История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I - Иван Егорович Забелин

По свидетельству Маскевича они вошли в Кремль 9 октября по новому стилю; по свидетельству Польского Дневника – 27 сентября по старому стилю. Выходит разница в двух днях.

Гетман Жолкевский жил на Цареборисовском дворе всего только месяц и 6 ноября, по новому стилю, уехал к Смоленску для свиданья с королем. В Борисовских палатах, как и при Самозванце, был устроен костел. Происходило служение по Римскому обряду, и Латинское пение доносилось отсюда до хором патриарха Ермогена, сердечно негодовавшего на такое поругание Православной веры о Христе.

Гонсевский прожил здесь почти до самого конца Польского владычества над истерзанною Русью, до конца июня, то есть с лишком 1½ года. 27 июня 1612 г. он из соперничества с паном Струсем, прибывшим к Москве с новым войском, выступил из Кремля, а на его место в градоначальники вступил этот пан Струсь, который, конечно, поселился на той же квартире Гонсевского, на Цареборисовском дворе.

Но новый градоначальник, очень желавший удержать Москву для королевича Владислава, пришел только для своего несчастья. В это время Нижегородская рать стояла уже в Ярославле. От нее, как от благодатного солнца, с великою силою двигалось очищение народных умов, освещалась тьма народной смуты и, несмотря на изменные подвиги собиравшегося под Москвою казачества, засевшие в Кремле Поляки день ото дня все больше и больше стеснялись и обездоливались. В последнее время они претерпевали невыносимый, неслыханный голод. «Ни в каких летописях, ни в каких историях нет известий, – говорит их дневник, – чтобы кто-либо, сидящие в осаде, терпел такой голод, чтобы был где-либо такой голод, потому что когда настал этот голод и когда не стало трав, корней, мышей, собак, кошек, падали, то осажденные съели пленных, съели умершие тела, вырывая их из земли; пехота сама себя съела и ела других, ловя людей. Пехотный порутчик Трусковский съел двоих своих сыновей; один гайдук тоже съел своего сына, другой съел свою мать; один товарищ съел своего слугу; словом, отец сына, сын отца не щадил; господин не был уверен в слуге, слуга в господине; кто кого мог, кто был здоровее другого, тот того и ел. Об умершем родственники или товарище, если кто другой съедал такового, судились как о наследстве и доказывали, что его съесть следовало ближайшему родственнику, а не кому другому. Такое судное дело случилось во взводе г. Леницкого, у которого гайдуки съели умершего гайдука их взвода. Родственник покойника, гайдук из другого десятка, жаловался на это перед ротмистром и доказывал, что он имел больше права съесть его, как родственник; а те возражали, что они имели на это ближайшее право, потому что он был с ними в одном ряду, строю и десятке. Ротмистр не знал, какой сделать приговор, и, опасаясь, как бы недовольная сторона не съела самого судью, бежал с судейского места. Во время этого страшного голода появились разные болезни и такие страшные случаи смерти, что нельзя было смотреть без плачу и ужасу на умирающего человека. Я много насмотрелся на таких. Иной пожирал землю под собою, грыз свои руки, ноги, свое тело и что всего хуже, – желал умереть поскорее и не мог, – грыз камень или кирпич, умоляя Бога превратить в хлеб, но не мог откусить. Вздохи: ах, ах, слышны были по всей крепости, а вне крепости – плен, смерть. Тяжкая это была осада, тяжкое терпение».

Проживая в таком отчаянном положении целые недели, Поляки все надеялись, что гетман Ходкевич спасет их, доставив продовольствие и свежее войско. Но Ходкевичу путь к Кремлю был достославно прегражден Нижегородским Ополчением, которому, наконец, помогли и казаки. Услыхав об этом, Поляки порешили, наконец, сдаться. Пан Струсь, муж великой храбрости и многого рассуждения, по отзыву Русского летописца, на площади перед Иваном Великим собрал оголодавшее, от глада ослабевшее славное свое рыцарство и предложил вопрос: как быть? Все единодушно решили отдаться Москалям, просить милости, чтобы оставили всех живыми. 28 октября Кремлевские ворота были отворены, и Русские вошли в запустелый и разоренный Кремль.

Пан Струсь был сначала посажен за стражею в Кириллов монастырь (на подворье; в Дневнике написано, вероятно ошибочно, Кризтовский, а может быть и Крутицкий), потом перевели его в Чудов покрепче, а затем посадили его в тесный двор, укрепив его острогом.

После того пан Струсь был взят со всем своим полком в казацкие таборы Трубецкого. Другой полк пана Будилы взят в ополчение Пожарского. В таборах почти весь Струсев полк был побит, несмотря на уговор при сдаче, что будут все целы.

Кн. Трубецкой, почитая себя главнокомандующим в собравшемся ополчении на Поляков, тотчас поселился на том же Цареборисовском дворе, который, по-видимому, представлял во всем Кремле наиболее устроенное и удобное помещение для начальников. Пожарский остановился на Арбате в Воздвиженском монастыре.

Царский дворец в это время был вполне опустошен, стоял без кровель, без оконниц и дверей, без полов, так что и самому избранному царю Михаилу негде было поселиться. Когда все пришло в старый порядок, князь Трубецкой, конечно, поселился где-либо в своем собственном дворе, а Цареборисовский двор поступил в дворцовое ведомство и, по-видимому, оставался пустым, доставляя надобные помещения для дворцовых потребностей, в том числи и для царской потехи. В 1620 г. сентября 11 молодой царь Михаил тешился на этом дворе медвежьим боем, о чем гласит следующая записка: «Ловчаго пути конный псарь Кондратий Корчмин да пеший псарь Сенька Омельянов тешили государя на старом Цареве-Борисове дворе дворными медведями гонцами и у Кондрашки медведь изъел руку, а у Сеньки изъел голову».

В 1627 г. известный в то время медных дел мастер Дмитрий Сверчков на Борисовском дворе делал к церковному строению медное дело, именно медный шатер, для хранения Ризы Господней, стоящий и доныне в Успенском соборе.

В 1635 г. на Борисовском дворе садовники Ив. Телятевский да Тит Андреев устроили сад.

В 1644 г., как известно, происходило неудавшееся сватовство царевны Ирины Михайловны за Волдемара, принца Датского, и графа Шлейзвиг-Голштинского, для чего принц и прибыл в Москву, как жених царевны. Переговоры о сватовстве начались еще в 1642 г., продолжались весь 1643 год, и когда было решено, что нареченный жених прибудет, наконец, в Москву, то для его помещения царь Михаил Фед. назначил запустелый двор царя Бориса, повелев выстроить на нем новые деревянные хоромы в три яруса и соединить их с дворцовыми зданиями особыми внутренними переходами; при этом не была забыта и мыленка. Внутренняя уборка хором состояла из сукон багреца и других красных цветов, которыми были обиты стены, двери, настланы полы.