Академия пурпурной розы (СИ) - Снегова Анна

Я опешила. Сейчас, под ледяным ливнем, под пронизывающим ветром, я вдруг почувствовала себя в абсолютной безопасности. Потому что меня обнимали его руки. Притихла, совершенно сбитая с толку, и просто прижалась к его груди, где так громко и гулко, что даже я слышала, билось сердце.

Он спросил снова, намного спокойнее:

— Прости, что накричал. Болит?

Дождь все лил, заливал мне лицо, мочил волосы, смывал слезы боли, что выступили на глазах, — я ничего не замечала. Кроме оглушительно приятного ощущения близости.

И теперь уже я не могла найти слов в его присутствии. Поэтому просто покачала головой.

А он не отпускал меня и продолжал держать на руках. И на секунду я позволила себе поверить, что не отпускает не потому, что жалеет и бережет мою больную ногу… а потому что не хочет отпускать. Эта отчаянная надежда обожгла мне сердце. Я вдруг поняла, что хочу бороться. Во что бы то ни стало хочу бороться за этого мужчину. Просто потому, что он мне действительно нужен. Потому что хочу, чтобы он снова смотрел на меня как раньше. И смотрел так всегда.

И тогда я впервые осмелилась поднять голову. Впервые в жизни ответила на его взгляд. И меня прорвало — словно дождь смел плотину на сердце, что запирала чувства, в которых я всегда боялась себе признаваться.

Обняла за шею и прокричала ему в лицо — перекрикивая дождь.

— Да, я дура! Не замечала ничего у себя под носом. Ну а ты?! Ты что, не мог быть… немного понастойчивее?!

Он вспыхнул.

— Куда уж настойчивее?! Я за тобой ходил столько лет, как собачонка на привязи! Я… а впрочем, хватит слов.

И он просто меня поцеловал.

Мой первый поцелуй был яростным и отчаянным, как этот дождь. И таким же исцеляющим. Словно внутри меня была пустыня, а теперь она оживала. Мне хотелось кричать, мне хотелось сказать ему, наконец, чтобы он больше никогда-никогда не смел меня так надолго оставлять одну.

Сказать ему, что я его люблю.

Но я не знала, как это сделать, и просто целовала в ответ — целовала самозабвенно и в упоении, все сердце вкладывая в этот сумасшедший поцелуй, от которого нам обоим, кажется, попросту сносило башню.

А когда мы очнулись, вынырнули из этого хмельного, одного на двоих безумия, глядя друг другу в глаза и словно знакомясь заново, выяснилось — что у нас теперь есть свой собственный замок роз.

Замок золотой розы выбрал нас своими хозяевами.

Мы так и не смогли найти нужных слов, избегали говорить о том, что случилось между нами, и даже не строили никаких планов. Просто как-то так получилось, что Олав меня взял за руку и больше не отпускал до самого возвращения в Академию.

Эмму забрали домой. Что-то случилось у них с Морвином, и он ушел в свой мир, оставил ее одну. Сестра была просто убита горем, на нее было больно смотреть. Я сказала, что в такой момент должна быть рядом с сестрой… но обязательно вернусь. Олав молча кивнул, бросив на меня странный взгляд, на который я снова не стала отводить глаз.

Мы вернулись в Академию пурпурной розы, долго выслушивали поздравления нашей Леди Ректор, остальных учеников, преподавателей. У всех в глазах я видела один и тот же вопрос. Как так получилось, что семечко Замка золотой розы досталось студентке и преподавателю, которых никто ни разу не видел даже за нормальным разговором. А вот теперь они держатся за руки. И уж не знаю, какой вид был у меня… но у него такой, будто чем-то тяжелым по голове дали, и он никак не может понять, что происходит. Я понимала еще меньше.

В конце концов, от нас все отстали и оставили одних. Выходя последней из кабинета преподавателя анимагии, Леди Ректор обещала как можно скорее подготовить экипаж, который доставит меня в Замок ледяной розы. Можно было, наверное, просить Тушканчика-хранителя Академии, ведь он умеет перемещаться меж Замками, но меня этот вредный зверек совершенно не желал слушать. Я согласилась на экипаж.

