Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

Внизу собралось великое множество людей, не бойцов, а простых зевак. Тысячи жителей Гуанахуато, по большей части представителей низших слоев, с небольшими вкраплениями не слишком состоятельных креолов, высыпали на улицы, чтобы поглазеть на сражение. Вот чудаки, нашли развлечение! Что это им, коррида?

Из разговоров, которые вели все эти люди, было ясно, что они определенно на стороне повстанцев, чему, впрочем, не приходилось удивляться. Они провели всю жизнь под пятой у испанцев и справедливо полагали, что разница между креолами и гачупинос невелика. И те и другие, как бы они ни назывались, являлись испанцами, белыми людьми, которые всегда угнетали простых жителей колонии.

Незадолго до полудня я увидел авангард нашей армии, который двигался в город по Марфильской дороге.

Первыми, неся хоругви Пресвятой Девы, прошествовали шестеро священников, за которыми под барабанный бой проследовали строевым шагом одетые в мундиры солдаты Альенде. Толпа приветствовала этот союз пастырей и военных. Совершив сей показательный марш, священники и солдаты немедленно отошли в сторону, в то время как на дамбу, носившую название Богоматери Гуанахуато, вступили ацтеки.

Наполовину обнаженные, ибо им было жаль пачкать в собственной крови свои единственные рубахи, вооруженные мачете, копьями, дубинками и луками со стрелами, индейцы представляли собой устрашающее зрелище. До этого момента я не думал о них как о солдатах – даже просто как о воинах, – но то, как они сейчас двигались навстречу врагу, напомнило мне об испанских партизанах: простых крестьянах и ремесленниках, отважно выступивших против лучшей армии Европы.

Ацтеки миновали мост и вышли к баррикадам на склоне Мендизабаля, оборонявшимся бойцами под началом Гильберто де Риано.

– Именем короля, стоять! – выкрикнул он, хотя и наверняка понимал, что это не имело смысла. Мало кто из индейцев его услышал, не говоря уж о том, что многие просто не понимали по-испански. Поэтому, не теряя времени, Риано скомандовал: «Огонь!»

Громыхнул залп, и среди повстанцев появились первые убитые и раненые, причем немало. Однако их места тут же занимали товарищи из задних рядов. Грянул второй залп, но и он не остановил бы продвижение, если бы как раз в этот момент горнист на командном посту Альенде не сыграл отступление. Подчиняясь ему, индейцы отошли.

Прозвучали первые выстрелы, сражение началось. Индейцы наступали под мушкетным огнем, и я не мог не восхититься их храбростью. Масса ацтеков, разделенных на отряды под началом офицеров Альенде, надвигалась на зернохранилище со всех сторон, в то время как падре с остальными силами пытался завладеть городскими кварталами. Я слышал, что он собирается захватить тюрьму и предложить свободу тем заключенным, которые присоединятся к нам, и, откровенно говоря, не одобрял это начинание. Я имел опыт пребывания в тюрьме, знал, кто составляет большинство узников, и вовсе не хотел видеть этих людей на стороне повстанцев.

К моему удивлению, неожиданно появился падре Идальго – верхом на коне, с пистолетом в руке, настоящий священник-воитель. Я вскочил на Урагана и присоединился к падре, когда он принялся разъезжать туда-сюда по позициям, отдавая приказы о наступлении и не обращая внимания на выстрелы с крыши. Ни один из них не достиг цели: надо думать, стрелки сочли его заговоренным.

Ополченцы Альенде заняли позиции возле окон и на крышах тех задний, которые выходили на позиции гачупинос, однако их огонь не наносил защитникам зернохранилища заметного урона. Напротив, засевшие на складской крыше испанцы, лучше вооруженные и лучше владевшие оружием, стреляли так метко, что снимали чуть ли не каждого из наших, неосторожно высунувшегося из укрытия. Я покачал головой, понимая, что единственная возможность овладеть зданием – это пойти на штурм.

Но тут произошло нечто удивительное. Целая толпа индейцев принялась собирать в ложе реки под холмом, где стояло зернохранилище, камни, причем крупные обломки разбивали на более мелкие куски. Другие ацтеки стали таскать эти камни на вершину холма над зернохранилищем, и скоро я с восторгом увидел, что индейцы начали осыпать булыжниками крышу. Разумеется, забросить туда камень рукой было невозможно, но эти изобретательные черти раскручивали кожаные пращи.

Марина подъехала и остановила коня рядом со мной. Лицо ее светилось гордостью за своих соплеменников, которые с одними только пращами атаковали испанских мушкетеров.

– Давид против Голиафа! – крикнула мне она.

Мушкетный огонь с крыши поражал множество индейцев, но град камней не прекращался, и в конце концов мушкетеры, не выдержав обстрела, вынуждены были покинуть выгодную позицию на крыше и убраться в помещение.

Плотная масса индейцев валом валила на баррикады и здания, но мушкетный огонь, ведшийся почти в упор, раз за разом выкашивал шеренги наступавших. С такого расстояния и стреляя по такой толпе, испанцы просто не могли промахнуться, им достаточно было направлять мушкеты в сторону противника.

Потери наши увеличивались, и еще недавно светившееся от счастья лицо Марины становилось все мрачнее. Ацтеки гибли сотнями, но они продолжали двигаться вперед, переступая через тела павших товарищей. Те, у кого не имелось оружия, забирали его у убитых.

Я взирал на эту страшную бойню, не в силах вымолвить ни слова, не в силах даже упорядочить бешено скачущие в голове мысли. Я слышал о том, как испанские семьи, вооруженные лишь кухонной утварью, пытались дать отпор французским захватчикам, но ничто из виденного в Испании не могло подготовить меня к подобному зрелищу.

И все-таки индейцы упорно выдавливали защитников с баррикад и теснили их назад, к зданиям. Когда стало ясно, что положение на баррикадах и улице Лос-Позитос критическое, Риано во главе отряда из двадцати человек совершил вылазку из зернохранилища. Он спокойно расположил вспомогательные силы на позиции, вернулся к зданию и уже в дверях задержался и оглянулся, чтобы обозреть с крыльца ход сражения. И тут один из наших солдат взял губернатора на прицел и всадил мушкетную пулю ему в голову.

Когда унция свинца ударила Риано в висок, я не испытал злорадства. Конечно, план погубить меня, выслав на манильском галеоне на каторгу, наверняка был разработан с санкции губернатора Гуанахуато. И Марина права: человеком чести он был только с теми, кого считал равными себе. Он взялся за оружие, чтобы не дать другим возможность получить те права, которыми пользовался с рождения, и погиб, защищая свои привилегии.

И вот сейчас, увидев, как он упал, я тут же понял: случилось нечто значимое. Будучи губернатором большой, богатой провинции, Риано являлся одним из самых могущественных людей в Новой Испании. И что же – он был повержен ничтожным пеоном, вооруженным ржавым мушкетом.