Лондон. Биография - Питер Акройд

В Сохо действовали «Аргайл-румз», «Танцевальная академия Лорана», «Портленд-румз» и множество других заведений. Ночные притоны и публичные дома сменились теперь ночными клубами, балаганчики и дешевые театрики – стриптиз-клубами, игорные дома – барами, но при всех внешних переменах, диктуемых временем и модой, в главном атмосфера и направленность Сохо остались прежними. Согласно оценке, в 1982 году здесь действовало примерно 185 заведений секс-индустрии; не так давно были приняты законы, имеющие целью прижать этот бизнес, но и в начале нового века Сохо остается процветающим центром проституции. Дух места утверждает себя и по-иному: в 1980‑е и 1990‑е годы Олд-Комптон-стрит стала средоточием гомосексуальных пабов и клубов. Узкие улочки Сохо сейчас неизменно запружены людьми, ищущими секса, зрелища или острых ощущений; район сохранил свою «диковинно авантюрную» атмосферу и кажется бесконечно далеким как от клубов Пэлл-Мэлл, так и от магазинов Оксфорд-стрит, находящихся соответственно чуть южнее и чуть севернее.

Этого следовало ожидать. Каждый участок Лондона имеет свой отчетливо ощутимый характер, выпестованный временем и историей; в совокупности они кажутся бесчисленным множеством завихрений внутри общего широкого движения города. На них невозможно посмотреть ровным взглядом, их нельзя обозреть как единое целое, потому что впечатление может быть только одно: противоположность, контраст. Но из этих-то противоположностей и является нам Лондон, словно бы порожденный неким соударением, столкновением, парадоксом. В этом смысле его происхождение столь же таинственно, как возникновение самой Вселенной.

Лондонские реки

Гравюра Чарлза Гриньона и Фрэнсиса Хеймана, изображающая грязную и болезнетворную речку Флит. Поскольку она была местом упокоения для дохлых собак, человеческих трупов, испражнений и тухлых отбросов, с трудом верится, что кто-либо отваживался в нее окунуться.

Глава 57

Темзу вы с собой не заберете

Она всегда была торговой рекой. Огородники Грейвсенда, выращивавшие водяной кресс, обитатели Тули-стрит, выпекавшие морские галеты и работавшие на береговых складах, судовые поставщики Уоппинга, блокари и канатчики Лаймхауса – все они заработком своим были обязаны Темзе. Большие изображения деловитой реки с прибрежными складами товаров и строительных материалов, металлургическими предприятиями, пивоварнями неизменно воздают должное ее могуществу и власти. Горожане задолго до прихода римлян понимали ее главенство. Еще в третьем тысячелетии до нашей эры по ней переправляли медь и олово; благодаря речному сообщению к 1500 году до н. э. район нынешнего Лондона обеспечил себе верховенство над всем Уэссексом. Не исключено, что именно поэтому люди бросали в воды Темзы ритуальные объекты, не так давно поднятые с речного дна археологами.

Темза формировала характер города, его облик. Он был скоплением «людных пристаней, запруженных народом берегов», вода не знала покоя из-за «подвижного обилья весел». Движением и энергией Лондона были конная тяга и течение реки. Темза приманивала тысячи кораблей. Венецианские галеры и трехмачтовые голландцы оспаривали удобные места стоянки, водную гладь бороздили лодки и паромы, перевозившие горожан с берега на берег.

Другим мощным источником торговой ценности Темзы была рыба. В одном документе XV века приведен перечень: «Усач, камбала, плотва, елец, щука, линь». Ловили сетями, используя в качестве приманки сыр и свечное сало; в реке водились также угорь, лосось, кефаль, минога, креветки, корюшка, осетр и мелкая сельдь. Спектр речных судов был, в свою очередь, чрезвычайно широк: баржи, барки, чокботы (суда для перевозки извести и мела), кокботы (рабочие шлюпки), пайкеры (большие парусные лодки), ойстерботы (устричные лодки), паромы, уэлкботы (лодки добытчиков моллюсков) и тайдботы (малые суда, передвигавшиеся с помощью прилива).

Лондонцы в большинстве своем жили либо непосредственно за счет реки, либо за счет тех товаров, что по ней переправлялись. В документах XIV и XV веков говорится о множестве речных работников – от «хранителей», надзиравших за всем речным хозяйством и рыболовством, до «приливных людей», чья работа на строительстве дамб или береговых сооружений зависела от приливов и отливов. На Темзе трудились лодочники, чокмены (перевозчики извести и мела), ловцы угря, галерные гребцы, гартмены (владельцы рыбных садков), паромщики, матросы на лихтерах, багорщики, матросы морских судов, питермены (рыбаки), пейлингмены (торговцы угрями), серчеры (таможенники, обыскивавшие суда), корабельные плотники, шаутмены (гребцы на плоскодонках), коперщики, тринкеры (рыбаки, использовавшие сети определенного рода), речные бейлифы, перевозчики. Зафиксировано не менее сорока девяти способов лова рыбы с помощью сетей, запруд, заграждений и плетеных корзин. Но было и много других видов деятельности – сооружение дамб и насыпей, постройка пристаней и пирсов, ремонт шлюзов, плотин, набережных и причалов. То время можно назвать ранним периодом городского бытия Темзы, когда она оставалась для Лондона живым центром развития и торговли.

