Однажды орел… - Энтон Майрер

Пожалуй, я слишком строг к нему. Устал, а уставшие офицеры всегда пессимистичны. Я уверен, что у мальчика хорошие задатки, да и как им не быть у него! Со временем все наносное исчезнет. Пегги растет не по дням, а по часам, мальчики больше уже не являются для нее „нескладными долговязыми созданиями“. Томми наконец избавилась от этой скверной напасти — экземы и чувствует себя, как и подобает такой прекрасной и мужественной женщине».

Он отложил блокнот, вышел из палатки, глубоко вздохнул и протер глаза. Вернувшись из Китая, Дэмон понял, что, пока он отсутствовал, многое изменилось. Монк Меткаф погиб в воздушной катастрофе на острове Себу, а на его месте теперь был франтоватый раздражительный маленький человек, который, почти не выслушав Дэмона, запихнул его отчет в нижний ящик стола с таким видом, что стало ясно: он никогда больше не возьмет его в руки. Он сказал Дэмону, что начальство не очень-то интересуется поведением и выходками заросших грязью китайских партизан и что сейчас главный интерес представляют Китай как таковой и продвижение японцев к Шанхаю. Дэмон козырнул и вышел.

Изменилось и многое другое. Провинция Пампанга была охвачена крестьянским восстанием против крупных землевладельцев. Суд над Бениньо Рамосом, в ходе которого выяснилось, что в организации восстания ему предлагали помощь японцы, принял зловещий оборот. Котни Мессенджейл уехал в Штаты для учебы на высших военно-академических курсах. Полковника Фаркверсона перевели в район расположения первого корпуса. И наконец, в Европе снова началась война…

Но более всего Дэмона тревожила Томми: она, казалось, стала более подавленной и более раздражительной. От состояния мрачной озабоченности она могла моментально перейти к состоянию яростного гнева, как будто весь ее юмор, спокойствие и уравновешенность прошлых лет иссякли, а остались лишь открытые, трепещущие и воспаленные нервы.

— Это просто привычка, — сказала она однажды вечером после ссоры по какому-то пустяковому поводу, о котором он даже не мог вспомнить. — Наша жизнь — это просто привычные действия. Мы привыкли любить друг друга, вот мы и делаем это… Больше ничего в этом нет.

— Не говори так, — возразил он. Убежденность и даже обреченность, с которыми она высказала ему эти слова, чрезвычайно обеспокоили его. — Ты не права, дорогая, — продолжал он. — Для меня это вовсе не привычка… — Он горячо обнял ее, но она лишь печально улыбнулась:

— Так ли? Возможно, что и так.

Иногда она без всякой видимой причины приходила в необыкновенную ярость, обвиняла его в чем-нибудь, незаслуженно упрекала.

— О, прекрати, пожалуйста, Сэм! Честное слово, ты все равно как Махатма Ганди в костюме бойскаута. Ни прибалтийские государства, ни народная война в Китае никого не волнуют, кроме тебя. Господи, когда же ты станешь наконец нормальным человеком?!

Даже возвращение в Штаты, в Бейлисс, никак не отразилось на ней к лучшему, на что Дэмон очень надеялся. Донни приняли в Принстонский университет, но, вместо того чтобы обрадоваться этому замечательному осуществлению ее давней мечты, Томми пришла в уныние, стала еще больше тревожиться за сына. Затем, приблизительно через месяц после этого, ее неожиданно поразила болезнь — странная сыпь на руках и бедрах, переходившая в опухоли, трещины и нагноения, вызывавшие мучительный зуд. Даже присвоение ее отцу звания бригадного генерала, а Сэму — майора не произвело на нее никакого впечатления и не успокоило ее. Она решила поехать на восток, на озеро Эри, чтобы погостить несколько недель у Эдгара и Мерилин Даунингов, и вернулась оттуда в значительно лучшем настроении, но и это было лишь притворство: Дэмон понимал, что она просто не хотела простить ему поездку в Китай. Он поехал туда потому, что считал миссию важной и интересной для себя, и она действительно явилась для него решающей, самой полезной и поучительной из всего, что он пережил до этого. Но одновременно поездка привела к тому, что в отношениях между ним и Томми что-то было потеряно, не менее важное и не менее решающее. Наверное, таковы уж законы жизни, неумолимые и непреклонные законы жилищного равновесия: ничто не дается в жизни бесплатно…

Глава 11

Дэмон сделал широкий взмах крокетным молотком и ударил. Чистый звучный щелчок — и деревянный шар с синими полосками послушно покатился по зеленому подстриженному газону: десять, пятнадцать, двадцать футов. Снова звонкий щелчок — синий шар стукнулся о желтый.

