Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник) - Владимир Першанин

– Брось! Мы своих никогда не бросаем. Ночью это было, бомбили нас крепко. В бытовку бомба шарахнула, сразу шестерых в куски разнесла.

– Плевать мне на вашу бытовку. Почему Никиту не достали?

– Я тебе рассказываю, а ты слушать не хочешь, – разозлился раненый железнодорожник. – У всех нынче горе. Так вот, бомбили сильно, лед во многих местах треснул, а льдину с Никитой вниз отнесло. Думали, утонул.

– А он, весь переломанный, замерзал, вас ждал, – угрюмо огрызнулся Андрей.

– Подобрали его утром, помощь оказали, в госпиталь понесли. Он по дороге про тебя рассказал, что в Сталинграде воюешь. Просил передать, как все с ним случилось, а матери ничего не говорить. Погиб и все.

– Так он в госпитале умер?

– В тот же день. Легкие отбил при ударе и другие раны получил. Вспоминал про тебя.

Андрей сидел молча. До него пока еще не доходило, что Никиты, младшего братишки, который был ему ближе всех, уже нет на свете, только стекали по щекам слезы и в горле застрял комок. Комок вырвался плачем, Андрей зажимал и никак не мог зажать рот. Ему не мешали, молча курили, о чем-то бубнили приглушенными голосами. А перед глазами, в темноте ноябрьской ночи всплывало и не исчезало одно и то же видение.

Маленькое щуплое тело брата, лежащее на льдине и медленно уходящее из жизни. В руки Андрею сунули стопку бумаг. Железнодорожник объяснял:

– Тут письма, фотокарточки. Деньги – шестнадцать червонцев.

– Убирайся к чертовой матери, – не выдержав, крикнул он. – Что у вас за сволочье собралось, что своих раненых на льду оставляете!

– Да не нашли мы его, – снова пытался объяснить боец.

– Иди, иди, парень, в свою санчасть, – подтолкнули его. – Видишь, не в себе человек от горя. Он снайпер, может, и пистолет при нем. Шлепнет, и все дела.

На следующее утро Андрей собрал вещи и сказал медсестре:

– Все, належался. Ухожу в полк.

– Подожди, документы на ранение выпишем.

– Зойка заберет. А я пойду.

Девятого ноября, когда Андрей Ермаков уходил из санчасти, в Сталинград пришла настоящая зима. Ветер утих, температура опустилась градусов до восемнадцати. Волга парила, но большая ширина реки и сильное течение не давали ей замерзнуть.

Лед сковал небольшие заливы и мели возле песчаных кос. Вода загустела и несла массу крошечных льдинок. Кое-где они сбивались в сплошную кашу – шуга идет! Течение несло с верховьев крупные льдины. Иногда шуршание льдин, идущих бок о бок, превращалось в треск, течение сталкивало их, раскалывая на части, громоздя друг на друга.

Морозная ночь принесла немало бед. Деревянные лодки и небольшие баркасы с трудом миновали стрежень, уклоняясь от острых льдин. Кому-то не повезло. Широкую двухвесельную лодку, загруженную до бортов ящиками с патронами, ударило в борт и мгновенно перевернуло. Ящики и оба лодочника утонули, а смятый корпус продолжало нести среди льдин.

Баркас, изрядно побитый за время путины, врезался в нагромождение льда. Сквозь проломленный нос хлынула вода. Заполненные грузом и водой трюмы в считаные минуты потянули баркас ко дну. Несколько моряков, сумевших выплыть, попали в крошево ледяных обломков, а течение тащило обессиливших, оглушенных людей под ледяной затор, вслед за их погибшим судном.

Широкие тупые носы барж с трудом пробивали ледяные заторы. Скорость судов резко замедлилась, что облегчало работу немецким артиллеристам. Они с азартом всаживали снаряды в медленно идущие суда и кричали от возбуждения, когда тяжелый фугас калибра 105 или 150 миллиметров проламывал борт, сносил надстройки. Судно начинало крениться, а с горящей палубы прыгали навстречу своей гибели красноармейцы – пополнение для Сталинграда.

Но беспрепятственно уничтожить переправу не давали советские батареи, замаскированные в пойменном лесу левого берега. В ответ на вспышки немецких орудий летели тяжелые гаубичные снаряды. Осколки выкашивали расчеты, прямые попадания разносили орудия, срывали щиты, плющили стволы и лафеты. Среди искореженных орудий ползали искалеченные, смертельно раненные немецкие артиллеристы, лишь недавно радовавшиеся своим метким попаданиям.

Иногда взрывались артиллерийские погреба. Столбы пламени и мерзлой земли поднимались вверх, разбрасывая тела немецких артиллеристов и обломки ящиков. Массивные гаубичные гильзы взлетали как ракеты – в них сгорал пороховой заряд.

