Осенний Лис - Дмитрий Скирюк

ЗАКОН ДЛЯ ДУРАКА

— Nevermore!

Огромный ворон переступил и замер недвижим, полуприкрыв глаза прозрачной пленкой век, как будто бы и не он только что громогласно выкрикнул это странное, неведомо что значащее слово. Народ вокруг загомонил: «Ишь, как раскричался-то…», «Да нешто где так люди говорят?»

— Слыхали? — Горбун осклабился в усмешке и погладил птицу кончиками пальцев. Ворон не шелохнулся, остался сидеть у него на плече. Похоже, шум толпы нисколечко его не волновал. — Мне подарил его один моряк по прозвищу Хью Смоленый.

— Хую? — переспросил с усмешкой рябой, бородатый, богато одетый крестьянин. — Звучит не очень-то прилично! За дело прозвали, или так?

Молодуха, что стояла рядом с ним, прыснула в кулак и, покраснев, закрыла фартуком лицо. В толпе загоготали.

— И чего он, значит, сказал?

— Сказал: «больше никогда».

— А на каком это языке?

— Саксов!

— Эва, куда хватил… А энто где?

— Вон там, — горбун махнул рукой. Толпе, похоже, этого хватило. — Ну что, полюбовались говорящей птичкой? А сейчас — чудо из чудес: наша малышка расскажет любому из вас, кто он есть, кем был, и что его ждет впереди, а чтобы вы не думали, будто мы заранее все разузнали, я ей завяжу глаза вот этой вот повязкой!

В толпе тотчас нашлись желающие проверить, так ли уж плотна предъявленная горбуном тряпица, и после долго тыкались по сторонам с повязкой на глазах под общий хохот поселян. Тем временем из крайнего слева фургончика выбралась невысокая темноволосая девчушка лет пятнадцати, отряхнула от соломы простенькое платье, кивнула с улыбкой горбатому зазывале и с готовностью подставила голову. Полоска черного сукна легла ей на глаза.

— Видели? Вот так, — горбун поворотился к публике. — Ну, кто желает?

Девчонка двинулась по кругу, вытянув руку перед собой. Народ слегка притих.

— Ну, кто? Ну, поселяне, испытайте же судьбу! Мужики вы или нет? Кто первый? С первых денег не берем.

Высокий белобрысый парень протиснулся через толпу.

— Была-не-была! — Он протянул ей руку. — Давай, девка, угадывай.

На несколько мгновений воцарилась тишина.

— Тебя зовут… Миодраг, — сказала негромко девушка. — Ты с юга, из деревни Миловице. Приехал сюда вчера, а дома у тебя жена и двое детей… Два сына. Так?

Лицо у парня вытянулось:

— Так…

— Ты приехал на ярмарку купить себе коня, купил и уезжаешь вечером, сегодня.

— Но…

— Не ходи сегодня вечером обмывать покупку, а не то лишишься кошелька, а может быть, и лошади тоже.

— Спасибо… — ошарашенно пробормотал тот.

— А ну-ка, я! я! — пролез к девчушке бородач. Схватился за руку. — Давай-ка, про меня расскажи. Чего там, а?

Та помедлила, и всем, стоящим рядом, почудилось, как на губах ее промелькнула усмешка.

— Ты — Болеслав по прозвищу Куделя, у тебя лавка в Тырговиште. Приехал ты сюда, сказав жене, что едешь к другу в Марген, а сам три дня не вылезал из тутошней корчмы. А еще ты…

— Жена?! — подбоченясь, визгливо крикнула молодуха. — Ты же вдовцом назвался! Ах ты старый кобель!

Неведомо откуда оказавшаяся в ее руках новенькая хлебная лопата обрушилась крестьянину на голову.

— Да что ты! что! Марица! — отбрыкивался тот, прикрываясь руками под хохот толпы. — Кому ты веришь! Дык…

— Молчи, прохвост!

