Муос: Чистилище - Захар Петров

Все, кто остался в живых на Партизанской после «очищения», были оттуда выселены — Батура объявил опротивевшее ему поселение закрытым. Почти все, кто жил на Партизанской, стали гвардейцами батуриного войска. На время войны им не нужен дом, а после победы они найдут себе жилище получше — в уютных бункерах Улья.

Вот уже несколько дней Алесь был гвардейцем. Все, кто постарше и поопытнее, ушли брать Улей, а подростков вроде его оставили охранять поселения. Алесь попал в отделение Нарванного, которого так прозвали отнюдь не за флегматичный характер. Нарванный всем доказывал, что он соответствует новому времени и своему прозвищу. Он без сожаления замучил двух бродяг, набредших на их пост. А в свободное от дежурств время шастал по Тракторному, выявляя недовольных. Его верной помощницей была Сонька — умственно отсталая девочка, которой по законам нового времени должно было умереть. Но учитывая, что она одна из первых вступила в ГО и по слабоумию не испытывала никаких комплексов при совершении пыток и убийств, её уничтожение было отсрочено до определённого времени.

Теперь же Алесь тревожно ждал своей участи, коря себя за то, что заступился за пришлых, хотя они оказались на вид неплохими ребятами. Эти два здоровяка со странным говором относились к нему с предельным добродушием. Вот только странно было то, что к этой молчаливой молодой женщине они относятся чуть ли не как к своей матери, называя её тёткой Верой.

В числе тех, кто оставался на станции, были в основном женщины, дети, да полтора десятка подростков из ГО вроде Нарванного и Алеся. Все мужчины и многие девушки и женщины, имеющие достаточные навыки стрельбы из арбалета, ушли штурмовать Улей.

— Тревога! Нападение! Правый туннель от Пролетарской!

К клетке подбежала Сонька, просунув трость с торчащими на конце гвоздями, она стала ими колоть Паху и Саху:

— А ну, бля, крути педали, бля. И быстро, быстро…

Кто-то из партизан переключил подачу света с потолочных лампочек на прожектор, который другой партизан на тележке подтягивал к правому туннелю. Оттачиваемые тренировками навыки партизан по обороне своих поселений когда-то считались примером для подражания в Республике. Но партизан, как и жителей других секторов, часто перемешивали, и вновь прибывшие создавали диссонанс в коллективных навыках местных. Да и местные тренировались неохотно, лишь потому что их заставляли это делать администраторы. После уничтожения змеев эти тренировки большинство считало произволом Инспектората, таким же как налоги и трудовые повинности. Ко всему прибавить, что в этот раз командиры и самая боевая часть населения станции отсутствовала… Подростки и женщины больше суетились и толкались, выстроенный ими арбалетный строй был неполным и неплотным. Перекрыть вход в туннель заградительными воротами они не успели, и когда в луче прожектора, едва светящегося от велосипедных генераторов, появились aсмейцы, Нарванный, руководивший обороной, даже не успел крикнуть «пли». Началась беспорядочная стрельба по приближающимся aсмейцам, и всё же многих из них скосили арбалетные стрелы. Однако, когда люди генерала ловко взобрались на платформу, нервы партизанок не выдержали, они стали покидать строй, бестолково пятясь к своим жилищам, как будто они могли их защитить.

— А ну стоять! В строй! В строй! — орал Нарванный, лупя прикладом своего арбалета по убегавшим женщинам и подросткам.

Но паника уже началась, и остановить её было тяжело. Тогда Нарванный потащил оставшихся в строю арбалетчиков к выстроившемуся второму ряду. Этот ряд обычно составляли женщины постарше, которые вооружались, в основном, копьями. Им было что терять и было кого защищать — за их спинами, в их жилищах прятались дети. Поэтому эта линия обороны оказалась более стойкой. Отступившие к ним арбалетчики, начав меткую стрельбу по наступавшим, добавили женщинам решимости стоять до конца. Кое-кто из убегавших тоже вернулся в строй. Этим стройным рядом они приблизились к краю платформы, сбросив на пути тех из aсмейцев, кто ещё совсем недавно победно вскарабкался на платформу. Ещё немного, и aсмейцы отойдут…

— Тревога! Нападение! Левый туннель от Партизанской!

