Воспоминания солдата - Гейнц Гудериан

Итак, мы договорились, что господин доктор Барандон добьется, чтобы министр иностранных дел фон Риббентроп принял меня для конфиденциальной беседы. Я хотел обрисовать этому первому политическому советнику фюрера наше положение так же откровенно и ясно, как я это сделал в беседе с Барандоном, чтобы потом вместе с ним договориться с Гитлером об использовании всех наших дипломатических средств, которыми еще располагал искусственно изолированный рейх. То, что эти средства отнюдь не были многочисленными и эффективными, нам было известно, но это, по нашему убеждению, не снимало с нас обязанностей испробовать все, что могло привести к окончанию войны. Доктор Барандон тотчас же направился к господину фон Риббентропу и договорился с ним о дне встречи. Беседа была назначена на 25 января.

Катастрофа на фронтах надвигалась с быстротой лавины. В Венгрии были заметны приготовления к контрнаступлению русских в районе нашего прорыва. В Силезии противник продвинулся до Глейвитца (Гливице). Между Козелем (Кожле) и Бригом (Бжег), а также между Дюхеррнфуртом (Бжег-Дольны) и Глогау (Глогув) он явно готовился к форсированию Одера. По Бреслау (Бреславль) наносились фронтальные удары, но крепость пока держалась, так же как Глогау (Глогув) и Познань. В Восточной Пруссии русские стремились осуществить прорыв к Эльбингу (Эльблонг).

25 января приготовления русских к контрнаступлению южнее озера Веленце стали еще более очевидными. Явно были заметны приготовления противника также и к наступлению на рубеже Лева, Иполызак, Блауенштейн перед фронтом 8-й армии генерала Крейзинга, ведшего бои севернее Дуная. В Верхней Силезии продолжались приготовления к наступлению на промышленный район. Противник развертывал свои войска на восточном берегу Одера.

После окружения Познани русские, не задерживаясь у этой крепости, начали наступать на дугу Одер, Варта, защищенную Зененскими укреплениями; эти укрепления весьма тщательно сооружались еще в мирное время, но теперь они представляли собой всего лишь скелет укрепленного района, так как были сильно ослаблены в техническом отношении в пользу Атлантического вала. На участке Шнейдемюль (Пила), Бромберг (Быдгощ) русские сосредоточивали крупные силы, чтобы, продвинувшись западнее Вислы в северном направлении, атаковать с тыла наши оборонительные позиции, расположенные вдоль реки.

Для предотвращения этой угрозы я предложил Гитлеру создать новую группу армий в районе между бывшей группой армий «А», которая с 25 января стала называться «Центром», и бывшей группой армий «Центр», которая называлась теперь «Севером». Эта группа армий в этом районе должна была заново организовать оборону и приостановить наступление противника. Чтобы выбрать командующего и штаб для этой группы армий, которая будет действовать на весьма опасном участке фронта, я связался с генерал-полковником Иодлем из штаба оперативного руководства вооруженными силами. Я предложил ему выбрать один из штабов групп армий, находившихся на Балканах, а именно – штаб фельдмаршала барона фон Вейхса. Я хорошо знал генерала фон Вейхса и особенно высоко ценил его характер и военные способности. Он был умным, честным и храбрым солдатом, т. е. по своим данным больше других был способен спасти тяжелое положение, если это еще было вообще возможно. Иодль обещал поддержать меня во время доклада Гитлеру. Казалось, что мне удастся осуществить свой план. Когда же 24 января я внес на рассмотрение Гитлера свое предложение, последний ответил: «Фельдмаршал фон Вейхс производит на меня впечатление усталого человека. Я не верю, что он может справиться с этой задачей». Упорно защищая свое предложение, я сказал, что Иодль тоже придерживается моего мнения. Но тут меня постигло большое разочарование, так как Иодль, к сожалению, неудачно упомянул о глубокой религиозности фельдмаршала, а это явилось причиной того, что Гитлер бесцеремонно отклонил мое предложение и вместо Вейхса назначил Гиммлера. Эта явная ошибка фюрера привела меня в ужас. Я использовал все свое красноречие, чтобы оградить злосчастный Восточный фронт от этой бессмыслицы. Но все было напрасно. Гитлер утверждал, что Гиммлер очень хорошо справился со своей задачей на Верхнем Рейне. Имея под рукой армию резерва, он быстро сможет ее использовать. Поэтому он лучше всех обеспечит новый фронт как солдатами, так и техникой. Попытка хотя бы передать хорошо сработавшийся штаб Вейхса рейхсфюреру СС тоже провалилась. Гитлер приказал, чтобы Гиммлер сам подбирал себе штаб. Начальником штаба он назначил бравого бригаденфюрера СС Ламмердинга, который до этого времени командовал танковой дивизией СС. Этот человек не имел никакого представления о тяжести штабной работы в формируемой группе армий. Та скромная поддержка, которую я смог оказать этому новому штабу, прикомандировав к нему офицеров генерального штаба, не могла полностью компенсировать крупных недостатков в работе как командующего, так и его начальника штаба. Гиммлер собрал вокруг себя ряд офицеров СС, большинство из которых не было подготовлено к выполнению своей задачи. Только после весьма горьких и пагубных для общего дела уроков честолюбивый Гиммлер стал более сговорчивым.

25 января я встретился с министром иностранных дел империи в его новом роскошном кабинете на Вильгельмштрассе. Здесь господин фон Риббентроп узнал горькую правду. Он, видимо, не считал обстановку настолько серьезной и, когда я подробно ему обо всем рассказал, был сильно потрясен и спросил у меня, соответствует ли истине все то, что я ему сообщил. «Генеральный штаб начинает, кажется, нервничать», – сказал он. Да, действительно, нужно было иметь сверхчеловеческие нервы, чтобы сохранять при таких напряженных усилиях спокойствие и рассудок! Сделав обстоятельное сообщение об обстановке на фронтах, я спросил у «руководителя Германии по внешнеполитическим вопросам», готов ли он пойти вместе со мной к Гитлеру, чтобы предложить ему действовать в направлении заключения хотя бы одностороннего перемирия. По моему мнению, речь должна идти в первую очередь о западных державах. Господин фон Риббентроп ответил буквально следующее: «Нет, этого я сделать не могу. Я являюсь верным последователем фюрера. Я знаю совершенно точно, что фюрер не захочет вести никаких дипломатических переговоров с противником, и поэтому не могу доложить ему о вашем предложении».

Я спросил его: «Что вы скажете, если русские через три-четыре недели будут стоять под Берлином?» Не скрывая своего ужаса, господин фон Риббентроп воскликнул: «Вы считаете это возможным?» Когда я заверил его, что это не только возможно, но при нашем теперешнем положении совершенно очевидно, он на некоторое время потерял присутствие духа. Я снова поставил перед фон Риббентропом вопрос, пойдет ли он со мной к Гитлеру или нет, но министр не смог дать положительного ответа. Единственными словами, которые он произнес при прощании со мной, были: «Все остается между нами, не правда ли?» Я дал обещание.