Роковая ошибка княгини - Ирина Сахарова

«Моей (…кому, кому, она снова не разобрала?) не было и двадцати пяти лет… но она уже тогда… самый лучший врач… самый лучший женский доктор… И у этой сумасшедшей девчонки (Юлии Николаевны) созрел безумный план. Она знала о наших отношениях. Она знала, чёрт бы её побрал, она знала, кого просила о помощи! Лучший женский врач. Моя (невеста, он сказал, невеста?!)… такая молодая… (лицо Максима Стефановича исказилось) А (Юлия) ни о ком не думала, эгоистка, ни о ком, кроме своей Санды! Она не имела права так поступать. Но кто мы такие, чтобы перечить? Слуги. Всего лишь слуги, рабы, лишённые собственного мнения! Что она ей сказала? Как заставила согласиться? Обещала уволить меня с должности? Тогда мы не смогли бы пожениться — она знала, я не буду сидеть у неё на шее… И (Юлия) бессовестно этим воспользовалась. Иначе никак. Не могло обойтись без угроз, я знаю. Моя (видимо, всё-таки, невеста) никогда не согласилась бы перейти дорогу этому монстру добровольно. Но (Юлия) не оставила ей выбора. Попросту не оставила…»

Рихтер взял ещё одну передышку, и несколько секунд сидел, глядя в сторону, сжимая и разжимая кулаки. Он нервничал. Понимать его с каждой секундой становилось всё труднее.

«…больница… немереное количество детей… мёртвых… умирали часто… рождались мёртвыми… или умирали потом… достать материал не было проблемой…»

— Какой… материал…? — Тихо-тихо, срывающимся шёпотом спросила Александра.

«Ты же понимаешь, какой. Это не казалось им преступлением. (Юлия) воображала себя героиней. Она думала, что спасает кого-то: Санду, её ребёнка… начиталась глупых приключенческих романов, что давал ей… (какое-то имя, видимо, ещё один учитель) И к чему это привело?»

— К чему? — Подтолкнула его Александра, когда он замолчал.

«Надо отдать должное, обыграли они всё блестяще. Моя (невеста) приняла роды, (монстр) был в очередном недельном отъезде… Санда не должна была родить так скоро — он знал, что до девятого месяца оставалось ещё шесть с половиной недель, но ребёнок родился восьмимесячным. За ней (за невестой?) послали вовремя… успели… он родился. Она (невеста) помогла ему родиться. Лучший врач… лучший женский врач… ей не было и двадцати пяти…»

Я не хочу всего этого знать, неожиданно поняла Александра, и рывком встала со своего места. Мишель тотчас же оказался рядом, и легонько взял её за плечи, как будто собирался утешить её, и убедить не волноваться.

— Я не хочу! — прошептала она, и закрыла лицо руками. — Я не хочу знать, что было дальше. Это уж слишком!

Она была похожа на перепуганного взъерошенного воробышка, и Мишель испытал почти физическую потребность, действительно обнять её и утешить. О-о, это как раз неудивительно, вообще-то старшим братом он был превосходным, долгие годы тренировался на Катерине, оттачивал до мелочей своё мастерство. И Саша, в своём отчаянии, со слезами на глазах, была сейчас очень похожа на Катю, на перепуганную маленькую Катю, которая так часто плакала и расстраивалась из-за пустяков.

Но тут дело было явно не в пустяках.

Не стала бы эта сильная и мужественная девушка так переживать из-за мелочей!

— Тихо-тихо, — произнёс Мишель успокаивающим голосом, уже совсем не думая о том, что она, вроде как, его враг, и он пообещал себе ненавидеть всех представителей их семейки до конца дней. Он словно забыл об этом.

— Не думаю, что вы захотите знать правду, — сразу же предупредила она. — Это ужасно, это… Господи, боже! — Прошептала Саша, и спрятала лицо в ладонях.

— Я прошу тебя, успокойся, — очень проникновенно произнёс Мишель, руки его по-прежнему лежали на её плечах. И это, как ни странно, действительно успокаивало. Она была не одна. Он был с ней. Но как сказать ему…? Как она вообще сможет сказать такое вслух?!