Позднее она затронула воображение поэтов и летописцев. Темза стала рекою величия, принцы и послы начали использовать ее для торжественных въездов и выездов. Барки «украшались знаменами и шелковыми вымпелами», прочие суда «в изобилии несли на себе гербы и иные гильдейские знаки»; часто над баркой натягивался балдахин из шелка или расшитой шелком ткани, на сопровождавших ее небольших судах теснились купцы, духовенство или придворные. Эпоха, о которой идет речь, – начало XVI века, когда весла лондонских лодочников порой оплетали стебли кувшинок, а ритм им, как гребцам, что везли к Антонию шекспировскую Клеопатру, помогало держать «пение флейт». Темза всегда ассоциировалась с песней и музыкой – еще с тех времен, когда лодочники тянули: «Гей, ребятушки, дружней» или «Налегай на весла, Норман, ждет тебя любимая» (первый напев датируется XIV, второй – XV столетием).

Более утонченная музыка, отзывающаяся не столько на ритм и завихрения потока, сколько на его историю, была слышна в дни дипломатических или брачных торжеств. В 1540 году в день свадьбы между Генрихом VIII и Анной Клевской, ставшей его четвертой женой, слух новобрачных, которые двигались по воде в Вестминстер, услаждала нежная музыка, доносившаяся с барок, «пышно расцвеченных знаменами, флажками и богато изукрашенными круглыми щитами». Ранее – в 1533 году – во время торжественного переезда Анны Болейн, второй жены Генриха, из Гринвича в Лондон, «всю дорогу звучали трубы, гобои и другие многоразличные инструменты, выводя прекрасную мелодию». В честь Анны Болейн был устроен один из самых роскошных речных парадов, о каких нам известно; процессию судов, которые были «украшены флагами и вымпелами, убраны богато расшитыми полотнищами и увешаны вдоль бортов металлическими гербами, прикрепленными к золотой и серебряной ткани», возглавляла барка лорд-мэра. Впереди двигалось плоское судно – своего рода плавучая сцена, на которой «дракон выделывал неистовые фигуры, изгибал хвост и выдыхал пламя». Вольная речная стихия, как видим, рождает не только музыку, но и буйство. За баркой мэра следовало еще пятьдесят барок, принадлежавших гильдиям и ремеслам, «великолепно декорированных шелками и гобеленами, с музыкантами на борту». Здесь торговля играет свою собственную музыку на реке, которая служит проводником ее богатств.

Впрочем, воды Темзы несут не одно мирское добро – в них живут сверхъестественные силы. Цвет этих вод, как правило, сравнивали с цветом серебра – великого вещества алхимиков; Спенсер пишет о «среброструйной Темзе», Геррик – о реке, «ступающей пятою серебристой», Поуп – о «серебряной Темзе». У Геррика возникают нимфы и наяды, но главный мотив у него – скорбное сожаление о разлуке с рекой ввиду переезда в сельскую местность. В прошлом остались приятные летние вечера с купанием, водные путешествия в Ричмонд, Кингстон и Хэмптон-корт, суда, готовые «причалить здесь или причалить там». О «серебряной Темзе» читаем и у Дрейтона, который, используя знакомую метафору, живописует «чистейший ток кристальный». У Поупа, однако, река, в чьих «излучинах дробится свет златой», – это «старик отец». Не раз высказывалось мнение, что реки воплощают женское начало в городской среде, в целом мужской по характеру; к Темзе, однако, это явно не относится. Этот первобытный, а порой и грозный «старик отец» ассоциируется, пожалуй, с блейковским Nobodaddy – «Ничьим отцом».

На расстоянии река казалась иной раз не рекой, а лесом мачт; что ни день, на воде качалось около двух тысяч больших и малых судов, и три тысячи лодочников, о которых, впрочем, шла тогда не слишком лестная молва, перевозили людей и товары во всех направлениях. Участок реки между Лондонским мостом и Тауэром, называвшийся «лондонским бассейном», был до отказа забит баржами, барками и галеонами; на одной из карт середины XVI века изображены лодки, пришвартованные к различным речным причалам, которые служили остановками тогдашнего столичного транспорта. Улицы на этой карте пустынны и почти бездеятельны, тогда как Темза подобна оживленному улью, – простительное преувеличение, имевшее целью подчеркнуть первостепенную важность реки. Здесь уместно будет привести одну лондонскую историю. Некий монарх, более обычного рассерженный нежеланием лондонцев финансировать его затеи, пригрозил перевести двор в Уинчестер или в Оксфорд; мэр Лондона ответил на это: «Вы вольны, ваше величество, переезжать с двором вашим и с парламентом куда угодно, но у лондонских купцов есть одно великое утешение: Темзу вы с собой не заберете».