Управление - Андреас Эшбах

– Моя роль, – отметил он, – заключается в том, чтобы предоставить идеи, основанные на исследованиях мозга, и поделиться опытом, который мы получили во время первого проекта в Мюнхене. Все остальное – это ваше дело.

Крупной, до сих пор не решенной проблемой системы была недостаточная скорость. Первой поставленной целью было взять под надзор данные восьмидесяти миллионов жителей Германского рейха: совершенно несопоставимо с ситуацией в мюнхенской лаборатории, когда принимались во внимание данные только жителей Мюнхена и только мужчин, чьи фамилии начинались с букв А до F.

– Если бы того парня звали Георг Мюллер, мы бы его не обнаружили, – откровенно признался доктор Данцер. – В таком случае вечером 8 ноября 1939 года «Бюргербройкеллер» взлетел бы на воздух.

Пока не разработаны значительно более быстрые компьютеры – машины фирмы «Сименс», которые они установили в берлинском районе Лихтенберг, самые быстрые компьютеры в мире, – для решения некоторых подзадач им приходилось использовать традиционные программы. По-прежнему нерешенной проблемой оставалось то, как рационально связать такие программы с нейроподобной сетью.

Они вели дисскусии. Пробовали разные подходы. Снова всё отбрасывали и начинали сначала. Исследовали неизвестные земли.

В какой-то наиболее спокойный момент Хелена призналась себе, что все это увлекательный интеллектуальный вызов. Кроме того, она не только продолжала ночные исследования, но и каждый вечер покидала ведомство все позже и позже. Никто не выражал удивления по этому поводу; несмотря на секретность, казалось, в ведомстве все знали, что ее пригласили участвовать в работе над чем-то неслыханным.

Но о том, что в конечном счете это приведет к тому, что все Управление национальной безопасности станет ненужным, очевидно, никто не подозревал.

Тем временем одинокие ночные исследования больше не служили углублению ее базовых знаний. От чего все зависит, она поняла давно. Но, если теперь она и оставалась упорно сидеть перед компьютером далеко за полночь, с покрасневшими глазами и болью в спине, то делала это потому, что искала уловку для спасения Артура, Мари и Отто от системы ТПИО. Уловку, чтобы не дать компьютерам в берлинском районе Лихтенберг отследить укрытие ее любовника, даже если она уже не сможет повлиять на процедуры поиска и, в случае необходимости, на сами данные.

Но как бы она ни ломала себе голову, придумать уловку, дающую гарантии, ей не удавалось. Как бы она ни вникала в конструкцию системы ТПИО, как бы сильно ни стремилась понять ее устройство, – что ей даже начинало казаться, будто она может предсказывать реакции системы, словно они с ней единое целое, – тем не менее она не нашла ни единой зацепки, чтобы надежно и в то же время незаметно манипулировать системой.

Во внешних подпрограммах это исключалось само по себе: такие части программы написаны традиционным способом, их будут читать десятки, если не сотни других программисток, так что любая малейшая манипуляция рано или поздно будет обязательно замечена.

В то же время нейроподобные сети в принципе могут послужить идеальным местом для подобных манипуляций, поскольку, в отличие от традиционных программ, они практически нечитаемы и никто по-настоящему не понимал, как они выполняют то, что выполняют. Но: сильная сторона таких структур заключалась в их гибкости, иными словами, они постоянно менялись, в результате чего не было никаких гарантий, что однажды установленная защита для Артура останется в силе, – может случиться и так, что система однажды и «забудет» о такой защите.

Да, ее пригласили участвовать в работе над чем-то неслыханным – а главное, требующим неслыханных усилий. Она провела в ведомстве еще и весь субботний вечер, а когда отправилась домой, сторож сочувственно сказал:

– Вы выглядите ужасно бледной, фройляйн Боденкамп.

Она едва уловила смысл его фразы. Только рассеянно улыбнулась ему, когда он передавал ей телефон, затем вышла в холодную ночь, а ее мысли все еще кружились между пороговыми величинами, интенсивностями соединения и обратными связями.

Ввоскресенье наступил вынужденный перерыв, но необходимый для нее. Она проснулась поздно утром и, измученная, едва встала с постели. В доме было поразительно тихо, тише, чем обычно.

Хелена неторопливо умылась, с трудом оделась, даже некоторое время посидела на краю кровати, чтобы прийти в себя, потом спустилась на кухню.

Йоханна приготовила завтрак, налила кофе и сообщила, что отца срочно вызвали в клинику из-за несчастного случая.

– А твоя мама велела передать, чтобы ты за ней поухаживала, когда встанешь.

Хелена вздохнула:

– Вот она и добралась до меня.

– Что ты имеешь в виду?

– А медсестра, которую нанял отец, еще не пришла?

– Сегодня же воскресенье. Все уже не настолько серьезно.

– Мне бы и самой не помешал кто-нибудь, кто за мной бы поухаживал, – сказала Хелена и сделала глубокий глоток кофе. Она действительно переусердствовала в последние дни, чувствовала странную дрожь.

Страх, догадалась она. Это страх не найти никакого способа защитить Артура. Это давило на нее тяжким грузом.

После завтрака она пошла наверх в спальню матери. Все-таки ей уже почти целую неделю удавалось избегать этого – что тоже значительное достижение, сказала она себе.

А долго это уже и не продлится; новый гипс матери выглядел далеко не так грозно, как первый.

– О, Хелена, – сказала она без всякого приветствия, – ты как раз могла бы принести мне таблетки и стакан воды. – В руке она держала модный журнал. В комнате было светло, но в воздухе пахло сыростью.

Хелена не сдвинулась с места.

– Отец велел тебе вставать как можно чаще.

– Твой отец – деспот, – возразила мать и махнула журналом в сторону бельевого комода. – Там все написано. Мне нужны две голубые, квадратные, и одна белая, круглая.

– Чрезмерный покой вредит заживлению. Кость нужно нагружать, иначе она неправильно срастется.

– Да-да. Приму таблетки и встану. Без них у меня кружится голова. Постой! – Мать повернулась, осторожно достала фарфоровую чашечку, стоявшую на тумбочке между пустыми кофейными чашками и стаканами с водой, и протянула ее Хелене. – Лучше всего положи туда таблетки.

Хелена взяла чашечку, в нерешительности держа ее в руке.

– Интересно, что бы сказал папа…

Мать раздраженно вскрикнула, схватила подушку и швырнула в Хелену.

– Ах ты, папенькина дочка! Вот и стала бы врачом, раз знаешь все лучше всех! – Затем она обессиленно опустилась назад и застонала: – Я и так встану. Потом. Как только приму эти чертовы таблетки, понятно? А вообще, можем вместе спуститься в гостиную и глянуть, что показывают по телевизору.

Хелена подняла подушку, которая ее едва коснулась, и положила обратно на кровать.

– Ладно, – сказала она, не желая спорить, и подошла к комоду, на котором стояла целая батарея небольших пузырьков с лекарствами.

Поставила чашку, подняла пузырьки и изучила этикетки.

– А как же зеленые таблетки?

– На вечер. Чтобы я лучше спала.

– Две голубые? – Хелена отвинтила крышечку.

– Да, две. И одну белую.

Хелена достала две голубые таблетки и опустила их в чашечку, которая при этом звонко