Осада, или Шахматы со смертью - Артуро Перес-Реверте

— Будут еще распоряжения, мой капитан?

— Нет. Уносите.

Сержант, откозыряв, спускает оборудование с лестницы. Дефоссё через опустевшую амбразуру в уже меркнущем свете глядит, как почти над всей линией французских позиций отвесно, благо стоит полное безветрие, поднимаются столбы дыма. Наполеоновская армия сворачивается, сжигает все, что не может взять с собой, заклепывает те орудия, которые нельзя увезти, сбрасывает их в море. Король Жозеф покинул Мадрид, ходят слухи, что полки Веллингтона уже вошли в испанскую столицу, и положение андалусийской армии оказывается весьма незавидно. Отдан приказ, не вступая в бой, перевалить через хребет Деспеньяперрос. В Севилье начаты приготовления к эвакуации: топят в реке запасы пороха, сносят и уничтожают литейные цеха, мастерские ремонтные и селитряные. Весь Первый корпус отводится на север; по дорогам катят переполненные добычей кареты, телеги, повозки, санитарные двуколки увозят раненых, движутся интендантские обозы, маршируют испанские солдаты, которые, хоть и принесли присягу Жозефу, надежней от того не сделались и, стало быть, в арьергарде идти не могут. Частям, осаждающим Кадис, поручено прикрывать отход главных сил и продолжать бомбардировку города с позиций на Чиклане и с береговых укреплений, тянущихся от Эль-Пуэрто до Роты. Что касается Кабесуэлы, там оставлены лишь три 8-фунтовых орудия — они будут до последней минуты бить по Пунталесу чтобы противнику было чем заняться. Всю прочую артиллерию либо увозят, либо топят в воде или в прибрежном иле, либо, заклепав стволы, бросают на редутах.

Тр-р-з-зык. Бум. Тр-р-з-зык. Бум. Два испанских ядра вспороли воздух над вышкой и сейчас разорвутся возле казематов, где лейтенант Бертольди сжигает все документы и бумажный хлам. Дефоссё, при пролете гранат втянувший голову в плечи, выпрямляется, в последний раз прощальным взором окидывает неприятельскую крепость в Пунталесе. Она всего в полумиле отсюда, так что невооруженным глазом видно, что издырявленный картечью испанский флаг упрямо вьется там, как вился все время осады. Гарнизон состоит из батальона волонтеров, артиллеристов-ветеранов и нескольких англичан, обслуживающих верхнюю батарею. Полное название крепости — Сан-Лоренсо-дель-Пунталь, и Дефоссё с Бертольди не так давно с удивлением наблюдали в трубы, как в День святого Лаврентия, своего небесного покровителя, гарнизон, не смутясь сильным огнем с Кабесуэлы, устроил торжественное построение и смотр, ликующими криками приветствуя поднятие флага.

А правее Пунталеса и дальше, в глубине, раскинулся Кадис. Капитан рассматривает город — белый на красноватом сумеречном небе, — и пейзаж этот, столько раз виданный через объективы труб или на карте, известен ему лучше, чем собственная квартира, равно как и отчизна. Заветная мечта Симона Дефоссё — никогда больше не возвращаться в эти места. Его жизнь, как и тысячи других жизней, была без толку потрачена на эти тридцать месяцев и двадцать дней осады, застоялась в унылом и бессильном противостоянии, словно илистая вода здешних трясин и топей. Он не стяжал себе славы — пусть это слово и оставляет его глубоко равнодушным. Ни успеха, ни удовлетворения, ни выгоды.

Тр-р-з-зык. Бум. Вот опять. И еще раз. Батарея 8-фунтовых продолжает обстреливать Пунталес, а крепость бьет в ответ. Новые бомбы чертят воздух над вышкой, и капитан, снова пригнувшись, решает, что пора уходить отсюда. Судьбу лучше не испытывать, говорит он себе, спускаясь по приставной лестнице. Глупо будет напоследок огрести картечную пулю. Так происходит его прощание с этой панорамой и с теми 5574 выстрелами, произведенными из орудий разных калибров по городу, — эта цифра значится в его донесениях, которые отныне будут погребены в пыли военных архивов. И лишь 543 ядра — по большей части начиненных свинцом и не снабженных запалом — достигли Кадиса. Прочие дали недолет и упали в море. Едва ли получит Симон Дефоссё орден Почетного Легиона и за причиненный Кадису ущерб — несколько разрушенных домов, десятка полтора убитых, около сотни раненых. Неприязненный тон маршала Сульта, пред светлые очи которого капитан не так давно был призван для доклада об итогах своей не слишком полезной деятельности, не оставляет в этом сомнений. Едва ли Дефоссё предложат теперь и повышение в чине. Ни теперь — и никогда.

