Перекрестки - Франзен Джонатан

Боже милостивый, взмолилась она, если это последнее испытание, я принимаю испытание. Если настал мой час, я умру, благословляя Тебя. Но позволь мне еще пожить. Если Ты оставишь меня в живых, я клянусь всегда служить Тебе. Если я беременна по воле Твоей, клянусь, я никогда не причиню вреда своему ребенку. Я буду любить ее, беречь ее, научу ее любить Тебя, клянусь, клянусь, клянусь, если ты только оставишь меня в живых. Пожалуйста, Господи. Позволь мне еще пожить.

Клем познакомился с Фелипе Куэйяром на стройке, где они под песочным небом Лимы лишь лопатили песок да возили его на тачках по узким мосткам. Целый месяц они жили в пристройке из гофрированного железа неподалеку от станции водоочистки, делились пищей и пивом, просыпались и чуяли, что другой напердел. Фелипе, как многие горцы, на зиму приехал в город на заработки. А когда в ноябре засобирался домой, Клем предложил поехать с ним и работать на его семью в обмен на стол и кров. Лимская беспогодица, одинаковые дни под бежевыми небесами действовали на него угнетающе, за месяцы, проведенные в Перу, он видел на востоке Анды, видел, как солнце отражается от их вершин, но так и не побывал в горах. О сельском хозяйстве он не знал почти ничего, и ему не приходило в голову, что посевные работы выпадают на сезон дождей.

Прежде он думал, что знает, каково это – трудиться. На стройке в Гуаякиле он перетаскал тонны толя на третий этаж, по стофунтовому рулону за раз, он по десять часов кряду, стоя в сточной воде, ворочал лопатой, он ровнял асфальт под полуденным солнцем, но лишь оскальзываясь и ползая в грязи Анд, в стылом тумане и под барабанящим градом, лишь доставая камни опухшими и растрескавшимися пальцами, лишь долбя землю тупым инструментом, в то время как высокогорье острием долбило его мозг, лишь чувствуя в горле кровь из лопнувших капилляров, он раз и навсегда ответил себе на вопрос о собственной силе.

Полтора года назад он уехал из Нового Орлеана, и единственный его план был не иметь никакого плана. С несколькими сотнями долларов и скудными испанскими фразами, выученными самостоятельно в ожидании паспорта, он пересек мексиканскую границу в Матаморосе и направился дальше на юг, намереваясь странствовать два года – срок, который служил бы в армии. Деньги кончились на пароходе по пути в Гуаякиль, и Клем стал поденным рабочим, переезжающим с места на место: единственное, что им двигало, – необходимость трудиться. Завидев автобус, битком набитый работягами, он втискивался в него, не заботясь, куда тот идет, не потому что желал узнать жизнь бедняков, а попросту потому, что если не поработаешь, не поешь.

Более веского повода он не имел и не искал, но, к своему удивлению, нашел его в горах. Фундаментальное уравнение человеческого существования – земля + вода + труд = пища – самая прикладная из всех наук, лишенная философии, но в том, как крестьяне в Андах ухаживают за клубнями и саженцами, как воюют за пропитание с землями, малопригодными к пахоте, воплощалась физиология и генетика растений, физическая и атмосферная химия, круговорот азота, молекулярное джиу-джитсу хлорофилла, – все предметы, которые Клем учил в школе, не осознавая их жизненной важности: так у него появился план. Он останется до конца уборки картофеля, завершит свой двухлетний срок и вернется в Иллинойс изучать грязную науку агрономию.

Куэйяры жили в деревне в часе ходьбы от городка Трес-Фуэнтес. Раз в неделю после завершения посевной Клем спускался по топкой дорожке через пуну[70], мимо лиственных рощ, редевших выше на склонах, отчего было трудно собирать дрова, и шел на почту, выстроенную, по всей видимости, еще в колониальную пору. В отличие от Куэйяров, чьим родным языком был кечуа, служащий почты прекрасно говорил по-испански. Он был для Клема единственной связью с миром за пределами высокогорья, а его календарь с футболистами – единственной приметой летосчисления этого мира. Каждую неделю Клем возвращался и видел, что перечеркнута очередная строка дней.

Однажды, когда крестики в календаре поглотили половину февраля, служащий протянул Клему бандероль. Он вышел с нею на улицу, присел на край сухого разрушенного фонтана. Пахло дымом очагов, солнце спряталось за пологом белесых облаков, сквозь который чувствовалось его тепло. В бандероли обнаружились три пары шерстяных носков и письмо от матери.