Максим Стефанович мог уже не договаривать, тут и так всё было ясно.

Хуже не придумаешь.

И как бы это ей не пришлось успокаивать Мишеля, после того, как она озвучит услышанное от Рихтера! Если, конечно, у неё вообще повернётся язык повторить всё это.

— Хорошо, — прошептала Александра, и вновь села на своё место.

Максим Стефанович наблюдал за ней с грустью, и ничего не говорил. То есть, не жестикулировал. Он сидел без движения, с состраданием глядя на девушку напротив. Потом вздохнул.

— Простите, Максим Стефанович. Пожалуйста, продолжайте, если… если сможете…

Он кивнул в ответ, но некоторое время не продолжал. Собирался с мыслями. И дальнейшие его жесты были медленными, не в пример предыдущим. Медленными, и, как назло, понятными, все до единого, хотя сейчас Александра как раз предпочла бы чего-то так и не понять, не узнать. Но нет, ужасы двадцатипятилетней давности до неё дошли во всей своей красе, не потеряв ни единой детали.

«Детей они подменили. Мальчика Санды забрала к себе (Юлия), а моя (невеста) принесла им мёртвого ребёнка из больницы. Он тоже был восьмимесячным, и родился с отклонениями, мать бросила его, не стала забирать, не стала хоронить… И они похоронили его вместе — Санда и моя невеста. Конечно, он (муж) не поверил, когда вернулся и узнал обо всём. Он раскопал могилу, прямо при свете дня, никого и ничего не стесняясь, и, говорят, когда достал из гроба маленькое тельце, упал на колени и заплакал… Это был единственный раз, когда его видели плачущим. Тогда он поверил. И сына ему было жаль. Но, как ты думаешь, в чём он увидел причину его смерти?»

— О нет, — только и сказала Александра.

«Да. — Максим Стефанович кивнул, подбородок его задрожал. — Он первым делом спросил, кто принимал роды, и ему назвали имя. Тогда он сказал, что она горько пожалеет о своей некомпетентности…»

— Господи!

«В то утро я сделал ей предложение. Подарил кольцо, встав на вот это самое больное колено, тогда ещё крепкое… это было у пруда, в парке, рядом с домом, где мы (с Юлией Николаевной и Гордеевым) жили. Она согласилась. Мы были так счастливы! А к вечеру из Дуная выловили её обезображенное тело. Я узнал его по кольцу. Внутри была надпись, я заказал гравировку. Любимая, ты — моя жизнь, вот как там было написано. Ей не было и двадцати пяти лет! Она умерла такой молодой…»

Было от чего потерять дар речи, подумала Александра, смахивая непрошенные слёзы краешком рукава.

О, да. После такого он имел право ненавидеть Юлию Николаевну!

И, пускай прямой её вины в смерти бедной девушки не было, но всё же… всё же, если бы не она, ничего этого не произошло бы!

Но это, оказалось, было ещё не всё. Далеко не всё.

«Некомпетентности! Будто бы кто-то был виноват, что ребёнок родился раньше срока! Но ему было наплевать. Ему нужен был виновный. Ему нужно было выместить своё зло на ком-то! И этим кем-то стала моя любимая. С Санды нечего было взять, она не вставала с постели и едва дышала. Роды дались ей тяжело. Она и так умирала, он не стал её добивать. А вот к моей дорогой невесте оказался менее благосклонен. — Он опустил голову. — Мне тогда было сорок лет. Сорок. Я был взрослым мужчиной, но повёл себя как мальчишка! Я был ослеплён яростью. Я как будто не видел, чем мне грозит неповиновение, а если и видел, то мне было на это наплевать. Я пришёл к нему, и набросился на него прямо во время обеда, вытащив его из-за стола. Меня должны были убить за это. Убить, понимаешь? Но я не видел ничего перед собой! Я кричал ему — убийца, убийца! — я был готов голыми руками задушить этого ублюдка! Такое не могло сойти мне с рук. Он был беспощаден к своим врагам. Меня должны были убить. Но они всего лишь отрезали мне язык. Чтобы не «клеветал на хороших людей почём зря», вот как они сказали. И это мне ещё повезло. Меня и убили бы, если бы не… (что-о?! Кто-о?!)»