Но труднее всего приходилось морякам. Шуга забивала систему охлаждения. Под утро застрял, налетев на мель, небольшой колесный пароход. Его пытался вытащить буксир, но дважды рвались тросы.

Немецкая батарея 105-миллиметровок, в которой после попаданий советских снарядов остались две гаубицы, выждав время, открыла огонь по застрявшему пароходу. Деревянное судно, построенное лет пятьдесят назад, развалило на части, которые полыхали, окутанные дымом и клубами пара от намерзшего на остатках корпуса льда.

Буксир взял на борт сколько мог людей и, черпая воду, кое-как вывез бойцов. По нему снова били с высоты немецкие пушки разного калибра, но капитан умело маневрировал, а с кормы быстро и звонко отвечала врагу легкая «сорокапятка». Если буксир все же довез людей до затона возле Красной Слободы (ночью их все равно отправят в Сталинград новым рейсом), то тем, кто остался на песчаной косе возле горящего парохода, пришлось туго.

Зарыться в мерзлый песок было трудно. Наиболее опытные бойцы отыскивали низины и упрямо долбили ледяную корку. Другие старались укрыться возле горящего разбитого корпуса, но жар гнал их прочь.

Осколочные снаряды и мины взрывались, добивая уцелевших бойцов. Коса была покрыта телами мертвых и тяжело раненных. С левого берега усилили огонь наши тяжелые орудия, накрыли немецкую батарею. Стрельбу фрицы прекратили – собственная жизнь дороже.

А знакомый всему берегу бронекатер «06», прикрываясь дымовой завесой, торопливо снимал с замершей косы уцелевших бойцов и, маневрируя, эвакуировал их, пробивая ледяные заторы. На редкие выстрелы немецких орудий бронекатер отвечал огнем своей башенной трехдюймовки. Капитан «шестерки», как всегда, не подкачал.

В штабе Николай Чумак рассказал Андрею последние новости. Пропал без вести Антон Глухов. Бойцы видели, как он отстреливался, потом упал. Погиб или ранен – неизвестно, немцы увезли его с собой.

– Жалко Антоху. Какие ребята гибнут!

Про то, что Глухов не погиб, а мог быть только ранен, оба промолчали. Андрей получил новую снайперскую винтовку и сто патронов.

– Из них десять на пристрелку, а остальные экономь, – предупредил лейтенант. – Теперь боеприпасы большой дефицит. Видел, наверное, как пароход на косе горел. Баркас в льдину врезался и затонул. А баржа с боеприпасами под обрывом застряла, кое-как вытащили, но плавать уже не будет – борта проломило.

В батальоне никого из снайперов не встретил. Комбат Логунов находился где-то на позициях, а Орлов, бывший командир восьмой роты, выглядел каким-то осунувшимся и усталым. Как всегда, от него попахивало водкой.

– Нашего замполита, Миненко, убили, – как-то по-детски пожаловался он. – Представляешь, шел в седьмую роту, идти всего ничего. Газеты нес, политинформацию собирался прочитать, а тут минометный обстрел. Ногу оторвало и живот осколками пробило. Стали перевязывать, а он захрипел и там, на месте умер. Хороший дядька.

Не стесняясь Андрея, налил четверть стакана водки, опрокинул, выдохнул и закусил коркой хлеба.

– Значит, без политинформации бойцы остались? – усмехнулся Ермаков. – Как же они воевали после?

– Так и воевали. А ты какой-то зловредный явился. Человека миной разорвало, а ты со своими подковырками.

– Миненко всю войну в блиндажах просидел, языком только работал да брехливые статьи читал. Чего я его жалеть буду? У меня брата неделю назад убили, шестнадцать лет всего. Под бомбами мосты строил и в блиндажах не отсиживался.

Пришел комбат Логунов, похлопал Андрея по плечу.

– Выздоровел?

– Так точно.

– Рассиживаться долго не будем. Обстановка такая, что хуже некуда. С переправой сам видишь, что творится. За ночь четыре судна немцы потопили, в том числе пароход с пополнением и боеприпасами.

– Видел. На косе догорает.

– А мороз жмет. Сколько судов сегодня прорвется, один бог знает. Немцы это тоже чуют, вчера соседний полк атаковали. Отбили. Сегодня отдыхают. Шевелятся в своей трехэтажке и в блиндажах на берегу. Как бы по нам завтра не ударили. Иди к Палехе, там Быков тебя уже заждался. Никаких походов по немецким тылам, все занимают оборону. Чую, ударят завтра фрицы.

Вернулся, как в родной дом. С Зоей Кузнецовой виделся еще вчера, в санчасти, но она кинулась на шею, будто год назад расстались. Старший лейтенант Палеха тоже обнял Андрея:

– Ну, все, главный снайпер явился. Теперь я спокоен.

Вокруг вертелся, хотел что-то рассказать Максим Быков. Его оттеснили в сторону. Нашли чаю, настоящего, даже с сахаром и печеньем. Рассказали последние новости.