Я — ярость - Делайла Доусон

кресло в углу. Она падает в него, сажает Бруклин к себе на колени, и та прячется в ее объятиях, обхватывает Патрисию руками за талию изо всех сил.

Ее маленькое тельце содрогается не переставая, она плачет, и Патрисия не знает, что еще сделать, — она просто гладит Бруклин по спине и сидит, обнявшись с ней.

— Мамочка, я хочу, чтоб чудовище ушло!

Патрисия переводит дыхание, не зная, что сказать. Может, в темноте, держа на руках полусонную девочку, лучше хранить молчание? Пусть она думает, что это мамины руки, такие нужные, защищают ее от всего мира. Или лучше заговорить и напомнить Бруклин, что, даже если мама не рядом, о ней все равно кто-то позаботится? Патрисия даже не знает, открыты ли глаза у девочки, понимает ли она, где находится и что происходит, — или просто заблудилась в странных дебрях, как умеют только дети, и ее разум воспринимает лишь то, что хочет видеть, отметая все остальное.

— Оно когда-нибудь уйдет?

Патрисия совершенно уверена, что чудовище, преследующее ее бедную внучку, — это «он», а не «оно», и он делает все возможное, чтоб вернуться в жизнь ребенка.

— Ш-ш-ш-ш. — Она слегка покачивается. — Тише.

Бруклин замирает и отстраняется, ее тело напряжено.

— …Мама? — спрашивает она с подозрением и страхом.

— Это бабушка, но я здесь, и ты в безопасности. Никакое чудовище до тебя не доберется.

Бруклин снова вздрагивает, но больше не пытается отстраниться. Она как лошадь: мышцы напряжены, конечности подергиваются. Будто она решает, сорваться с места — или все же остаться.

— Знаешь, как сделать так, чтоб чудовище ушло? — спрашивает Патрисия у Бруклин совершенно нормальным голосом, подразумевая, что все идет своим чередом.

— Нет. — Бруклин прижимается чуть ближе, внимательно слушая.

— Надо перестать в него верить.

Бруклин делает паузу, обдумывая это утверждение.

— Я не думаю, что это правда, бабушка. Некоторые чудовища… им все равно, что ты о них думаешь.

Патрисия притягивает ее ближе, прижимает к груди и наклоняется в кресле. Спина напрягается — впрочем, ничего нового. Бруклин позволяет себя подвинуть и даже устраивает ноги поудобнее, будто приготовившись слушать сказку. Патрисию удивляет, что девочка не попросила зажечь свет… возможно, ей действительно больно видеть, что она не дома, что матери и сестры нет рядом, и в этом смысле темнота отлично скрывает правду.

— По моему опыту чудовища питаются страхом, — говорит Патрисия. Она лениво гадает, какая ее личность сейчас у руля, потому что чувствует сонливость и Пэтти все эти дни ошивалась поблизости. — Чудовищам важно знать, что ты видишь их и боишься, что они больше и сильнее. Если ты убегаешь или плачешь — им это нравится. Но если встретить их лицом к лицу или — что еще лучше — вообще не обращать на них внимания, то они начнут колебаться.

— Что значит «колебаться»?

Патрисия поджимает губы, но потом вспоминает, что в возрасте Бруклин она тоже не знала этого слова.

— Это значит сомневаться, терять силы и уверенность в себе. Чудовищам хочется, чтобы ты так себя чувствовала, а вовсе не они.

— А что, если… если ему на самом деле плевать на тебя? Если он просто злой?

Хороший вопрос, не так ли?

Вопрос, который волнует миллионы женщин по всему миру — да и мужчин тоже. Что делать, если ты прикован к чудовищу, которое нисколько не заботится о том, что своими действиями ломает кого-то?

— Тогда надо бежать. Может, у тебя не получится, потому что ты маленькая, но тебе надо научиться держаться подальше от чудовищ и быть…

Она ломает голову, не зная, как говорить о таких вещах с ребенком, потому что прекрасно помнит, как ее мама внезапно перестала называть своих мужчин «мой друг» и как по этому поводу чувствовала себя Патрисия.

— Ты должна быть как кролик.

— Кролик? — оживляется Бруклин. — Кролики милые и мягкие.

Патрисия смотрит в темноту и отодвигает потные прядки с лица Бруклин. Забавно — когда девочка впервые напала на нее, Патрисия испугалась, потому что угроза была так близко. Теперь она уверена, что нет ничего более правильного, чем быть рядом с ней.

— Да, кролики милые и мягкие, но еще они умные. Они умеют прятаться, сливаться с толпой, молчать. Они могут незаметно красться и находить укромные уголки. Могут прыгать и бегать. Но когда кролика загоняют в угол, он понимает, что остается единственный выход — драться. Они очень свирепые, эти кролики, знаешь.

Если Бруклин спросит, откуда Патрисии это известно, она ни за что не признается, что в девятом классе прочитала «Обитателей холмов»[48] и была тронута до глубины души.

— Значит, это нормально, когда ты маленький и прячешься?

Патрисия кивает.

— Да! Что бы там ни случилось, именно так тебе и надо поступать, пока однажды ты не станешь такой большой, что сможешь навсегда убежать от чудовища, и делать то, что ты сама хочешь, а не чего оно хочет от тебя.

Бруклин вздыхает и прижимается к ее груди. Патрисия кладет подбородок на макушку девочки, ощущает, как та водит пальчиками по руке бабушки.

— Я могу быть как кролик, — наконец говорит она.

— Конечно, можешь.

— Мама ушла, потому что она выросла и больше не хотела жить рядом с чудовищами?

Ах, вот это совсем другой вопрос.

Патрисии прекрасно известно, что Дэвид — чудовище во плоти, но Челси уехала вовсе не из-за него, а из-за Патрисии. Вопрос Бруклин заставляет ее задуматься о том, как много Челси рассказывала дочерям о собственных отношениях с матерью. Неужели Челси считает ее чудовищем? Ее кротость, ее слабость — это такая версия игры в кролика, чтоб Патрисия наконец перестала нападать? Сожаление откликается глухим звоном в сердце, покрытом многолетней ржавчиной. Она держала Челси на расстоянии, стараясь воспитать ее сильной, но случайно превратилась для собственной дочери в чудовище.

Каждый хочет быть героем, но всегда нужен монстр, с которым герой будет сражаться, не так ли?

Это она запирала Челси. Она вынудила ее уйти. Челси была совсем юна и прыгнула в объятия Дэвида, лишь бы спастись от матери, а