В толпе захохотали, и рябой крестьянин, посрамленный, поспешил убраться прочь.

В толпе зашевелились.

— Я!

— Мне погадай, дочка.

— Скажи-ка лучше нам, где пиво крепче!

Горбун, ссадив с плеча на жердочку свою черную птицу, двинулся по кругу вслед за девкой с шапкою в руках.

— Праведный праздник для праведных граждан — что отточенный серп для спелых колосьев! Так что — давай, народ! Накопил деньжат, так не жадись! все расскажем, все обскажем! Кто, зачем и почему! Бросай, кому сколько не жаль!

Монетки сыпались потоком. Отказа не было никому.

«Тебя зовут Василиу, ты думал ехать через Хунендар на свадьбу к брату и завернул присмотреть подарок…»

«Ты Йожеф из Кошице. Приехал за вином. Не покупай здесь белое — до дому все равно не довезешь…»

«Ты Николае, пивовар, приехал, чтобы закупиться майским хмелем. Но если твои соседи узнают, что ты разбавляешь пиво…»

«Твое имя Дину, и ты плотогон, а приехал сюда купить платок для своей подружки…»

«А ты… Ты…»

Пауза возникла неожиданно — просто очередная рука легла в ее ладонь, и девчушка вдруг замялась, кусая бледные губы. Помедлив, пробежалась пальцами вверх по этой руке и чуть отпрянула, ощутив колючий холодок браслета на запястье незнакомца.

Народ притих.

— Ты… — Она все медлила. — Ты… — Топнула ногой. — Да скажи же что-нибудь!

Тот поднял рыжую голову — длинные волосы качнулись, стянутые в хвост — и молча посмотрел на девушку.

— Ну! — В голосе ее была почти что осязаемая боль.

— Развяжи глаза, — сказал негромко тот.

И помолчав, добавил:

— Меня зовут Жуга.

Есть ли в мире место, более странное, чем то, где только что закончилась война?

Навряд ли.

Приметить пестрые палатки, серый полог сдвинутых возов и полосатые шатры увеселительных заведений можно было издалека. Этот небольшой, стихийно возникший на берегу реки рынок невозможно было миновать — до этого места дошла война, и здесь, у трех сожженных деревень нашла наконец свою погибель. Народ медленно, не без опаски возвращался на оставленные ворогом, кому — родные, а кому и новосельные места. Разоренная весенняя земля просила рук. Рабочих рук. Почуяв прибыль, вслед за поселянами вереницей потянулись торговцы и менялы, оставившие войско маркитанты и кабатчики, а следом и остальные — продажные девчонки, вездесущие цыгане, актеры, мелкое ворье, придурки, битые войною инвалиды, и разный прочий глупый сброд. Все это двигалось, крутилось, постепенно разрастаясь, здесь покупали, продавали, ели, пили, развлекались и узнавали свежие новости. Войска османов отступили и исчезли, словно страшный сон. Ополчение отправилось домой. Бояре посмелей погибли, трусливых прогнала война.

Законы города сюда добраться не успели.

В предгорьях и в горах законов не было.

А дуракам и так всегда закон не писан.

Миновать это место было невозможно.

От маленькой палатки знахаря, увешанной пучками трав и кореньев, до места, где давали представление заезжие лицедеи, было рукой подать, и угловатый рыжий паренек с волосами, собранными на затылке в хвост, что завернул сюда порыться в травниковой лавке, невольно потянулся посмотреть, что там за шум и толкотня. Худенькая девушка плясала на канате над людскими головами. Люди смеялись и спорили, бились об заклад. Играла скрипка, весело, задорно, необычно витиевато для бродячего артиста. Дело близилось к вечеру, и большую часть представления парень уже пропустил; oн протолкался сквозь толпу, бросил беглый взгляд на зазывалу-горбуна, на скрипача и танцовщицу, повернулся, чтоб уйти, потом остановился и снова присмотрелся.