Рабыня Гора - Джон Норман

– Я не могу идти, хозяин, – пожаловалась я. – Позволь мне ползти за тобой к мехам.

Он закинул щит за спину, привязал к нему копье. Его руки мягко подхватили меня, я склонила голову ему на плечо, и oн понес меня через мост, к следующему мосту, к Башням Воинов.

Я подала ему вино.

Кроме меня, девушек в его доме не оказалось. О, я хорошо понимала, что это значит! Единственный мужчина – полный хозяин, и единственная женщина – абсолютная рабыня. Безупречное рабство, в котором двое идеально подходят друг другу, в котором друг для друга они – все на свете.

Одним мужчинам это дано, другим – нет. Многое завися? от того, встретит ли мужчина свою, ту самую рабыню, а женщина – своего, того самого хозяина.

Именно это – хоть говорить об этом с Клитусом Вителлиусом я и не смела – и произошло с нами. Думаю, сознавал это и он.

Я подала ему вино. Он дал и мне выпить из чаши. Высокая честь! Знак его отношения ко мне. Пить с того же края, которого касались его губы, я, разумеется, не осмелилась.

Я отставила чашу. По его знаку расстелила меха любви – не на ложе, в ногах. Я – рабыня. Покои освещала лишь неяркая лампа.

Клитус Вителлиус махнул рукой – и я откинулась на меха в ногах ложа. Скинув тунику, он опустился рядом. Замети0 было, что едва сдерживается, чтобы не наброситься на меня.

– Я твоя! – Я протянула к нему руки. – Возьми меня хозяин.

– Я неравнодушен к тебе, – признался он.

– Будь сильным со мной, хозяин, – пристально глядя на него, прошептала я. – Я не хочу бросать тебе вызов. Не хочу сражаться с тобой. Хочу служить тебе, любить тебя. Хочу отдать тебе все, до конца, без остатка.

Он не сводил с меня глаз.

– Ты не понимаешь, хозяин? Будь у меня выбор, я выбрала бы не свободу, а твои оковы.

Женщине – это я хорошо усвоила – приходится выбирать между любовью и свободой. И то и другое по-своему ценно. Каждая выбирает по себе.

– Но я не оставил тебе выбора, – проговорил он.

– Конечно нет, хозяин. Ты – горианин.

– Может, я тебя продам ..

– Можешь делать со мной что хочешь, хозяин.

Я в полной его власти – я только рабыня в оковах. Он, казалось, разозлился.

– Принеси мне вина, хозяин, – обронила я. Он изумленно воззрился на меня.

– Девушка всего лишь проверяет хозяина. – Я улыбнулась. И тут он с размаху ударил меня по лицу. Больно! Я почувствовала вкус крови.

– Думаешь, – спросил он, – если я к тебе неравнодушен, значит, буду с тобой слаб?

– Нет, хозяин, – выдавила я.

На меня падала тень от рабского кольца. Рядом на полу лежала прикрепленная к кольцу цепь и ошейник.

Он приладил тяжелый ошейник мне на шею поверх легкой стальной ленты – приковал меня к кольцу в ногах ложа. Рука его коснулась моего тела.

– Я вижу – ты будешь сильным со мной, хозяин.

– Ну и дурак же я, – процедил он, – вбил себе в голову земную девку.

– Я одного хочу – любить тебя, служить тебе, хозяин.

– И все же ты хороша.

– Девушка благодарна хозяину, если он считает ее привлекательной.

– Так ты выбрала бы рабскую долю? – вспомнил он.

– Да, хозяин.

– Шлюха.

– Да, хозяин.

– Решать все равно буду я.

– Да, хозяин.

– И я решил…

– Да, хозяин, – произнесла я с мольбой.

– …что ты – моя рабыня.

– Да, хозяин! – вскричала я и забилась в его руках в самом неистовом, чудовищном экстазе, какой только доводилось испытать когда-либо женщине, в рабском оргазме, доступном лишь той, кем поистине обладают.

– Как могу я так любить тебя, – спросил он, – если даже не владею тобой по-настоящему, если ты не до конца моя?

– Не знаю, хозяин.

Клитус Вителлиус признается в любви к рабыне! Надеюсь, он не станет меня бить.

Схватив меня за волосы, он оттянул к мехам мою голову.

– Мужчина может любить только ту женщину, которая принадлежит ему, принадлежит по-настоящему. Иначе он лишь одна из сторон в контракте!

– А женщина, – добавила я, – может любить лишь того, кому по-настоящему принадлежит.

– Кому ты принадлежишь, рабыня? – спросил он.

– Тебе, хозяин, – ответила я.

– Твои слова приятны мне, рабыня.

– Освободи меня! – поддразнила я его.

– Хочешь плетки?

– Нет, хозяин, – вдруг испугавшись, поспешно заверила я. Он – хозяин. Может делать со мной что хочет.

– Проси о свободе, – разрешил он.

– Пожалуйста, освободи меня, хозяин!

– Нет, – он рассмеялся. – Не освобожу. Ты останешься моей рабыней.

Я закрыла глаза. Когда-то там, на Земле, меня звали Джуди Торнтон. Я училась в небольшом, но престижном колледже. Специализировалась по словесности. Писала стихи. Была популярна среди студентов. Теперь я всего лишь рабыня по имени Дина, с клеймом на теле, беспомощно замирающая в руках хозяина. А Элайза Невинс, моя былая соперница! Теперь и она носит ошейник. Интересно, так ли счастлива она в объятиях своего хозяина, как я – в объятиях своего? Она изучала антропологию. Осознала ли она теперь по-настоящему – пожалуй, впервые – природу рабства? Наверно, хозяин научил ее, что это такое.

Тая от наслаждения, я нежилась в объятиях Клитуса Вител-лиуса.

Я открыла глаза.

– Девушке не будет позволено хотя бы иногда высказывать свое мнение?

– Может быть, время от времени, – ответил Клитус Вителлиус, – на коленях у моих ног.

– Ты чудовище, хозяин!

И снова – его тело, снова он раскинул в стороны мои ноги.

– Ты груб, хозяин! – не сдержала я упрека и тут же испуганно добавила: – Прости, хозяин!

Он не ударил.

Я задрожала, принимая это властное мужское тело, отдаваясь, упиваясь этой сладостной, свирепой, напористой лаской.

О, он знает множество способов овладеть женщиной, и, что бы ни делал он со мною, я должна беспрекословно покоряться.

За окнами на мостах послышались голоса. Наступало утро.

– Ты такой ненасытный, хозяин, – сжимая его в объятиях, простонала я.

– Ни здоровья, ни силы своей не стыжусь, – ответил он. Достойный ответ. Ответ горианина, объясняющего очевидное невежественной рабыне-землянке. – А между прочим, ты и сама – весьма похотливая сучка! Стыдишься ли ты этого?

– Больше не стыжусь, хозяин.

– Значит, ты полна жизни, эмоционально свободна, – сказал он. – Это – признак бодрости, душевного здоровья, раскрепощенности.

Здесь, на Горе, я обрела свободу, хоть отныне мне суждено носить ошейник. Странно: в ошейнике – и свободна! На самом деле именно тогда, еще до ошейника, я и была рабыней, узницей противоестественной, извращенной, механистической цивилизации, жертвой культа воздержания.

– Может, эмоционально я и свободна, – рассмеялась я, – а вот физически – вряд ли.

– Верно, – согласился он и, подтянув меня за цепь, снова опрокинул на спину на мехах в изножье ложа.