Стихотворения. Рассказы. Гора - Рабиндранат Тагор

От Шучориты Биной ушел в подавленном состоянии; ему казалось, что удары сыплются на него со всех сторон, а кругом пустота и укрыться негде. Он разошелся с Горой, оттолкнул от себя Лолиту, и даже его горячая дружба с Хоримохини стала заметно охладевать. В ответ на нежность, которую питала к нему Бародашундори, и доброту Пореша-бабу, и теперь еще ласкового с ним несмотря ни на что, он перевернул в их доме все вверх дном, и теперь уж ему там не было места.

Биной нуждался в искреннем расположении тех, кого любил, и делал все, чтобы заслужить эту любовь. Как же могло случиться, что именно он, Биной, оказался вдруг за пределами привычного круга симпатии? Вот он вышел из дома Шучориты и не знает, куда ему идти! Было время, когда он без раздумий направился бы к Горе, но теперь сделать это не так-то просто. Что он скажет Горе? А молчать в присутствии друга слишком тяжело. И к Порешу-бабу пойти он тоже не мог.

Биной медленно шел по дороге, понурив голову, и неотступно думал над тем, почему он оказался в таком нелепом положении.

Погруженный в свои мысли, он вышел к пруду Хедуа и сел на берегу в тени под деревом. Все трудности, с которыми сталкивала его жизнь, он обязательно обсуждал с Горой. Он не принимал ни одного решения, не посоветовавшись предварительно и не поспорив с ним. Сегодня это было невозможно — думать и принимать решения он должен был сам.

Биной не страдал отсутствием способностей к самоанализу. Он не мог оправдывать себя, сваливая вину на объективные причины. И потому после некоторого раздумья привел к выводу, что во всем виноват он один.

«Нет на земле такого ловкача, — мысленно рассуждал он, — который мог бы купить вещь, ничего не заплатив за нее. Если хочешь выбрать одно, поступись другим. Я же нахожусь в положении человека, который не хочет упустить ничего и потому теряет все. Хорошо тому, кто сумел решительно и бесповоротно выбрать свой жизненный путь. Несчастный же, который мечется по нескольким дорогам, не в силах отказаться ни от одной из них, только лишает себя возможности достичь желаемой цели. Кто он, если не жалкий бездомный пес!»

Трудно определить болезнь, но, даже установив диагноз, нелегко бороться с ней. Биной был способен остро мыслить, но не умел действовать. Вот почему до сих пор он во всем опирался на друга, более волевого, чем он сам. Наконец-то теперь, в самую критическую минуту своей жизни, он вдруг понял, что в мелочах безвольные люди могут прибегать к чужой помощи, но на крутых поворотах жизни им приходится рассчитывать только на свои силы.

Когда солнечные лучи начали подбираться поближе, разгоняя тень, в которой он сидел, Биной поднялся и снова вышел на дорогу, но не успел он сделать и нескольких шагов, как услышал голос Шотиша: «Биной-бабу, Биной-бабу!» И через секунду маленький друг уже крепко держал его за руку. Была пятница, и Шотиш шел домой из школы, чтобы не возвращаться туда до понедельника.

— Пойдемте к нам, Биной-бабу, ну пойдемте! — упрашивал он.

— Как же я могу? — спросил Биной.

— Но почему же не можете? — не отставал Шотиш.

— Вряд ли у вас очень обрадуются, если я так зачащу.

Но Шотиш не удостоил этот довод ни малейшим вниманием и только сказал:

— Нет, пошли!

Шотиш и не подозревал, как запутались и осложнились за последнее время отношения Биноя и его родных, и поэтому искренняя привязанность, которую мальчик питал к нему, особенно трогала юношу. Из всех обитателей дома, еще так недавно казавшегося ему земным раем, Шотиш один сохранил ясные, ничем не омраченные дружеские чувства к Биною. Он один с прежней доверчивостью смотрел на Биноя сейчас, когда все, казалось, рушилось вокруг него, и только одному Шотишу не было никакого дела до всех выпадов и обвинений общества.

— Пошли, брат, — сказал Биной, обняв мальчика. — Я провожу тебя до дому.

Обняв Шотиша, Биной словно ощутил всю сладость любви и ласки, которой Шучорита и Лолита окружали мальчика с самого детства.

Биной с наслаждением слушал мальчика, который всю дорогу без умолку болтал о каких-то посторонних пустяках. И в этом общении с чистой детской душой Биной смог на некоторое время забыть о своих собственных запутанных делах.

Дорога к дому Шучориты шла мимо дома Пореша-бабу. С улицы была видна гостиная Пореша во втором этаже. Когда они приблизились к дому, Биной не удержался и бросил взгляд на окно. Он увидел сидящего за столом Пореша-бабу. Разобрать, разговаривает он с кем-нибудь или нет, было нельзя, но было видно, что рядом с его креслом на низенькой плетеной табуретке, спиной к улице, сидит в позе примерной ученицы Лолита.