— Черт возьми! — воскликнул Макконнэдин. — Вам, военным, просто везет, да и только!

— Не сказал бы, — ответил Дэмон, улыбаясь.

— Ха! Не сказал бы! Держу пари, что вы все время тренируетесь где-то, но скрываете.

— Конечно, тренируемся, Берт, — заметил генерал Колдуэлл, обхватив пальцами только что раскуренную трубку. Его лицо было серьезным, сосредоточенным. — А вы разве не знаете? Все плацы, для занятий в гарнизонах давно уже переделаны, в крокетные площадки. Приказ военного министерства номер двадцать два дробь четыреста тринадцать. Каждая пятница официально объявлена крокетным днем. У нас есть даже ротные кубки, на которых изображены скрещенные молотки и мышеловка. Ротные кубки серебряные, а полковые — из чистого золота, конечно.

— Замечательная идея! — воскликнул Ласло Пирени. Его красивое хитроватое лицо сморщилось в веселой радостной улыбке. — Это куда занимательнее и полезнее, чем втыкать в карту булавки с разноцветными флажками или шлепать новобранцев щегольским стеком.

— Конечно, — поддакнул ему Колдуэлл, сверкнув глазами. — Во всякой профессии есть свои дурные отклонения от нормы.

— Что верно, то верно, — согласился с ним, громко смеясь, Пирени. — А что это за жизнь без пороков?

— Послушайте! — недовольно воскликнул Макконнэдин. — Мы играем в крокет или не играем?

— Тихо, тихо, — успокоил его Нарвой и помчался через всю площадку. Его широкие, хорошо наглаженные фланелевые брюки развевались как крылья. — A vos ordres, Берт.[62] Zu Befehl.[63] Хотел бы я выиграть один из таких кубков, — произнес он со своим очаровательным венгерским акцентом. Добежав до своего шара, он опустился на колени и начал внимательно прикидывать, как ударить его. — Нам надо во что бы то ни стало разгромить этих заносчивых военных, правда, Берт?

— Конечно, — добродушно проворчал Макконнэдин. Это был высокий лысеющий мужчина с румяным лицом и сильным угловатым подбородком, заметно выступающим вперед всякий рал, когда его владелец улыбался. — Я не возражал бы получить кое-что назад… Денежки с налогоплательщиков тянут и тянут, а куда они идут — одному черту известно…

— Берт! — предостерегающе крикнула Хелина Макконнэдин с террасы, выходящей на крокетную площадку.

— Что? — отозвался тот. — Это уже четвертый.

— Что четвертый?

— Четвертый черт, вот что!

— Не унывай, дорогая, день еще только начался.

— Военные дурно влияют на него, — обратилась Хелина к Томми. — Всякий раз, когда Берт попадает в общество военных, он считает, что должен ругаться как извозчик.

— Но по-моему, он неплохой богохульник вообще, — ответила Томми. — Такая уж эта порода мужчин. Правда, Берт?

— Чистейшая правда, — ответил Берт, добродушно улыбаясь. Все это происходило в доме Макконнэдинов, расположенном на высоком холме позади Вудсайда, в доме, частым гостем которого бывал Джордж Колдуэлл, ныне заместитель командующего Западным военным округом со штаб-квартирой в районе Сан-Франциско. Семью Дэмонов, проводившую вторую половину двадцатидневного отпуска Сэма у генерала, пригласили сюда на уикенд вместе с художником-портретистом Ласло Пирени.

Ласло мастерски провел свой шар через очередные воротца, радостно крикнул что-то и бросил умоляющий взгляд на Берта, но тот довольно бесцеремонно проворчал:

— Давай, давай играй ты, болгарин с дырявой головой.

Берт Макконнэдин установил у себя в доме неписаные правила игры в крокет: партнерам запрещалась какая бы то ни было консультация в ходе игры; любое нарушение этого правила строго наказывалось.

— Не болгарин, а венгр, уважаемый, — поправил Пирени бесцеремонного хозяина. — Последний из знатного мадьярского рода.

Готовясь к очередному удару, Дэмон ухватил молоток обеими руками, плавно поднял его над головой и отвел за спину так же, как он привык отводить перед ударом бейсбольную биту, чтобы расправить плечи и поглубже вдохнуть… Идеально чистый утренний воздух прозрачен; росинки на листьях гигантских дубов сверкают словно жемчужины. Вдалеке до самого горизонта простирается чистая гладкая серовато-синяя поверхность Тихого океана, а немного южнее виднеется несколько изумрудных мысов, похожих на сползающих в океан косматых зеленых зверей. Чудесное, светлое, спокойное утро, какие бывают в лучшие дни золотой осени, хотя с календаря уже сорваны первые листки декабря…