Осенний Лис - Дмитрий Скирюк

Горбун кивнул, раскуривая трубку.

— Вот так всегда, — задумчиво сказал он. — Все, что было — не было и нету… Все, как у людей. Новая весна, и что? Толще видим, жарче жрем, круче гадим, глубже мрем… с каждым страхом, с каждой весной. Земля смердит до самых звезд. Только и осталось — подвязать штаны продолговатым ремешком и ступать вперед, надеясь, что была и у тебя когда-то жизнь как сметана, жизнь как перина…

В молчании они проехали безлюдной улицей, пару раз останавливаясь с намереньем заночевать в каком-нибудь доме, но всякий раз двигались дальше: приземистые хаты, некогда уютные и светлые, стояли ныне, выбранные дочиста, с полуразобранными крышами и напрочь выбитыми окнами, полные мусора и нечистот. В итоге странники оставили деревню в стороне и добрались до берега реки, где и стали на ночлег. Горбун распряг волов, Линора и Иваш занялись готовкой и костром. Жуга принес им воды и после вновь ушел к реке, где и остался.

Вечерело. С юга потянуло ветерком. Нагревшаяся за день земля исходила медленным теплом. Май, знаменитый злыми утренниками, выдался нынче удивительно щедрым на теплые вечера. Бурливая в верховьях Яломица разливалась здесь широким тихим омутом. Обрывистый и низкий, поросший густым кустарником берег был пологим и неожиданно сухим. Травник уселся, свесив ноги, и некоторое время молча глядел на бегущую воду, на лес и темные вершины недалеких гор.

За спиной послышались шаги.

— Жуга…

Он медленно обернулся и посмотрел на Линору. ее хрупкая фигурка возникла на берегу совершенно неожиданно — белое платье на фоне кустов. Шагнула вперед.

— Можно… я тут тоже посижу?

Травник неопределенно пожал плечами, мол, садись. Покосился на свой браслет. Ничего не происходило — камень был темен и чист. Девушка меж тем подошла, легко и неслышно ступая, и подобравши юбки, села рядом. Вздохнула.

— Тихо как… — Повернулась к травнику. — Зачем ты сюда ушел?

— Так… Захотелось вдруг.

Сам не понимая, почему, он сказал ей правду. Он и впрямь хотел побыть один. Говорить вот не хотелось. Думать не хотелось. Оборачиваться тоже не хотелось, тем более, что травник и так буквально чувствовал затылком ее пристальный взгляд.

— Кто ты? — вдруг спросила она. — С тех пор, как я поняла, что могу видеть в людях, мне никогда не было так… так…

Жуга повернул голову.

— Как?

— Страшно! — Линора скомкала подол. — Тебя как будто нет… Ты понимаешь? Вовсе — нет. У меня было такое чувство… будто ты уже умер.

Тот вздрогнул. Повернулся к ней.

— Что ты сказала?

— Я сказала, — терпеливо повторила та, — что у меня было такое чувство, будто ты уже умер. Я ничего не смогла узнать. Там словно бы стена и пустота. И будто что-то есть еще… но только я не понимаю, что.

— Вот как? — пробормотал Жуга и усмехнулся. Взъерошил рукой непослушные рыжие волосы. — Интересно… Ты для этого попросила меня поехать с вами?

— Нет. Я просто знала, что так будет. Но это ведь сбылось?

— Ну… Да.

— Я не могу угадать твое имя… Чему ты смеешься?

— Забавно. Впервые кто-то пробует его угадать.

— Расскажи мне о себе.

Жуга вдруг снова сделался серьезен. Нахохлился, подбирая ноги под себя. Помолчал.

— Я горец. Волох. Травник. Люди зовут меня Лисом. Справедливо, нет — не знаю. С гор я ушел — там мои друзья обернулись врагами. Что еще?

— Вчера ты называл себя — Жуга.

— Ну, называл. Так меня дразнили в детстве, — неожиданно для самого себя с неловкостью признался он. — За волосы. Огнем, мол, жженый…

— Странное прозвание.

— Почему?

— На севере так или похоже называют первый тонкий лед у берегов. На востоке — первый сильный снег на грани осени и зимы.

— Ну называют, так и шут с ними, — пробурчал Жуга. — Я-то тут при чем?

— Не сердись. — Линора придвинулась поближе. Коснулась травника рукой. — Я не хотела тебя обидеть… — Ладонь ее скользнула вниз по спине и удивленно замерла, наткнувшись там на что-то широкое и жесткое, кольцом охватившее талию травника. — Ой. Что там у тебя?

— Там? Меч, — с явной неохотой ответил тот.

«Зачем я ей все это говорю?»— мелькнула мысль.

Жуга уже и сам был не рад, что завязал этот разговор. Меч он раздобыл недавно, при обстоятельствах, вспоминать которые сейчас не очень-то хотелось, хотя похвастать было чем — то был клинок работы подгорных мастеров малого народа западных дварагов, Хриз Серая Сталь из рода Трех Изменчивых.

Хвастать, однако, не было ни резона, ни желания.

Кто только дернул за язык сболтнуть?

Он покосился на Линору. Может быть, прогнать? И почувствовал — поздно: в ореховых глазах девчушки уже зажегся любопытный огонек. Она вскочила на колени:

— Меч? Откуда? Покажи!

Махнув рукой (ну меч, и что с того, что меч?), Жуга задрал рубаху, потянул за рукоять, и меч с легким звоном словно сам собою распрямился в его руке…

Воцарилась тишина.

— У-у… — наконец разочарованно протянула девушка и замолкла.

Жуга перевел взгляд на клинок и замер, пораженный.

Та железяка, что была в его руках, должно быть, пролежала где-нибудь в земле лет десять, проржавев при том от острия до рукояти. Не было ни пятнышка, пусть серого, но чистого металла. Жуга ошеломленно перевернул его в руке; блеснула тонкой нитью гравировка — пляшущий у рукояти лис.

— Что за черт…

— Я тоже такие видала, — меж тем равнодушно сказала Линора. — Их после войны тут много валяется… — Она встала и молча оправила платье. Тронула травника за плечо. — Пошли, скоро ужин поспеет.

— Иди пока одна, — не отрывая взгляда от меча, чуть сдавленно ответил тот. — Я подойду сейчас. Мне надо здесь побыть еще немного… одному.

— Жуга.

— Что? — тот обернулся. Поднял взгляд («Ну и глаза у чертовки!»— подумалось ему). — Чего еще?

— Зови меня просто Ли.

Он не нашелся, что ответить, лишь кивнул, и девушка растворилась в кустах также быстро, как и появилась. Однако не прошло и двух минут, как снова раздались шаги, и на берег вышел Вайда. Завидев травника, он без лишних слов подошел, подогнул под себя край плаща и уселся рядом.

— Ну, давай, — сказал он, — выкладывай, чего там у тебя.

Жуга вздохнул. Повертел в руках клинок и воткнул его в землю. Посмотрел на рифмача.

— С чего начать-то?

— По порядку.

— Понимаешь, Вайда, — сплетая нервно пальцы рук, заговорил Жуга, — я не знаю, что сказать. Как первый раз посмотришь — вроде как, все хорошо. Но потом…

— Ты вечно ждешь каких-то неприятностей. Что ж удивительного в том, что ты их после этого находишь? Или же — они тебя находят. Сейчас-то что тебя гнетет?