Возбуждение, в котором Лолита покинула дом Шучориты, не прошло ей даром. Она долго не находила себе места и наконец, не видя другого способа успокоить расходившиеся нервы, тихонько вошла в комнату отца. Таким миром и покоем веяло от Пореша-бабу, что нетерпеливая Лолита нередко приходила молча посидеть возле него, когда раздражение и беспокойство овладевали ею.

— В чем дело, Лолита? — спросил ее Пореш-бабу.

— Ни в чем, отец, — ответила она. — Просто у тебя тут так хорошо и прохладно.

Пореш-бабу прекрасно понимал, что сегодня она пришла к нему с разбитым сердцем; у него и самого на душе было тяжело. Он повел разговор о том и о сем, стараясь развеселить ее и понемногу отвлечь от черных мыслей.

Вот этой-то задушевной беседы отца с дочерью и был свидетелем Биной. Он невольно остановился, не отводя глаз от окна, и совершенно пропустил мимо ушей то, что говорил Шотиш. А тот как раз поставил на обсуждение чрезвычайно сложный вопрос из области военной тактики. Его интересовало в принципе, нельзя ли между своей и вражеской армиями расположить отряд дрессированных тигров и тем самым обеспечить победу? До этого момента вопросы и ответы следовали один за другим бесперебойно, и при этой неожиданной осечке Шотиш поднял глаза, чтобы узнать, в чем дело. Проследив взгляд Биноя, он увидел Лолиту и закричал:

— Лолита-диди, Лолита-диди, посмотри, я по дороге из школы встретил Биноя-бабу и привел его к нам!

Увидев, как вскочила со стула Лолита, как повернулся к окну Пореш-бабу, Биной отчаянно смутился, понимая, что причиной общего замешательства был он. Но делать было нечего. Простившись кое-как с Шотишем, он вошел в дом.

Когда он поднялся на второй этаж, Лолиты в гостиной уже не было. Чувствуя себя преступником, ворвавшимся к ним в дом и нарушившим их покой, он робко опустился на стул.

Как только с обычными вежливыми вопросами о здоровье и так далее было покончено, Биной сразу перешел к делу.

— Поскольку я не слишком ревностно соблюдаю правила и обряды, предписываемые индуистской религией, и, откровенно говоря, чуть ли не ежедневно нарушаю их, я считаю своим долгом вступить в «Брахмо Самадж». И мне очень хотелось бы, чтобы именно вы ввели меня в ваше Общество.

Еще за четверть часа до этого у Биноя не было ни ясного желания, ни решимости сделать это. Пореш-бабу был настолько удивлен, что некоторое время молчал.

— Но обдумал ли ты всесторонне этот вопрос? — наконец спросил он.

— В данном случае обдумывать, собственно, нечего, — ответил Биной. — Вопрос, по-моему, заключается в том — правилен ли этот поступок? Ответ на него может быть только один. С моим образованием невозможно искренне воспринимать религию, сущность которой фактически сводится к тому, чтобы как-нибудь, не дай бог, не нарушить определенных правил и честно соблюдать определенные обряды. Я не могу не видеть несоответствия на каждом шагу. Пока я связан с людьми, ревностно относящимися к индуизму, я неизбежно буду оскорблять их религиозные чувства, что с моей стороны очень нехорошо. Даже отбросив в сторону остальные соображения, я считаю, что должен все это в корне изменить, иначе я потеряю всякое уважение к себе.

Для Пореша-бабу столь многословное объяснение было совершенно необязательным. Нужно оно было самому Биною, чтобы укрепить его решимость. Теперь его просто распирало от гордости при мысли о том, что он оказался в самой гуще борьбы добра и зла, из которой — встав на сторону добра — он непременно должен выйти победителем. На карту сейчас было поставлено его человеческое достоинство.

— А совпадают ли твои взгляды в вопросах веры со взглядами «Брахмо Самаджа»? — спросил Пореш-бабу.

— Скажу вам откровенно, — ответил Биной после короткого раздумья. — Было время, когда я считал себя человеком религиозным. Я даже со многими ссорился по этому поводу, но теперь я убедился, что в вопросах веры я совершенный профан. И понял я это, познакомившись с вами. В моей жизни пока что еще не было случая, чтобы я почувствовал настоящую потребность в религии; не веря по-настоящему в ее необходимость, я до сих пор довольствовался принятой у нас религией и, давая волю воображению, упражнялся в софистике. Я никогда не ощущал потребности задуматься над тем, какая же религия истинна? И, собственно, интересовала меня не религия, а споры о ней. Чем труднее давалась победа в споре, тем больше я гордился такой победой. Я и теперь не могу с уверенностью сказать, станет ли для меня религия до конца истинной и необходимой. Несомненно одно: при благоприятных условиях и имея перед собой достойный пример, я со временем смогу разрешить для себя этот вопрос. И уж, во всяком случае, избавлюсь от унижения нести перед собой, как победное знамя, то, что в действительности противно моему здравому смыслу.