И вот как-то так неожиданно оказалось, что мы с Олавом одни в его кабинете. Если не считать белки — мокрой и ужасно недовольной, что ее заставили прогуляться под дождем. Она тут же убежала, махнув хвостом, греться в свой домик в углу кабинета.

На письменном столе рядом с нами поблескивал золотистый продолговатый камень в ладонь длиной, по виду как из матового стекла. Тишина после всего, что было, казалась оглушающей.

Я осмелилась поднять взгляд. Олав смотрел на меня внимательно, испытующе.

— Дженни… ты же понимаешь… то, что случилось, то, что Замок золотой розы по какой-то странной прихоти выбрал именно нас… это ведь ни к чему тебя не обязывает.

Я вспыхнула.

— Не говори ерунды!

Попыталась вытащить руку из его цепких пальцев, но он не дал. Нога уже совершенно не болела… а вот сердце от его слов почему-то прострелило болью.

Он дернул меня за руку, и я снова упала ему на грудь. Второй рукой крепко схватил меня за подбородок и приподнял его, заставил снова посмотреть в глаза.

— Тогда что, Дженни? Ты можешь сказать мне, наконец, откровенно, чего ты хочешь? Я готов отдать тебе все, что у меня есть — свою жизнь, и даже больше. Но я смертельно устал отгадывать твои головоломки.

Я закусила губу. Сколько раз мысленно представляла наш разговор. Представляла, что ему скажу… и вот теперь не могу выдавить из себя ни слова. Неужели у него так было всегда?

— Молчишь… я должен так понять, что тебе не нужно от меня ничего?

Пальцы Олава разжались, и он выпустил мою руку. Я видела, как его взгляд покрывается инеем отчуждения. И поняла, что вот это — тот самый последний момент, когда я еще могу что-то сделать. Когда я должна что-то сделать.

Сделала полшага вперед. Положила обе ладони ему на грудь и уткнулась в них лицом. Встала тихо-тихо как мышка. Сейчас он может меня оттолкнуть — ведь я так долго отталкивал его. Но я должна сказать.

— Мне нужно только, чтобы ты меня простил. И всегда держал за руку, как сейчас. И смотрел… только мне в глаза. Потому что… потому что я тебя люблю.

Несколько мгновений он просто стоял неподвижно, и даже, кажется, не дышал.

А потом обнял так крепко, что думала, раздавит. Уткнулся лицом в сгиб шеи, в мои разметавшиеся, спутанные волосы… и молчал. Словно боялся неосторожным словом разрушить волшебство. Словно сам не верил до конца в то, что только что услышал.

И до меня вдруг дошло. Как-то стало сразу легко и светло на душе.

Теперь все будет хорошо. По-другому и не могло быть. И какая я была дура, что хоть на мгновение, хоть раз усомнилась в нем. В его чувствах. В его верном, преданном сердце. В том, что всегда говорили мне его глаза — да только я не хотела слушать.

Нам обоим просто нужна была эта встряска. Чтобы оценили, наконец, то чудо, которое судьба сама всучила нам в руки — только не упусти. И за ним совершенно не обязательно идти куда-то за тридевять земель.

Я почувствовала, что снова живу.

Захотелось… много чего захотелось. Ко мне впервые за все эти долгие мучительные дни вернулось игривое настроение.

А катись оно к такой-то бабушке, бабушкино воспитание! Я теперь счастливая и влюбленная, мне теперь можно забыть об этикете и приличиях.

Я ткнулась Олаву носом в щеку.

— А я, между прочим, все еще жду нормальных признаний. Ну, как полагается!

Он оторвался от моей шеи и посмотрел сверху вниз внимательно, с прищуром.

— Интересно, я когда-нибудь привыкну к смене твоих настроений?

Я показал ему язык.

— И не надейся. Зато не скучно будет.

Он все молчал. Как всегда, весь из себя серьезный и основательный. Наверное, признание в любви тоже будет основательным и монументальным — а не как у меня, все на нервах и кое-как. Я затаила дыхание и ждала с замиранием сердца.

— Дженни. А выходи за меня замуж?

Сказать, что я обалдела — ничего не сказать. Ну, хотя — это же Олав. Что с него взять. Ко всему подходит серьезно.