Кабесуэла являет собой сущий хаос. Как, впрочем, и полагается при отступлении. Там и тут груды разломанного, брошенного наземь снаряжения, передки и лафеты горят на кострах, куда сваливают все, чем мог бы воспользоваться неприятель и что не должно ему достаться. Один взвод саперов с баграми, лопатами и топорами по бревнышку разносит казематы и укрытия, а другой под командой инженера закладывает пороховые заряды, ставит горшки со смолой, подводит к ним запальные шнуры. Прочие пехотинцы, артиллеристы и морские гренадеры, позабыв, как водится, о воинской дисциплине, разбрелись по всей округе, торопливо и нагло тащат все, что попадет под руку, грузят на подводы казенное имущество и собственную добычу, доставшуюся за последние часы, ибо мало кто из начальства обращает внимание на мародеров, грабителей и убийц. Длинный генеральский обоз, где в реквизированных на нужды армии в Чиклане и Эль-Пуэрто каретах под сильным конвоем драгун едут генеральские же возлюбленные, уже тронулся в Севилью; дорога на Херес забита телегами, кавалерией и пехотой вперемежку с гражданскими лицами — семьями французских офицеров, теми, кто присягнул королю Жозефу, кто сотрудничал с оккупационными властями и теперь опасается мести своих соотечественников. Никто не хочет быть последним; никто не желает попасть в руки геррильеров, которые сбиваются во все более крупные отряды и с каждым часом все более дерзко рыщут в окрестностях, как осмелевшие хищники, почуявшие поживу и кровь. Не далее как вчера двадцать восемь французов — больные и раненые, отправленные без охраны из Кониля в Вехер, — были захвачены ими, обложены пропитанной маслом соломой и сожжены заживо.

Спустившись, капитан видит, что саперы уже вкапывают заряды вокруг опор вышки. День жаркий, и солдаты обливаются потом в своих сине-черных мундирах Чуть поодаль, утирая лицо и шею грязным носовым платком, следит за работой своих подчиненных толстый инженер-лейтенант.

— Наверху еще есть кто-нибудь? — спрашивает он поравнявшегося с ним Дефоссё.

— Никого, — отвечает артиллерист. — Вышка в полном вашем распоряжении.

Тот с довольно безразличным видом кивает — понял, мол. Водянистые глаза его смотрят без всякого выражения. Он даже не взял под козырек при появлении старшего в чине. Вот громким голосом отдает приказ. Капитан, не оглядываясь, идет прочь и слышит за спиной, как шипит воспламеняющийся порох и, вслед за тем, как трещит пламя, охватывая опоры и лестницу. На гаубичной батарее он встречает Маурицио Бертольди, глядящего на вышку.

— Дымом уходят два года нашей жизни, — говорит пьемонтец.

Только тогда капитан оборачивается. Наблюдательный пункт пылает факелом, и отвесный столб черного дыма уходит в небо. Тем, кто на другом берегу, будет на что полюбоваться нынче ночью — по всей излучине бухты потешные огни не погаснут сегодня до самого утра: даем отвальную, устраиваем прощальную вечеринку, а порох жжем за счет императора.

— Ну, как тут у тебя идут дела? — спрашивает Дефоссё.

Лейтенант делает неопределенное движение, означающее, наверно, что любой ответ — «хорошо» или «плохо» — не слишком-то ясно обрисует происходящее.

— Заклепали уже двадцать пять четырехфунтовых пушек, которые мы решили оставить. Лабиш сбросит в воду, сколько сможет… Прочее сожжено или превращено в конфетти.

— А что там с моим багажом?

— Готов и уложен, как и мой. Недавно отправлен. С эскортом.

— Да… Мы с тобой не много потеряем, если что…

Они переглядываются с улыбкой. Невеселой и сообщнической. Когда столько времени проводишь бок о бок, слова становятся не очень нужны. Оба уезжают с тем же, с чем приехали. Не разбогатели. В отличие от своих начальников: алчные генералы вывезли даже дарохранительницы из соборов и столовое серебро из богатых домов, где были на постое.

— Какие будут распоряжения тому, кто остается здесь с восьмифунтовыми?

— Да какие распоряжения? Вести огонь, покуда мы все не уберемся отсюда… Не давать маноло высадиться раньше времени. В полночь пусть заклепает пушки и уходит.

Лейтенант позволяет себе скептический смешок.

— Надеюсь, у него хватит выдержки дождаться, а не припустить за нами следом.

— Я всей душой уповаю на то.

Оглушительный взрыв доносится с берега, в двух милях северо-западней. Над замком Санта-Каталина встает гриб черного дыма.

— Там тоже торопятся, — замечает Бертольди.

Дефоссё оглядывает позицию гаубичной батареи. Там уже прошлись саперы: деревянные лафеты изрублены, железные — разобраны. Толстые бронзовые трубы стволов валяются на земле, словно павшие в кровавой сече.