Существует два вида писем: одни раскрываешь нетерпеливо, вторые заставляешь себя читать; материны относились ко вторым. Прежние ее письма, которые она присылала в Гуаякиль и в Лиму, вызывали у него злость, особенно на Бекки. Если бы этой святоше не приспичило всех облагодетельствовать, Перри не промотал бы шесть тысяч долларов, и она пошла бы учиться, а не залетела бы и не вышла бы замуж в девятнадцать лет за благодушного пустозвона. Но чем он поможет из Южной Америки – и злость растворялась в ежедневной борьбе за кусок хлеба, борьбе с дизентерией, которая никак не желала проходить, с кражами сменной одежды, в необходимости раздобывать новую, не прибегая, в свою очередь, к краже. Опыт научил его не иметь при себе никаких ценностей, кроме паспорта; то же относилось и к новостям о нервном срыве Перри и ужасных ошибках Бекки, о материных скорбях: лучше путешествовать налегке.

26 января 1974 года

Милый Клем!

Мы с папой были счастливы получить твое письмо из Трес-Фуэнтеса и узнать, что ты жив и здоров. Ты много работаешь, и все же как приятно очутиться в дивных Андах после всех этих больших городов, а я очень рада, что теперь у меня есть адрес, по которому мои письма обязательно тебя найдут. (Ты ничего не написал о втором моем письме, которое я отправила на адрес почты в Лиме – видимо, ты его не получил?) Трудно, должно быть, рассказать столько всего интересного в коротком письме, втиснуть в него столько мыслей и впечатлений, и я понимаю, что ты не можешь писать каждую неделю, но, пожалуйста, знай: мы дорожим каждым твоим словом.

Мы с удовольствием прочитали твои рассуждения о сельском хозяйстве, но мне, конечно же, любопытнее всего люди, с которыми ты общаешься. Мне греет душу твой интерес к семье Фелипе и твоя готовность разделить с ними трудности – думаю, папа очень тебе завидует. Если бы наша жизнь сложилась иначе, он стал бы миссионером: он с глубоким сочувствием относится к людям, чья жизнь – борьба. С каждым днем мы все больше и больше скучаем по тебе, но утешаемся мыслью, что ты учишься сочувствию. Нельзя и желать высшей награды за два твоих года “службы”.

У нас важные новости: твой отец получил новое назначение, и мы переезжаем – в Индиану! Город называется Хэдлисберг, примерно в часе езды от Индианаполиса, у тамошней Объединенной церкви Христа[71] очень активная паства. Временный пастор уезжает в конце июня, мы переберемся туда, как только у Джадсона закончится учебный год. Хэдлисберг нравится мне по многим причинам. Там жить дешевле, твой отец наконец-то опять получит собственную церковь, пастырские обязанности будут легче, так что он сможет подрабатывать. Второе лечение Перри в Сидер-Хилле стоило бешеных денег, а мы ведь еще не вернули долг твоей сестре, не говоря уже о твоих пропавших деньгах. Твой отец поговаривал о том, чтобы вернуться в Лессер-Хеброн (!) и попросить братьев по вере принять его обратно в общину, потому что хочет жить простой жизнью, но мы не можем себе это позволить, да и в Хэдлисберге мне будет гораздо проще. Джадсон пойдет в обычную школу, а я смогу позволить себе бокал вина, не опасаясь, что меня отлучат от церкви; община там маленькая, дружная, и для Перри меньше соблазнов. Он клянется, что больше не прячет наркотики, но после его срыва я ни во что не верю и ничуть не расстроюсь, когда мы отсюда уедем, – мне все мерещится, что здесь повсюду спрятаны наркотики.

Перри ведет себя вежливо и, кажется, ценит нашу помощь, но какой-то вялый и равнодушный. Говорит, что после электрошока память его подводит, раздражается из-за побочных эффектов новых лекарств. Даже если он сумеет окончить школу (он два года сидит в одном классе), вряд ли поступит в колледж. Пока что, увы, не остается ничего, кроме как наблюдать за ним и молиться, чтобы новые таблетки ему помогли. Милый Клем, я знаю, что ты думаешь о силе молитв, но если бы ты смог помолиться за брата, пусть даже ты считаешь, что это ничего не изменит, твоя мать была бы очень тебе благодарна, да и отец тоже.

