Гиблый Выходной - Алексей Владимирович Июнин

ублюдка по зубам огнетушителем, к тому же я все равно изначально планировал делиться половиной с Оксанкой. Теперь ты, твою мать, вместо нее. Рад, да? Фу, смотреть противно, утри слюни пока я не передумал. – Тут Соломонов опять остановился и, держа отвертку в застывшей руке, задумался. – Только… тебя же заметут. К бабке не ходи – заметут мгновенно. Может быть уже сегодня. Ты же лох. Тебя повяжут, не успеешь ты пересчитать свое бабло. И тогда ты меня опять-таки сдашь. Конечно сдашь. Не мотай репой, мать твою, ты меня сдашь потому что поверишь в то, что тебе скосят срок. Мне не остается ничего другого как взять тебя с собой, пацанчик.

– У вас есть план?

Соломонов поморщился и вернулся к неподдающемуся кейсу. Отвертка подковыривала застежки, но они не поддавались. В слесарке слышался скрежет, возня, щелчки.

– Разумеется у меня есть план, – произнес Константин Олегович и вытер взмокший от напряжения лоб, – и он еще в силе. Мальчик, ты наивно ошибаешься, если полагаешь, что я, идя на такое дело, не позаботился об отступлении. Я с этого начинал, мать твою. К вечеру мы с тобой сядем в автомобиль «Вольво» с определенными номерами, что будет ждать меня в условленном месте. На нем мы минуем все КПП и ни один мент… ни один господин полицейский не посмеет даже поднять на эти номера глаза, не то что полосатый жезл. Ночью мы уже будем далеко, а через день ты получишь новый паспорт и выберешь новое место жительства на Украине…

– Где? Я не хочу на Украину.

– Тебя, мать твою, не спрашивают куда ты не хочешь. Я лечу в Киев, насчет меня все договорено. И если хочешь спасти свою задницу и не угодить на нары… А ты этого очень сильно не хочешь, да? Да? Я кого спрашиваю?

– Не хочу.

– Очень тихо. Мне кажется ты не уверен.

– Не хочу!

– Отсюда следует вывод, что ты обязан захотеть улететь на Украину. Ты полетишь со мной и это не обсуждается, мать твою. – Соломонов отшвырнул отвертку. – Да что за черт, мать твою, дай что-нибудь другое!

– Что?

– Что-нибудь другое! – эммоцианально вскричал Соломонов. – Ты видишь, что эта гребаная отвертка не годиться. Так включи соображалку и подумай, что могло бы подойти! Надо потковырнуть эти замочки, мать их! Мать их перемать, я сейчас распилю этот сраный кейс!

Нилепин подносил своему шефу то один инстурмент, то другой, но начальник производства был слишком нетерпелив и нервозен, чтобы справиться с мелкой моторикой рук и у него не получалось поддеть и распрямить вогнутые защелки кейса. Он ругался и бил ладонью по подпрыгивающему кейсу (в такие мгновения Лева верил, что его босс может сломать крышку кейса, но та даже не мялась), швырял неподходящие инструменты, обвинял во всем главного бухгалтера Оксану Альбер и производителей таких невскрываемых кейсов. «А если бы у меня там были инсулиновые шприцы, мать вашу!!!» – огрызался он неизвестно кого конкретно имея в виду. Нилепин поднес начальнику «болгарку» и дошло даже до того, что они включили ее в сеть, но в последний момент Константин Олегович взял кейс в руки и потряс его. Из него слышалось шуршание чего-то бумажного.

– Ты слышишь? – спросил он у Нилепина.

– Слышу, Константин Олегович.

– Что ты слышишь?

– Что-то шуршит.

– Задам тебе только один вопрос и хочу получить ответ немедленно. Что, если, мать их, не деньги может шуршать внутри этого кейса?

– Что?

– Ну если не деньги, то что?

– Не знаю, – открыто признался Нилепин не смущаясь своей несообразительности. Он был полностью ведомым за своим боссом и доверялся ему во всем, отключив собственную «соображалку». Зачем ему было думать и принимать решения, если за него это делают не в пример лучше?

– Твою мать! Твою-ж мать, ты – бестолочь! Вопрос не сложный – что может шуршать в кейсе?

– Документы?

– Какие документы?

– Откуда я знаю какие там могут быть документы? Может газеты…

– Газеты?!! – взбеленился Соломонов и от возмущения готов был огреть кейсом Нилепина по голове. – Я не ослышался? Повтори. Ты феноменален, парень! Почему я взял тебя на работу, чем я ориентировался и по какой причине я до сих пор не уволил тебя? Я был о тебе лучшего мнения. Впрочем, мне на фабрике нужны именно такие тупицы как ты, они не задают лишних вопросов. Какие газеты? Какие документы? Это тот кейс в который Оксанка Альбер на моих глазах, укладывала бабло! Пачка к пачке, купюра к купюре. Такие новенькие двухтысячные, на них какой-то, мать его, космодром. Она не ложила туда документы. Значит тут в этом кейсе, может быть только бабло! Врубаешься или стоит разъяснить еще раз? Ни газеты, ни порножурналы, ни чего-то такого что не является деньгами. Только деньги! Много денег!

– Тогда зачем вы спрашиваете? Я думал…

– Там деньги! – заключил Соломонов и хлопнул по кейсу ладонью. – А где старпер?

Только тут оба мужчины обратили внимание на то, что Коля Авдотьев бесследно исчез. Он растворился незаметно, как запах, как тень от уходящего за горизонт солнца.

– Убежал! – воскликнул Нилепин.

– Ну и черт с ним! Кейс откроем потом. – огрызнулся Соломонов и, убедившись, что старичка действительно след простыл, взял кейс и вышел из слесарки. Авдотьева не было и в цеху, он был мастером прятаться, но на всякий случай начальник производства позвал его по имени. Старик скрылся.

– А ваш план по отступлению, – заговорил не отстающий от Соломонова ни на шаг Лева Нилепин, – он точно сработает?

– Точнее не куда, – огрызнулся Константин Олегович будто от назойливой тявкающей под ногами собачки.

– Вы уверены?

– Матвей Карусельщик, – произнес Соломонов вышагивая по цеху и зорко смотря по сторонам, – Тебе знакомо это погоняло? – Нилепин ответил, что никогда не слышал о таком и признался, что старается держаться подальше от криминального мира. – Счстливый ты человек, Нилепин, – вздохнул начальник производства. – Ни забот, мать твою, ни хлопот. Карусельщик – очень влиятельная фигура в нашем регионе.

– Не гоните, Константин Олегович, – ответил Лева Нилепин, – не может быть чтобы влиятельная фигура отзывалась на такое прозвище. Какая у него настоящая фамилия?

– Ты прав, Карусельщиком он был раньше, а теперь он, мать его, Матвей Олегович. Он может очень сильно разочароваться в человеке, если узнает, что кто-то назовет его Карусельщиком. Матвей Олегович, мать его! – прыснул Соломонрв. – Да я скорее съем кусок тюленьего дерьма, чем назову его по отчеству! А фамилия у него такая же как у меня. Мы сводные братья, мать нашу. Он старший, я младший. Теперь ясно? Чтобы у тебя далее не возникало вопросов и ты