Рабыня Гора - Джон Норман

Я рассматривала моих соседок. Какие красивые! Все мы умело подкрашены. Ну, берегитесь, мужчины! Нас уже выставляли напоказ голыми в клетках, только без косметики – чтобы будущие покупатели могли оценить товар без прикрас, чтобы потом, когда начнутся торги, быть во всеоружии.

Цепь едва дрогнула. Я подалась вперед, высматривая: что там? По нашему ряду прошелестел шепот: «Торги начались!»

– Я боюсь, – захныкала какая-то рабыня.

– В Курулене делает покупки весь Ар, – проговорила другая.

Ничего не слышно. Но я знаю: первая из нас уже поднялась на помост.

Я села на стоящую у стенки, длинную – почти на весь коридор – деревянную скамью. Подтянула потуже завязки зеленого шелкового платья. Хотя это хитроумное одеяние даже платьем не назовешь. Его можно разматывать и снимать постепенно, лоскут за лоскутом, начиная с головы или ног, пядь за пядью обнажая тело. В конце концов я окажусь почти голой – лишь грудь и бедра прикрыты лоскутками – и, услышав приказ, лягу на спину у ног аукциониста. Он встанет надо мной и начнет, набавляя цену, стягивать с меня лоскуты, точно ленты. А когда толпа взревет от нетерпения, он, пожав плечами, рванет шелк, и я, дважды перекатившись по помосту, улягусь обнаженная, подняв колено, беспомощно закинув за голову руки открытыми ладонями вверх – распростертая у всех на виду рабыня в ожидании властной мужской руки. Вот тогда-то, по всем расчетам, цены и поползут вверх. После этого мне останется выполнять приказы аукциониста. Он прикажет встать и, чувствуя настроение толпы, умело накаляя страсти, будет подавать команды, а я – принимать самые разные позы.

– На одну вперед! – прокричал надсмотрщик. Мы продвинулись к помосту.

Слева от меня – девушка в скромной коротенькой домашней тунике, из тех, что носят служанки. Толпе представят ее как рабыню, с детства принадлежавшую почтенной респектабельной семье, которая теперь, оказавшись в стесненных обстоятельствах, вынуждена продать ее. Расскажут, что мужская похоть ей неведома, утолять ее она не умеет. Хозяин, однако, сможет всему ее научить. История эта – не совсем вымышленная. Девушка, похоже, особой радости по поводу предстоящих торгов не питает, оказаться в мужских объятиях вовсе не жаждет, надеется, что ее купит человек небогатый. Ей хочется оказаться единственной невольницей в его доме. По-моему, из нее получится превосходная рабыня. Мою соседку справа, ту, что взойдет на помост после меня, представят совсем по-другому. Тело ее от плеч до бедер скрывает одеяние из девственно-белого пуха. Поразительный контраст: темные волосы и обнаженные руки, ноги, легкий белоснежный пух. Прелестная девушка! Хрупкие плечи, безупречно стройные ноги. За нее дадут хорошую цену. Это она несколько минут назад сказала: «Я боюсь». Что ж, ничего постыдного я тут не вижу. Во-первых, она девственница. А во-вторых, едва ли не для любой хорошенькой девушки предстать перед германскими мужчинами в таком виде – ужасно.

Мы снова продвинулись по скамейке.

– Торги идут быстро, – заметил кто-то справа. Это хорошо. Значит, аукционист пребывает в благостном настроении и не будет слишком жесток к нам на помосте. Аукциониста мы боялись. На помосте он наш хозяин. Даже если торги прошли хорошо, а девушка не продана, ее могут высечь.

– Двигайтесь! – приказал надсмотрщик.

Мы продвинулись дальше.

В основном девушек продают поодиночке, но иногда и группами: парами или больше, подбирая, скажем, по цвету волос или по диалекту. Могут подбирать в группы по кастовому признаку или собрать вместе девушек с разными, наиболее часто употребляющимися клеймами. Становясь рабыней, девушка, разумеется, теряет кастовую принадлежность, как и гражданские и личные права; она становится животным, послушным кнуту и воле хозяина. В основном группами рабынь подбирают для работы в поле или на кухне, но таких в Курулене не продают. В этот вечер должны были продать две пары: певицу и ее аккомпаниаторшу и близнецов с острова Тамбурин, названного так за сходство с небольшим германским барабаном.

Голос аукциониста мне пока не слышен, но время от времени до коридора доносится рев толпы.

Моя соседка справа – хрупкая девственница в покрываль-це из пуха – заплакала. Тут же над ней взвилась плеть надсмотрщика. Бедняжка отпрянула, прижалась спиной к цементной стене. Нельзя плакать! Размажет макияж, лицо пойдет пятнами.

– Слезы оставь для помоста! – Надсмотрщик раздраженно промокал ей щеки тряпкой.

– Да, хозяин.

Я в шеренге девяносто первая. Хороший номер. Торги начинаются ранним вечером и обычно, если сразу не выставят на продажу ничего из ряда вон выходящего, поначалу идут медленно. Зрители пока только собираются. Часто скамьи в зале заполняются только ко второму ану. А тут сразу набрали темп! Странно. Насколько мне известно, в этот вечер ничего особенного к продаже не предлагалось, обычные торги, как всегда. Как правило, оказаться в первой двадцатке никому не хочется. Первых иногда продают при полупустом зале. Пока публики маловато, работорговцы стараются выставить товар попроще; да и многие покупатели, зная, что первыми пойдут не самые интересные девушки, приходят в зал попозже. Часто это создает проблемы для торговцев, но только не в Курулене. Здесь торг всегда идет бойко, репутация торгового дома такова, что с самого начала покупателей хватает, есть кому набавлять цену. Бывает, чтобы раззадорить публику, заманить покупателей, на продажу сразу выставляют какую-то необыкновенную девушку, а то и нескольких. Но хоть такими уловками и можно пораньше привлечь в зал толпу, работорговцы знают: в начале торгов за лучший товар не получишь столько, сколько дадут, когда торги в самом разгаре, когда толпа разогрета, когда предложения так и сыплются одно за другим. Так или иначе, хорошие, с точки зрения рабынь, номера – где-то между сороковым и сотым. Лучше всего, конечно, оказаться на помосте в самый пик торгов. Если, как сегодня, на продажу выставляется сто двадцать девушек, самая оживленная торговля развернется между восьмидесятым и девяносто пятым номерами. Позже покупатели начнут уставать и разбредаться из зала. Все сказанное справедливо для обычных, «долгих» торгов, которые в крупных торговых домах проводятся раза четыре в неделю. К специальным, частным, внутренним распродажам это не относится. На специальные распродажи выставляют всего пятнадцать – двадцать девушек, представляющих особый интерес, о таких распродажах широко оповещают публику. Говорят, по таким случаям на торги стремится попасть весь Ар. Специальные торги назначают, скажем, для продажи захваченной в плен дочери убара покоренного города, если только убару-победителю не придет фантазия шутки ради продать ее на обычных торгах на каком-нибудь заштатном помосте. Но чаще всего конечно же такую царскую добычу убар-победитель оставляет себе, дабы поверженная в прах пленница в ошейнике услаждала его душу, как воспоминание о победе, и тело – как женщина.