Джадсон нас по-прежнему радует. Он играет в мюзикле с шестиклассниками и читает книги по программе десятого класса. Очень жалеет Перри, понимает, как тяжело нам с отцом, но никогда не жалуется. Когда с Перри случилось несчастье, я боялась, что это лишит Джадсона детства, что он утратит невинную способность наслаждаться жизнью. Я тебе передать не могу, какое счастье в тяжелые дни (не хочу обременять тебя рассказом) видеть, как он играет на улице с дочками Эриксонов, или смотрит новости с папой (он записывает с телевизора новости об Уотергейте для реферата по обществознанию), или просто ужинает с большим аппетитом. Перри жалуется, что из-за таблеток для него вся еда на один вкус, и если Джадсону очень нравится какое-то блюдо, Перри протягивает ему свою тарелку и разрешает взять добавки. После Сидар-Хилла я узнаю в нем прежнего Перри, лишь когда он общается с Джадсоном. На Рождество к нам два раза заходил Дэвид Гойя (он уже учится на втором курсе Райса), Ларри Котрелл, благослови его Боже, заглядывает каждую неделю (мать его больше не ходит в церковь, но он по-прежнему в “Перекрестках”), но Перри словно никто не нужен. Я день и ночь боюсь, что он с собой что-нибудь сделает, – подозреваю, теперь этот страх навсегда со мной.

Мы по-прежнему видим твою сестру и Таннера в церкви. Они садятся сзади на случай, если Грейси заплачет и Бекки понадобится выйти. Я заговариваю с ней после службы, но это все равно что говорить с закрытой дверью – Бекки не сводит глаз с Грейси. Кажется, я тебе рассказывала, что они живут отдельно, в квартире над музыкальным магазином, я предложила занести им кое-какие вещи, старое постельное белье, детские одеяла, игрушки, я же знаю, у них туго с деньгами. Бекки не разозлилась, улыбнулась, сказала: нет, спасибо, нам ничего не нужно. Она все время улыбается – и когда отказывается от моих приглашений на ужин, и когда говорит, что они не придут к нам на праздник, и когда не дает мне подержать ребенка (а потом я оборачиваюсь и вижу Грейси на руках какой-нибудь прихожанки). Видит Бог, она имеет полное право на меня обижаться, но ее холодность разбивает мне сердце. Таннер милый, как всегда, но нервничает, когда Бекки видит, что мы с ним разговариваем, – она притворяется, будто занимается Грейси, но явно за ним наблюдает. Уверяет, что очень счастлива – может, так и есть. Наверное, когда мы уедем в Индиану, она станет еще счастливее.

В нашей церкви ищут нового помощника священника – говорят, Эмброуз первый в списке. Думаю, если он согласится, твоему отцу будет легче расстаться с Нью-Проспектом. Он очень переменился с тех пор, как случилось это несчастье, стал смиреннее, проще, наверняка он сумел бы пожелать Рику удачи, если бы Рик не венчал Бекки (она сама попросила, но он-то чем думал?). Я надеюсь, что, когда твой отец получит собственную церковь и Рик не будет маячить у него перед глазами, он сумеет начать все с начала, ведь он столько может дать пастве. Шлю тебе его проповедь о добыче угля в резервации навахо: он написал ее после смерти Кита Дьюроки. Получилось так хорошо, что я отправила копию в “Другую сторону”: теперь твой отец настоящий писатель. Он рассердился, что я отправила проповедь, не посоветовавшись с ним, но вряд ли будет против, если я пошлю ее тебе.

Милый Клем, пожалуйста, не считай, что если папа не пишет, значит, не думает о тебе. Он все время думает о тебе, видел бы ты, как он о тебе говорит, как восторженно качает головой. Я умоляла его написать тебе, как он гордится тобой, но он убежден, что подвел тебя как отец, и боится, что ты не обрадуешься его письму. Не хочу обременять тебя еще одной просьбой, но если будет настроение, дай ему понять, что обрадуешься его письму.

У нас уже холодно и поздно, а утром я хочу послать это письмо. Папа ложится спать, просил передать тебе привет. Не беспокойся за нас: Господь никогда не требует больше, чем мы можем дать. И знай, ничто нас так не порадует, как возможность снова увидеть тебя. Пожалуйста, очень-очень сильно береги себя в горах.

С любовью,

Мама

Р. S. Раз теперь у тебя есть надежный и точный адрес, посылаю запоздалый рождественский подарочек и остаток денег с твоего сберегательного счета – быть может, они пригодятся на дорогу домой (ты уже знаешь, когда это будет?).