нее. Как было приятно учиться под ее крылом — но кажется, я действительно готова упорхнуть. В те самые, надежные и любящие меня руки, о которых говорил когда-то отец.

На Эмму действительно было больно смотреть. Я стыдилась своего счастья, видя, как она несчастна и как страдает, но ничего не могла поделать. Оно из меня лилось, как солнечные лучи из дырявого облака.

В конце концов, сестра тоже устала на меня смотреть и строго-настрого приказала возвращаться к жениху. Уверила, что прекрасно проживет и без меня. Тем более, все равно привыкать быть одной.

Я крепилась, как могла. Но не выдержала. Сказала, что туда и обратно… и как на крыльях помчалась обратно в Академию, благо там езды всего каких-то полдня.

А когда приехала, выяснила, что в гости к Олаву приехала мама. Поздравить сына с получением семечка… и с помолвкой.

После обмена традиционными любезностями она дождалась, пока Олава вызовут куда-то по учебным делам, и попросила меня об откровенном разговоре.

Мы стояли друг напротив друга в том самом кабинете, где ее сын сделал мне предложение. Я и она — высокая и очень худая пятидесятилетняя женщина с некрасивым лицом, но большими, выразительными лучистыми глазами. Я нервничала и пыталась представить, что она обо мне думает за столько лет. Получалась так себе картина.

— Дженни, я буду честна с тобой, — начала она тихим, но твердым голосом. Я вспомнила рассказы отца, вспомнила, сколько этой женщине пришлось пережить, десять лет растя сына в одиночку в чужом и опасном мире… и приуныла. Она не из тех, кто будет увиливать и приукрашивать. Сейчас я всю правду-матку о себе услышу.

Она неожиданно замолчала. А потом снова продолжила.

— Просто прошу тебя обдумать все хорошенько. Я несколько лет смотрела на то, как мой сын сходит с ума по девушке, которая не считает его достойным даже взгляда. Он хороший мальчик. Добрый и преданный. Если это все для тебя лишь каприз, очередная блажь… если ты переступишь через него так же легко, как ребенок переступает через надоевшую игрушку… ты разобьешь ему сердце. Поэтому…

— Я его люблю! — выпалила я, перебив. — Я правда, очень сильно его люблю! Даже не знаю, что сказать… просто поверьте мне. Его сердце у меня будет в безопасности.

Она ничего не ответила, просто обняла меня и молча вышла из кабинета.

Я постояла пару минут в одиночестве после ее ухода, а потом бросилась искать Олава.

Нашла его в кабинете леди Ректор. Бесцеремонно ворвалась туда — хотя про меня теперь наверняка ужасно подумают… но мне надо.

— Леди Темплтон, простите меня, пожалуйста. Можно я украду жениха на минутку?

Она милостиво разрешила, лукаво посверкивая на меня глазами.

Мы с Олавом вышли в пустой и гулкий коридор. Я прислонилась к стене, собираясь с мыслями. Он посмотрел на меня настороженно.

— Дженни, что случилось? Мама тебе что-то сказала?

— Нет! Вернее, да… она у тебя замечательна! Мы отлично поговорили.

Его взгляд чуть смягчился.

— Что тогда?

— Я тут подумала… все эти приготовления к свадьбе… они так утомительны! Их так много, этих дурацких хлопот… у меня от них голова уже кружится, если честно.

Я замолчала, не зная, как сказать дальше то, что у меня на уме. Молчание затягивалось. Кто бы мне когда сказал, что отношения — это так трудно!

Олав конечно же истолковал по-своему.

— Дженни, если ты передумала — просто так и скажи.

Я вздохнула.

— Олав Шеппард, если ты всегда будешь так медленно соображать, то клянусь — я каждый наш разговор буду начинать с поцелуя. До тебя после них доходит чуточку быстрее.

Он невольно улыбнулся, но взгляд оставался все таким же напряженным. Кажется, мне еще придется немало потрудиться, чтобы перечеркнуть все прошедшие годы и заставить в меня верить. Я продолжила.

— Я хочу сказать… а давай не будем ждать? Зачем нам пышная свадьба. Мы же сейчас в столице! Давай просто сбежим прямо сейчас, найдем какого-нибудь королевского чиновника, дадим ему на лапу, и пусть…

Закончить мысль я не успела. Меня просто подняли высоко-высоко с такой легкостью, будто я была пушинка. От того, что я увидела во взгляде жениха, по телу побежала непривычно-жаркая волна.

— Я тебя люблю, Дженни Винтерстоун. Просто знай это. Люблю так давно, что даже уже не верится, что было когда-то время, когда не любил. Мне кажется, любил всегда. Спасибо за это — я знаю, почему ты предложила не ждать. Ради меня, чтобы я больше не сомневался, что ты серьезно. И я не буду. И красивый праздник мы тебе непременно устроим тоже. Но сейчас… пожалуй, я и правда хочу поспешить. Потому что все еще иногда ловлю себя на мысли, что это какой-то сон, обман, и я скоро проснусь — а тебя снова нет. И я снова вижу лишь твою спину — когда ты, смеясь, убегаешь от меня к своим мечтам. В которых мне места нет.

— Моя мечта — это ты. Так давно, что я тоже забыла, когда было по-другому, — призналась я тихо, потупившись.

И на этом мы решили, что слов сказано достаточно.

Когда успешно найденный корыстный чиновник был нами благополучно подкуплен, мы с Олавом купили первые попавшиеся кольца, расписались, нацеловались до звездочек перед глазами, а потом просто бродили по городу до самого утра, держась за руки и поедая мороженое. Кормили мороженым белку… а наутро решили, что надо как-то рассказать моим родителям.

Вернувшись в Замок ледяной розы, мы узнали, что Эмма пропала. Просто ушла в другой мир, разбив при этом зеркало, чтоб за ней никто не смог последовать. И моих родителей, сходящих с ума от беспокойства, хватило только на то, чтобы нас обнять, быстренько пожелать счастья в семейной жизни и заверить, что они за нас безумно рады. Я поняла, что всем сейчас не до нас. Семейный совет, собранный с привлечением тети Эмбер, спешно решал, что же делать.

А я прислушалась к внутренним ощущениям… и поняла, что совершенно не беспокоюсь за сестру. Вот ни капли. И почему-то уверена, что все у нее хорошо. Даже замечательно. Я обычно чувствовала ее состояние… и вот теперь тоже. Родителей убедить, правда, не удалось. Они напридумывали себе всяких ужасов. А я не могла даже объяснить, что у Эммы появился парень, потому что это был не мой секрет, и к тому же, расскажи я как есть, они, пожалуй, сходили бы с ума еще сильнее.

И вот как-то так получилось, что нас с Олавом просто оставили одних, перестали обращать внимание. Папа только, сверкнув суровым отцовским взглядом, попросил до официальной брачной церемонии соблюдать приличия, и выделил Олаву отдельные гостевые покои.

Я битый час проворочалась в своей узкой девичьей кровати в башне — в круглой комнате, которую раньше занимали мы с Эммой. Еще раз прислушалась к голосу сердца и убедилась, что сестра в полном порядке.

И поняла, что мне ужасно одиноко.