Второй отряд aсмейцев заходил в тыл. Кто-то из соратников Нарванного пытался организовать оборону с другой стороны станции. Но уже скоро Вера увидела, что юные партизаны бегут. На их лицах читался ужас — верный признак скорого поражения. Несмотря на неприветливую встречу подростков-партизан, ей хотелось выйти из клети и помочь им в обороне поселения. Сходные чувства испытывали братья. Саха нервничал, вращая головой по сторонам и наблюдая происходящее, а Паха со всех сил, до громкого гула в генераторе крутил педали, пытаясь хотя бы светом помочь обороне обречённого поселения.

Брошенный натренированной рукой метательный нож вошёл в затылок Нарванному, на дерзкой энергии которого пока что держали себя в руках защитники. Когда их харизматичный командир пал, большинство побросало оружие, бегая и мечась по станции, попадая под стрелы aсмейцев и натыкаясь на их мечи. Вскоре последние очаги обороны были подавлены и началось страшное…

— Всех мочи! Всех выродков мочи! Партизаны — выродки, помните это! Помните, что они сделали с Площадью Независимости! Достойные жить так поступить не могли! Не жалейте их! — орал какой-то полоумный глашатай, залитый с ног до головы кровью убитых им партизан и маша руками, в каждой из которой за волосы он держал головы, отрубленные им у подростков. — Никто не должен остаться! Сделайте это! Ради будущих поколений, сделайте это!

Дикий хохот, надрывный детский плач, визги, удары мечей, разрубающих кости и плоть. Вера всегда была участником битв, но никогда не была зрителем. Ей впервые довелось увидеть со стороны, что такое война. Ей не хотелось на это смотреть, но глаз отвести или закрыть она не могла. Паха перестал крутить педали — темнее не стало, потому что поселение освещали зажжённые факела aсмейцев. Сильный удар по прутьям клети рядом с Верой, и Вера увидела перепуганное лицо Соньки, которая схватилась руками за прутья их тюрьмы и смотрела на Веру, как будто та могла ей помочь. Два крепких aсмейца не могли оторвать Сонькиных рук от решётки, и тогда один из них рубанул по рукам мечом. Они потащили визжащую Соньку в одну из хижин, попутно срывая с неё одежду.

Время сбилось в комок, наполненный воплями, смертью и ужасом; и трудно было сказать, длилось это кровавое зрелище десять минут или два часа. А потом всё стихло, лишь стоны раненных aсмейцев да шаги тех из них, кто искал оставшихся в живых партизан, чтобы добить и их.

— Командир, а что с этими делать-то? Тоже в расход? — aсмеец из бывших армейцев уже подымал арбалет, чтобы прямо в клетке перестрелять тех, кто там был.

— Да зачем же?

К клети подходил майор — тот штабной офицер, который был большим специалистом в уничтожении людей газом. Майор не узнал Паху и Саху, зато Вера услышала, как затрещали кулаки обоих братьев, увидевших причину их страшных снов. И Вера тоже узнала этого офицера — именно он деловито прохаживался по поселению Ботаники во время операции по обследованию того заражённого мицеоном поселения. На Веру он даже не посмотрел:

— На партизан они не похожи. А раз партизаны посадили их в клетку, значит они — враги партизан. А раз они враги партизан, значит вполне могут оказаться нашими друзьями. Вот эти два молодца одинаковых с лица стали бы неплохими солдатами. Разъясни им прелести службы в АСМ, ну а откажутся — тогда уж точно в расход.

— Командир, а с остальными что?

— Ну а это пусть одинаковые с лица решают, конечно, если они с нами остаются. А нет, то и этих двоих туда же.

— Командир, а вы помните бабу-следователя? Это не она случайно?

Майор внимательно посмотрел на Веру:

— Нет, не уверен. Я слышал, что той бабе морду не так давно поменяли, а с новой личиной я её и не видел. Надо бы генералу показать — он-то её точно узнает. И если она окажется следователем, я ей не завидую…

Через несколько минут Вера увидела Дайнеко, в окружении офицерской свиты двигавшегося к клетке по узкому проходу между хижинами. Стареющий генерал, переступая через трупы женщин, детей и подростков спешил увидеть одного из самых ненавидимых им людей в Муосе, по дороге придумывая муки для той, которая смела когда-то дерзить ему. От спешки он даже на несколько шагов опередил свою свиту. И он не заметил двух теней, появившихся из бокового прохода и тут же исчезнувших. Вере, да и всем, кто это наблюдал, подумалось, что это лишь игра теней факелов, тем более, что генерал сделал ещё несколько шагов, по дороге пытаясь достать застрявший у него в левой половине груди стилет, и лишь потом упал.

— Стоя… — пытался крикнуть один из дозорных, вставленных у входа в туннель со стороны Партизанской, но крик его захлебнулся.