Сталин. На вершине власти - Юрий Емельянов

В последующие месяцы 1943 года между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом велась активная переписка по поводу времени и места встречи руководителей трех стран. Сталин отказывался от их предложений встретиться на Аляске или в Египте, а те отвергали сталинские предложения о встрече в Архангельске, Астрахани или Тегеране.

Перед встречей на высшем уровне по предложению Сталина с 19 по 30 октября 1943 года в Москве была проведена конференция министров иностранных дел трех держав. Входе этой конференции И.В. Сталин имел также отдельные беседы с государственным секретарем США К. Хэллом и министром иностранных дел Великобритании А. Иденом. На конференции были обсуждены многие вопросы, связанные с сотрудничеством трех Держав в ходе войны и послевоенного мира. СССР не желал провоцировать Японию, а потому на первых порах возражал против присоединения Китая к декларациям участников конференции, затем эти возражения были сняты, и посол Китая Фу Бинчан подписал декларацию четырех государств по вопросу о всеобщей безопасности вместе с Молотовым, Хэллом и Иденом. Сталин же сообщил американцам о готовности СССР вступить в войну с Японией.

Валентин Бережков, участвовавший в заседании Московской конференции 30 октября 1943 года в качестве переводчика, вспоминал: «Вдруг я заметил, что Сталин наклонился в мою сторону за спиной Хэлла и манит меня пальцем. Я перегнулся к нему поближе, и он чуть слышно произнес-«Слушайте меня внимательно. Переведите Хэллу дословно следующее: советское правительство рассмотрело вопрос о положении на Дальнем Востоке и приняло решение сразу же после окончания войны в Европе, когда союзники нанесут поражение гитлеровской Германии, выступить против Японии. Пусть Хэлл передаст это президенту Рузвельту как нашу официальную позицию. Но пока мы хотим держать это в секрете. И вы сами говорите потише, чтобы никто не слышал. Поняли?» «Понял, товарищ Сталин», – ответил я шепотом.

Хэлла чрезвычайно взволновало это сообщение, – писал Бережков. – Американцы давно ждали решения Москвы. Теперь правительство США получило авторитетное заявление по столь важному для Вашингтона вопросу. В Белом доме связывали с советским участием в войне против Японии надежды на возможность сохранить более миллиона жизней американских солдат. Эта же мысль занимала и президента Трумэна в Потсдаме в 1945 году. Получив подтверждение Сталина о вступлении СССР в войну против Японии, он отметил в письме своей жене, что тем самым достигнута главная цель, которую он перед собой ставил на конференции, и что он думает об американских парнях, жизнь которых будет теперь сохранена…

Почему Сталин впервые сказал американцам об этом решении в октябре 1943 года? – писал Бережков. – Думаю, тут были, по крайней мере, две причины. Во-первых, дело происходило после победы под Сталинградом и поражения немцев на Курской дуге. Красная Армия стремительно продвигалась на Запад. Поэтому, даже если бы японцы прослышали о советском решении, опасность того, что они предпримут упреждающую акцию в Приморье, стала минимальной. Во-вторых, связав срок выступления против Японии с поражением Германии, Сталин давал понять Вашингтону, что чем скорее произойдет высадка во Франции, приблизив победу над третьим рейхом, тем раньше Советский Союз присоединится к войне против Японии. Можно полагать, что это ускорило принятие западными союзниками решения о высадке во Франции».

В течение всей Московской конференции Сталин и Рузвельт активно продолжали переписку относительно места встречи Большой Тройки. Рузвельт предлагал то Асмару (Эритрея), то Басру (Ирак). Сталин упорно выступал за Тегеран и даже предложил, чтобы его заменил Молотов, если встреча будет проведена в другом месте, кроме Тегерана. В ходе своей встречи с Хэллом Сталин заявил, что его позиция объясняется «не соображениями престижа или его упрямством», просто «подобная возможность разгромить немцев возникает раз в пятьдесят лет», и он не хочет отрываться от Генерального штаба. В своей телеграмме Рузвельту Гарриман писал: «Я убежден в том, что Сталин хочет встретиться с президентом, но продолжение войны является для него главным, и до какой-то степени на него оказывается давление людей из его окружения, которые не хотят, чтобы он отрывался от них». Наконец под давлением аргументов А. Гарримана Ф.Д. Рузвельт 8 ноября согласился на Тегеран, который в то время находился в советской зоне оккупации Ирана.

Отъезд Сталина из Москвы в Тегеран был окружен завесой полной секретности. Как вспоминал участник Тегеранской конференции С. М. Штеменко, отправляясь в Иран, он сначала даже не подозревал, куда едет в одном поезде вместе со Сталиным и Ворошиловым. В пути он должен был, как и прежде, получать сведения об обстановке на фронте и докладывать о ней Сталину. Только оказавшись вместе со Сталиным и Ворошиловым на борту самолета в Бакинском аэропорту, Штеменко узнал, что они направляются в Тегеран. Вместе со Сталиным и Ворошиловым в Тегеран прибыли Молотов и Берия.

Хотя Тегеран находился далеко от линии фронта, а значительная часть Ирана была оккупирована советскими и английскими войсками, немцы решили осуществить дерзкий террористический акт против Большой Тройки. (Подробнее см.: Ласло Хавас «Покушение на Большую Тройку», М., «Вече», 1999.) Сведения о готовящемся покушении были получены разведками трех стран. Посольства СССР и Великобритании находились вблизи друг от друга, а посольство США – вдали от них. Чтобы избежать переездов через небезопасный город, Сталин пригласил Рузвельта остановиться на территории советского посольства. Выбор посольства СССР, а не Великобритании, как отмечал в своих мемуарах Черчилль, объяснялся тем, что «здание советского посольства было в 3-4 раза больше, чем остальные, и занимало большую территорию, окруженную теперь советскими войсками и полицией». Сначала президент США отклонил это приглашение, но затем, вняв совету А. Гарримана, согласился. Поэтому первая встреча Сталина на Тегеранской конференции состоялась с Рузвельтом. Но она произошла раньше, чем президент США встретился с премьером Великобритании, «к неудовольствию Черчилля», как утверждал А. Гарриман.

Воспоминания В. Бережкова о первой беседе Сталина и Рузвельта свидетельствуют о том, что Сталин продумывал заранее каждую деталь перед началом переговоров. Когда Бережков вошел в комнату, Сталин уже был там. «Сталин медленно прошелся по комнате, вынул из коробки с надписью «Герцеговина флор» папиросу, закурил. Прищурившись, посмотрел на меня, спросил: «Не очень устали с дороги? Готовы переводить? Беседа будет ответственной». «Готов, товарищ Сталин. За ночь в Баку хорошо отдохнул. Чувствую себя нормально», – ответил я. Сталин подошел к столику, положил на него коробку с папиросами. Зажег спичку и раскурил потухшую папиросу. Затем, медленным жестом загасив спичку, указал на диван и сказал: «Здесь, с краю, сяду я. Рузвельта привезут в коляске, пусть он расположится слева от кресла, где будете сидеть вы». «Ясно», – ответил я».