Очерки Крыма - Евгений Марков

Впрочем, Алушта развила в себе кое-какую мелкую торговлю, так что самые насущные потребности еще могут быть удовлетворены.

Но движенье Алушты, как и вообще всего Южного берега, вперед больше всего заметно из повышения цен на земли, возрастающих в ужасающем размере.

Около пустынной горы Кастели, разобщенной со всеми миром, десятина каменистой земли с мелким и редким леском — вообще «дикой» земли — продавалась на днях по 500 рублей.

В Алуште она продается уже на сажени, как в Ялте и ее окрестностях. А посаженная цена ялтинской земли поистине замечательна: в пределах города почти нет клочка дешевле 10 рублей, что составляет 24000 рублей за одну десятину; земли получше достигают 12–15 рублей, т. е. 36000 рублей за десятину.

Недостаток помещения загнал нас в так называемую базарную гостиницу, которая, впрочем, не хуже других. С ее татарской галерейки, облитой целую ночь полной луны, видно и освещенное море, и великолепная громада Демерджи с ее утесами-статуями, и вся мирная Алушта, тонущая в тополях, кипарисах и орехах. Весь этот вид кажется еще очаровательнее оттого, что первый план занят патриархальною картиною настоящего татарского базара, кочующими мажарами и волами, группами татар, прикорнувших к кострам, и татарскими незатейливыми лавчонками. Досужему художнику здесь не исчерпать характерных типов, характерных сцен, эффектов освещения и перспективы, каких нигде не найдешь.

Войдет же в самом деле людям в голову основывать академии живописцев и скульпторов на берегах Невы! В ее болотной атмосфере стынет всяка фантазия, а перед ее населением в черных фраках или зипунах по пятки — карандаш и кисть выпадают из рук артиста. Крым не то. В Крым стоит въехать, — и рука, и глаз, и сердце сейчас сами собою ищут изобразить красоту и типическую оригинальность всего, что кругом: крымского человека, крымских гор, крымского моря. Крым может родить художников. Петербург может только убивать их. Сюда, в этот русский край солнца, следовало бы, по крайней мере, посылать молодых русских художников для воспитания их фантазии, для живого изучения природы. Я знаю многих наших живописцев, которые заехали случайно в Крым и потом уже не расставались с ним… Художественная академия в Ялте, в Севастополе, в Феодосии — это почти закон природы, это разительная необходимость.

Недалеко от Алушты, в глуши скалистых берегов, ютится пустынька, с которой я начал почти 15 лет назад свое первое знакомство с крымским морем, с поэзией Южного берега.

Пустынька Чолмекчи сделалась теперь рассадником целой своеобразной колонии. С чувством какой-то юношеской радости пробрался я верхом по тропинкам гор в знакомый и дорогой уголок. Своего старого друга, прежнюю владелицу Чолмекчи, я уже нашел в новом гнезде, окруженном цветами и зеленью… Это автор известного "Путеводителя по Крыму", один из коренных старожилов и знатоков Крыма. Меня поразила простота и поэтическая обстановка жизни этой оригинальной отшельницы Южного берега. Она живет круглый год одна, со своею родственницею, в этой горной пустыне, прямо над волнами моря, прямо под сенью Кастели. Около нее только одна женщина да татарин да верный пес, сопровождающий ее во всех ее походах. Еще недавно, несмотря на свои лета, эта мужественная женщина объезжала верхом окрестные татарские деревни, для помощи больным. Татары давно и хорошо знают ее, и ей безопасно жить среди них даже одной. Она прожила среди татар крымскую кампанию, прожила эпоху их выселения в Турцию, прожила и последнюю войну. Турецкие броненосцы со зловещим видом протягивались под самым берегом, но она оставалась, по-прежнему, среди татар и татары оставались кругом нее, по-прежнему, мирные.

Отшельница Чолмекчи до сих пор совершает далекие поездки в горы для осмотра древних памятников и интересных местностей, для пополнения новыми данными своего «Путеводителя». Врачи давно пророчат ей самые ужасные вещи, давно осудили ее чуть не на смерть; а она, со спокойною улыбкою, вот уже который год продолжает копаться в своем винограднике, в своих цветниках; с легкостью и проворством юноши, ходит она пешком по несколько верст по горным кручам и тропинкам, перед которыми остановятся многие сильные мужчины.

Вокруг ее домика цветы, редкие деревья юга, широко обставшая красота моря и гор. Войдите в этот светленький приют — вы встречаете картину, редкую книгу, рабочий кабинет цивилизованного, думающего человека.

Редко кто из нас разрешил так просто и решительно задачу жизни, редко кто сумел отбросить от себя растлевающую пустоту житейских мелочей и найти свое удовлетворение в философской скромности быта, покоящегося на немногих крупных и возвышенных основах человеческого духа, в которых вся сущность человечности…

Отшельница Чолмекчи пленила и других своей пустынькою, мало-помалу, к ней, как к патриарху Кастели, стянулись с разных концов люди, которые поняли прелесть этого пустынного уголка и этой пустынной жизни. Два профессора харьковского университета основались у самого подножия Чолмекчи и повили своими виноградниками долинки, его окружающие. Старое гнездо Чолмекчи перешло в руки новой владелицы, которая не покидает его ни зимою, ни летом. Несколько дальше, тесно к скалам Кастели, на террасе, глядящей в море, возникла колония еще четырех профессоров из разных наших университетов. Там уже виднеется целый замок, там уже проводятся удобные дороги. Скалистая Кастель, полная таинственных средневековых легенд, полная загадочных развалин древности, становится, таким образом, уголком цивилизации, первою ячейкою нового поселения, которое разрастется в недалеком будущем.

Виктор Ген в своей превосходной книге "Kulturpflanzen und Hausthiere", столько же ученой, сколько поэтической, справедливо возмущается против крайностей современного натуралиста, который стремится не только все в природе, но и все в истории объяснить одними стихийными силами.

Культ разумной человеческой силы, которым насквозь проникнуто замечательное произведение ученого автора, действует гораздо более возвышающим и бодрящим образом. Проносясь по капризным извивам крымского берега, я невольно вспомнил эти взгляды Гэна. Действительно, природа сама по себе, необлагороженная и не смягченная человеком, лишена многих условий наслаждения. Вот, например, направо от меня дикие, однообразные скалы, поросшие диким и однообразным лесом, колючим, рогатым, истрепанным и изломанным морскими ветрами. Не манит туда человека, и не отдыхает там его глаз. Но оглянешься налево, туда, где горы сходят, словно капризными ступенями, к волнам моря, куда сбегают, расширяясь, долинки и логии, там взгляду вашему как-то ласковее и приветливее. Серое однообразие камня, зеленое однообразие леса там так, кстати, нарушается этими темными зонтиками кипарисов, толпящихся то дружными пучками, будто хор черных монахов, то длинными рядами, будто цепь застрельщиков. Разнообразная зелень всех оттенков, то светлых и нежных платанов, то голубовато-седых оливок, то ярких, словно подведенных под блестящий лак, фотиний, лавровишен, магнолий, к которому прикоснулся вкус и труд человека, что-то особенно прелестное и особенно привлекательное. Вместе с беленькими, хорошенькими домиками, узорными решеточками, клумбами цветов, он производит впечатление чего-то более понятного и более дружелюбного человеку. Стихийная природа, под влиянием человеческого разума, словно сама несколько одухотворяется и цивилизуется.