Большая Медведица - Олег Иконников

На «белый» корпус Краев уже бежал, казалось, что может опоздать. Дежурный офицер, помахивая связкой ключей, неторопливо ушел, и спустя некоторое время вернулся.

— Ну, наконец-то, здоров.

— Привет, Николаич — обрадовался Святой — ты что такой напуганный?

— От Эдьки только выскочил.

— Понятно. Ну, как он?

— Плохо.

— Помоги ему, Андрей Николаич, я-то ладно, провернусь, они меня голыми руками не возьмут, а Эдька, если одного пырнет, то потом его не остановишь.

— Олег, завтра мы вас заберем.

— В натуре?

— Серьезно.

— Ну, до завтра-то я на одной ноге простою.

На следующий день после обеда в устремившимся в свинцовое небо «ТУ-134» крепко спал Эдька. Ушатов смотрел на его дергающееся во сне лицо, и казалось, о чем-то думал.

— Послушай, Олег, — повернулся он в кресле, — в аэропорту я с Эдиком разговаривал, по-моему, насчет администрации уголовной тюрьмы он сгущает краски?

— Почему вы так думаете, Василий Григорьевич?

— Потому что они, как и мы борются с преступностью.

Святой грустно улыбнулся.

— Сейчас я тебе все растолкую. В тюрьме КГБ я первый раз в жизни столкнулся с порядочными людьми. Фирма, понимаешь? Ваши надзиратели строгие, но честные, им не предложишь пять тысяч за пачку сигарет, а вот вчера я купил пять пузырей водки по пятнашке, но это ладно, для меня понятно. У ментов тоже дети есть и их надо чем-то кормить, а государство не выдает им зарплату по три месяца, вот и приходится людям в погонах торговать за колючкой «отравой» и совестью. Ночью через камеру, в которой я сидел, «почта» шла…

— Извини, Олег, я тебя перебью, что такое «почта»?

— Тех, кого повезут утром на следствие или суд, всегда предупреждают с вечера, вот им со всего централа малявы и гонят, надеясь, что они уйдут через волю. В нашей хате почту собрали, и надо было ее на другую сторону продола загнать — прямо напротив нас сидел человек, который утром на этап шел. Залет я на блокировку, над дверьми отдушина вентиляционная есть. В камере напротив тоже. Плюнул из трубки хлебным мякишем, в который нитка закатана. Они хлебушек поймали и к себе тянут, с этой стороны к нитке веревочку привязывают, а на нее мешочек с почтой, схема понятна? Но дело не в этом. Пошли малявки — и вдруг на коридоре дежурный надзиратель почту ловит. Представляешь, если он весь этот криминал следователям раздаст?

— Представляю — заинтересовался Ушатов — что дальше было?

— Держит мент веревку и молчит. Ванька мне говорит: «Выручай, Святой, двадцать тысяч надо». Даю ему двадцатник. Ванька десятку бросает через отдушину на продол и веревку потихоньку дергает. Не отпускает мент почту, еще десяточку вымогает. Ванька только скинул ему вторую бумажку, сразу все ништяк, малявки ушли по назначению. Почему мы их легавыми дразним? Да потому, что днем они нас шмонают и бьют, как собак, а ночью честью торгуют. Спорить не стану и среди ментов люди есть, но я таких еще не встречал.

На воздушной яме самолет качнуло.

— Это по твой теории, Олег — в озоновую дыру попали — пошутил Ушатов.

— Смех-то смехом, Григорич, а человек не остановится, понимает, что уничтожает себя и будущее своих детей, но дыру эту увеличит.

— Пессимист ты, Олега, в любой теме черное ищешь. В выборах-то участвовали?

— В вашей тюрьме еще.

— За кого голосовал?

— Я — за коммунистов.

— Интересный ты парень, ну-ка выкладывай, что у тебя в душе.

— Хапнул всего помаленьку, Василий Григорич, и при социализме пожил и при капитализме, жизнь показывает, что коммунистическая идея победит. Не знаю когда, но все вернется на круги своя, обязательно вернется. Народ, который потерял в войне с фашизмом двадцать миллионов жизней, проголосовал за Жириновского, я считаю, что этим самым люди выразили свое недоверие политике президента России. Представляю, как двадцать первого декабря у вас голова дымилась после того, как Ельцин упразднил Министерство Безопасности — за что боролись, на то и напоролись.

— Да-а, интересная житуха — протянул Ушатов — помнишь, компартию вообще запретили? Грознов вышел к трибуне и говорит, коммунистическим идеям не изменю, из партии не выйду. Он идет этой дорогой давно, майор, контрразведчик. Ты — крутая ему противоположность, а говорите одним языком, вот и суть твоя вылазит: если живешь по жизни, а не подстраиваешься под нее, то никуда от действительности не денешься, все будет так, какой ты есть.

В Чите самолет сел в сумерках. Проснувшийся Эдька, потягиваясь, смотрел в иллюминатор.

— Наконец-то дома — облегченно вздохнул он.

У трапа стояли синие и красные Жигули, возле которых курили Грознов, Кунников, Кладников и Вьялов. Увидев своих бывших идеологических врагов, в душе Святого щипануло, странно, но видеть их живыми и здоровыми ему было приятно.

— Здорово, мужики — он и брат пожали всем руки. Женщина с большой багажной сумкой, проходившая мимо и видя, что небритые парни в наручниках смеются, заворчала на Олега.

— Балуют вас.

— Успокойтесь, побалуют и расстреляют. Сергей Николаич, где ночевать будем?

— Сегодня у нас в Управлении, завтра что-нибудь придумаем. Игорь Валентинович, мы, как оперативники считаем, что братьев Иконниковых можно содержать в одной камере.

— Я, как следователь, тоже никаких препон не вижу. Расхождений в показаниях у них нет, очной ставки между ними проводить не буду и, учитывая то, что они родные братья, можно посадить их вместе.

— Спасибо, Игорь Валентинович. Лаврентич, ты что такой приморенный?

— Сплю, наверное, мало, у Вьялова вон тоже штаны черт знает, на чем держатся. Помнишь, летом еще я тебе как-то говорил, что Чика в машину вневедомственной охраны гранату швырнул?

— Помню, мы меня тогда с Василичем из Читинской тюрьмы в Иркутскую отвозил.

— Задержали его позавчера, он и в нас, дурак, пострелял немного, ну да бог с ним, а сегодня ночью сигнализация в магазине на стройдворе сработала, патрульная машина, которая ближе всех к объекту была, подъехала и по ней сразу с автомата полоснули. Двоих наглухо.

— Не нашли никого?

— Взяли. Григорич, одного — который стрелял, сразу. Он в подвал заскочил, его блокировали со всех сторон — и через час он сдался. Прапор оказался из стройбата, о чем думал, когда руки вверх поднял, лучше бы стрельнулся.

Братья не виделись почти год. После мытарств уголовной тюрьмы Хабаровска, камера в подвале Контрразведки походила на дом отдыха и всю ночь, дымя сигаретами, они делились воспоминаниями.

— Олега, а почему в тюрьме надзирателей дубаками зовут?

— Дубак — это значит дубина. Ты заметил, что от всех дверей у них один ключ? Это для того, чтобы он, балбес, не думал. Если ему дать связку ключей, он тебя из камеры вывести просто не сможет.