Пираты Короля-Солнца - Марина Алексеева

— Добрый, — отозвался Гримо, довольный, что герцог подоспел вовремя, и, хотя миссия миротворца им не выполнена, он избавится от необходимости утешать адмиральскую дочку. Анри вздохнул и отвернулся. Тут и герцог вздохнул. Славно было сидеть в обнимку со своими друзьями, распевать песни, а когда Пираты и моряки пели песни, особо любимые этим милым обществом, они клали руки на плечи друг другу, и раскачивались, чему немало способствовала качка и выпитое вино. Хорошо посидели, пообщались, немало морских историй поведали моряки своим новым друзьям, да и сухопутные господа умели вовремя ввернуть ту или иную забавную историю. Но все ж таки все хорошее когда-то кончается. Пришел конец и вечеринке, посвященной победе над стихией.

Гримо взглянул на герцога виновато.

''Я сделал все, что мог, но… ' — говорила его выразительная физиономия. Герцог решил бить на жалость. Стыдно, конечно, отважному вояке прибегать к таким недостойным методам, но что прикажете делать с этой упрямицей?

— Гримо, дружище, погляди-ка, что у меня там? Какая-то хреновина упала прямо на башку.

Гримо исследовал голову герцога. На высокородной голове доблестного рыцаря была небольшая шишка. Гримо понял, что травма несерьезна, но сочувственно зачмокал губами и затряс седой головой, мол, травма, вот беда-то!

— Господин Гримо, вы полагаете, монсеньор получил травму в самом начале шторма? — спросил Анри.

Гримо кивнул. Взял салфетку. Намочил водой. Приложил к высокородной макушке. В таких делах славный Гримо собаку съел. Герцог застонал. Реснички Вандома чуть задрожали.

— Ясно, — сказал Анри, — Контуженный. С контуженного какой спрос? Видно, после падения хреновины, в мозгах господина адмирала что-то сдвинулось, иначе не объяснить столь ужасные слова…

Тут у Анри задрожали губки. Бофор опять застонал. Анри был не таким и простачком. Он догадался, что Бофор и Гримо просто-напросто дурачат его.

— Учили ли это существо христианскому милосердию? — простонал «страждущий» Бофор, намекая на монахинь, которые занимались воспитанием его дочери, — Учили ли тебя вытирать слезы страдальцев, исцелять раны… и вообще — чему тебя учили?

Передразнивая милосердных сестер из своей обители, Анри сказал:

— Курс "Введение в милосердие" мне читали благочестивые наставники еще в далекие годы моего отрочества, но сейчас, милейший Гримо, мне представляется более занимательным другой спецкурс — "Основы пиратства' . Лекция, прочитанная вашим господином, врезалась в мою память. Правда, пока только лекция, но недалек тот день, когда мы приступим к практическим занятиям. А там и мастер-класс — полагаю, можно не комментировать? И вот что я скажу — есть один пунктик, за который нашего адмирала, угрожающего нок-реем дуэлянтам, самого следует повесить. К счастью, мы только играем в пиратов.

Анри обращался к Гримо, не желая разговаривать с герцогом. Гримо ничего не понял в этой скороговорке.

— Основы пиратства, — проворчал Бофор, — Мастер-класс… Какой же я пират, а, Гримо?

— Человек, издающий пиратские приказы и развязывающий пиратскую войну, может называть себя Великим Адмиралом и перечислять все свои важные титулы, но сути дела это не меняет. Этот человек — морской разбойник, и война из-за сокровищ — грязная война, правда же, достойнейший Гримо?

— Нечто подобное заявил твой господин нашему капитану, — заметил Бофор.

— Я же сказал — родственные души, — улыбнулся Гримо.

Он сказал бы: 'Да вы, ребятки, созданы друг для друга' . Но это он только подумал. На этот раз Анри не зашипел, а грустно вымолвил:

— У дураков мысли сходятся. Мы дураки и идеалисты, если ломаем головы над тем, как помочь нашим людям, которые ждут освобождения, изнывая в рабстве у проклятых язычников.

— И капитан дурак, по-твоему? И король Франции? — спросил герцог.

— Капитан очень умный человек, — ответил паж, незаметно втягиваясь в беседу с герцогом, — А король — не очень. Будь Его Величество Людовик поумнее, он не занимался бы разными глупостями в Фонтенбло, а подготовил бы шпионов, ловких людей, которые выучили бы арабский язык в совершенстве, научились бы говорить без акцента… не так, как бедняга Гугенот, который и писать-то не умеет, хорошо, если выучит арабский алфавит к концу путешествия. О! Будь я на месте Людовика, мои шпионы писали бы по-арабски каллиграфически! Шпарили бы наизусть суры из Корана! Достопочтенный Персерен пошил бы настоящие восточные костюмы нашим шпионам. Оружейник Гуго сковал бы настоящие сабли — как у янычаров, и, когда план Джиджелли, добытый нашими отважными шпионами, поднесли вам на блюдечке с золотой каемочкой, вроде тех, что продавали на тулонской ярмарке — вот тогда и надо было бы браться за оружие!

— Устами младенцев… — вздохнул Бофор.

Гримо поднялся.

— Иди, иди, старина, — сказал герцог, отпуская старика.

— Послушай, малышка, прекрати дуться.

— Вы меня оскорбили, монсеньор, и я решила объявить вам бойкот. Я с вами не разговариваю.

— Но ты только что разговаривала со мной, вещая о таинственных агентах под прикрытием в одеждах от Персерена, засланных в мусульманскую твердыню. Давай мириться, малышка. Что я должен сделать, чтобы ты простила меня? Скажи — я выполню любое твое желание.

— Правда?

— Клянусь!

— Я хочу, чтобы Рауль стал полковником!

— Черт побери! — сказал герцог.

— Да или нет?

— Не так все просто… — протянул герцог.

— А что в этом сложного? Серж де Фуа сказал, что он имеет право на звание полковника.

— А Рауль?

— А Рауль отшутился и сказал, что ему это вовсе не надо. Что-то насчет бумаг и списков… Что все списки утверждены, и… я уже не помню точно… он загнул что-то очень 'гасконское' .

— Он прав.

— Почему? Вы молчите? А еще клялись, что исполните любое мое желание.

— При первой возможности Рауль будет полковником. Я обещаю. Сейчас еще рано говорить об этом.

— Что для этого нужно?

— Немного времени, чтобы кое о чем успели забыть. Вызвать на дуэль королевского фаворита — это тебе не фунт изюма!

— Какого фаворита?

Бофор поведал всем известную историю.[66]

— Молодец! — воскликнул Вандом.

— Кто?

— Рауль, кто же еще! А Сент-Эньян — гад! Как так можно, батюшка, я просто не понимаю! Он же сдал всех королю — и Рауля, и Портоса, и де Гиша с принцессой. Стукач он, вот кто — королевский стукач! И трус! Трус самый последний! Конечно, он боялся, что Рауль его заколет! А вам от кого все это стало известно?

— От короля, от кого же еще. Людовик мне доверяет. И, надо заметить, общественное мнение все-таки на стороне Рауля. Конде, узнав об этой истории, пришел в восторг.