Николай II. Дорога на Голгофу - Петр Валентинович Мультатули

Родины. Даже там, в Ипатьевском доме, Он продолжал постоянно думать и страдать за Россию. Есть серьезные основания полагать, что к Императору Николаю II в Ипатьевский дом прибывали посланцы Германии с предложениями немедленного освобождения в обмен на сделку с ними. Свидетель старший унтер-офицер В. В. Голицын 2 октября 1919 года показал на следствии: «В январе месяце этого года, когда пала Пермь, я встретился в городе Екатеринбурге с поручиком Прасловым. Поручик Праслов говорил, что служил в каком-то большевистском учреждении и остался в Перми при взятии ее. Праслов мне передавал, что с комиссаром того учреждения, в котором он служил, у него был разговор про жизнь Августейшей семьи в Екатеринбурге. Комиссар этот говорил Праслову, что в Екатеринбург приезжал к Государю от немцев какой-то генерал граф Эйдман и предлагал Государю подписать мир с немцами. Государь ответил ему отказом, и тот заявил ему, что в противном случае он будет убит. Государь ответил ему, что он готов отдать жизнь за благо Родины»{937}.

В который раз перед Царем вставал выбор: личного человеческого счастья и долга Помазанника Божьего. И каждый раз Царь выбирал последнее. Император Николай II до конца оставался не только русским патриотом, не только русским Царем, но и последним, в прямом смысле слова, христианским монархом всемирного масштаба. Никогда еще, как в екатеринбургском заключении, Его верность Христу Спасителю не была столь явной.

Такое же христианское смирение являла собой и Семья Государя. Приближающуюся смерть понимала Государыня, понимали и Дети.

Великая Княжна Татьяна Николаевна в одной книге, читанной ею в Екатеринбурге, подчеркнула следующие слова: «Верующие в Господа Иисуса Христа шли на смерть, как на праздник, становясь перед неизбежной смертью, сохраняли то же самое дивное спокойствие духа, которое не оставляло их ни на минуту. Они шли спокойно навстречу к смерти потому, что надеялись вступить в иную, духовную жизнь, открывающуюся для человека за гробом»{938}.

«Если будут убивать, то хоть бы не мучили», — эти слова 13-летнего Наследника Цесаревича являются живым свидетельством осознания Семьей приближающего мученического конца.

Заключенные в душные комнаты Ипатьевского дома, окруженные злобными надсмотрщиками, каждый день ожидая смерть, Они ни разу не возроптали, ни разу не сказали ни единого худого слова в чей-либо адрес. В ответ на грубость, злобу и издевательства Они пели духовные распевы, добрые русские песни, читали Евангелие, молились.

Обвиняемый Якимов показывал: «Они иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения. Пели они Херувимскую Песнь. Но пели они и какую-то светскую песню. Слов ее я не разбирал, а мотив ее был грустный. Это был мотив песни «Умер бедняга в больнице военной». Слышались мне одни женские голоса, мужских ни разу не слышал»{939}.

Их духовное настроение лучше всего отображает стихотворение поэта Бехтеева, переписанное Великой Княжной Ольгой Николаевной еще в Тобольске:

Пошли нам Господи терпенье,

В годину бурных, мрачных дней

Сносить народное гоненье

И пытки наших палачей.

Дай силы нам, о, Боже Правый,

Злодейства ближнего прощать

И крест тяжелый и кровавый

С Твоею кротостью встречать. […]

И, у преддверия могилы,

Вдохни в уста Твоих рабов

Нечеловеческой силы

Молиться кротко за врагов!{940}

Какое поразительное великое смирение, какое благородство души, силу духа являла миру эта Семья! «Предоставленная себе, изолированная от внешнего мира, подвергнутая аресту, Царская Семья обнаружила силу христианского духа необыкновенную. Сияние шло от этих, исполненных любви и смирения людей, и нужно было действительно утратить сам облик человеческий, чтобы, приблизившись к ним, не проникнуться к ним симпатией и почтением» (архимандрит Константин){941}.

Между тем в Ипатьевском доме все больше ощущалось приближение смерти. Австрийский военнопленный, перешедший на службу к большевикам и бывший, по его словам, в карауле Дома особого назначения в июле 1918 года, И. Мейер уверял, что за несколько дней до убийства доктор Боткин был приглашен в революционный штаб, где ему было заявлено следующее: «Слушайте, доктор, революционный штаб решил вас отпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страдающим людям. Для этого вы имеете у нас достаточно возможностей. Вы можете в Москве взять управление больницей или открыть собственную практику. Мы вам дадим даже рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против вас.