История христианской Церкви Том II Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. Χ.) - Филип Шафф

Однако из этого и других подобных отрывков мы видим, что его жажда мученичества выходит за границы подлинной здравости и самоотречения апостолов, побуждающих в равной мере желать и смерти, и жизни, если будет на то благая воля Господа[1279]. Энтузиазм Игнатия вырождается, превращаясь в неистовое нетерпение, нездоровый фанатизм. Он похож на зловещий факел, а не на ясный и спокойный свет. Во всех его слишком пылких заявлениях о собственной кротости и полной недостойности проглядывает утонченная духовная гордость и довольство собой. Наконец, есть нечто оскорбительное в тоне его послания к Поликарпу, в котором он обращается к этому почтенному епископу, ученику апостола, к тому времени уже достигшему зрелого возраста, не как к соработнику и брату, но, скорее, как к ученику, с увещеваниями и предостережениями вроде: «Стремись обрести больше знаний, чем у тебя есть». «Будь мудр, как змеи». «Будь более ревностным, чем сейчас». «Избегай дьявольских искусств»[1280]. В последнем совете он заходит даже дальше, чем Павел, призывавший Тимофея избегать «юношеских похотей»[1281], — и вряд ли совет этот был оправданным. Другими словами, мы видим, что разница между мучеником апостольского и послеапостольского периода проявлялась не только в силе и глубине учения, но также в жизни и страдании.

Догматические и церковные взгляды посланий Игнатия представляют собой своеобразное смешение и несколько материалистическое осмысление учения Иоанна о воплощении Слова и идеи Павла о Церкви как Теле Иисуса Христа. В «католической церкви» — выражение, впервые употребленное Игнатием, — то есть в епископальной ортодоксальной организации его времени, как таковой, автор видит продолжение таинства воплощения, на реальности которого он решительно настаивает, споря с докетистами; каждый же епископ для него — зримый представитель Христа, личный центр церковного единства, к которому он призывает своих читателей с величайшей настойчивостью и почти страстным рвением. Таким образом, он применяет эти идеи апостолов непосредственно к внешней организации, подчиняет их принципу и институту развивающейся иерархии. В этом заключается основное значение его посланий, а также причина их большой популярности среди католиков и прелатистов[1282] — и непопулярности среди противников епископата и современных критиков более радикальной школы[1283].

Примечательно, что идея епископской иерархии, о которой мы говорили в другой главе, впервые ясно и смело была выдвинута не римским епископом того же периода Климентом[1284], но епископом Восточной церкви — хотя она была перенесена им на римскую почву и там орошена его кровью мученика. Стоит также отметить то обстоятельство, что эти древнейшие документы об иерархии были так искажены из–за последующих благочестивых вставок, урезаний и изменений, что сегодня почти невозможно найти реального исторического Игнатия за гиперигнатиями и псевдоигнатиями предания.

§165. Споры об Игнатии

Из всех произведений апостольских отцов церкви ни одно не вызвало столько споров, особенно в наше время, как послания Игнатия. Отчасти это объясняется важностью их значения для решения проблемы епископата, а отчасти существованием стольких разных вариантов. Последний факт, похоже, может быть применен и как довод в пользу гипотезы о существовании единого подлинного источника для всех них, и как довод против предположения о том, что какой–либо из сохранившихся текстов является полным. Ренан описывает проблему Игнатия как самую трудную проблему древней христианской литературы, уступающую только вопросу о Евангелии от Иоанна (Les Évang., р. χ).

Споры об Игнатии можно разделить на три периода: первый — от публикации недостоверного текста до публикации краткого греческого текста (1495 — 1644 г.); второй — от обнаружения и публикации краткого греческого текста до обнаружения и публикации сирийского текста (1644 — 1845 г.), из–за которого пришлось отказаться от более полного греческого текста; и третий — от обнаружения сирийского текста до наших дней (1845 — 1883 г.), когда исследователи предпочитали краткий греческий вариант.

1. Более полный греческий вариант из семи посланий плюс восемь дополнительных. Четыре из них были опубликованы на латинском языке в Париже в 1495 г. как приложение к другой книге; остальные одиннадцать — Фабером из Этапля, опять же на латыни, в Париже, 1498 г.; потом все пятнадцать были опубликованы на греческом — Валентином Гартунгом (называемом Пацием или Иринеем) в Диллингене, 1557 г.; и двенадцать были опубликованы Андреасом Геснером в Цюрихе, 1560 г. Католики сначала приняли их как подлинные труды Игнатия. Гартунг, Бароний и Беллармин отстаивали подлинность по меньшей мере двенадцати из них, но Кальвин и авторы «Магдебургских центурий» все их отвергли, и позже католики посчитали по меньшей мере восемь из них поддельными (это два латинских послания Игнатия к святому Иоанну и одно — к деве Марии в ответ на ее вопрос, а также пять греческих посланий Игнатия: к Марии Кастаболитской с ответом на вопрос, к тарсянам, к антиохийцам, к Герону, диакону Антиохии, и к филиппийцам). Эти послания полны грубейших исторических и хронологических ошибок. Они совершенно неизвестны Евсевию и Иерониму. Это бесполезные подделки, названные именем Игнатия, чтобы придать им вес и авторитет. Унизительно, что поддельные послания Игнатия, в том числе к святому Иоанну и деве Марии, в их искаженном латинском переводе вплоть до XVI века вытесняли и затемняли исторические послания Игнатия. Неудивительно, что Кальвин с таким презрением отзывался об этом подлоге. Но так и историческая Мария была вытеснена Марией вымышленной, и реальный Петр — лже–Петром, и реальный Климент — Псевдо–Климентом. Здесь, как нигде, мы видим важность и полезность исторического критицизма для защиты истины и чести.

2. Более краткий греческий вариант из семи посланий, известных Евсевию, был обнаружен в латинском переводе и издан архиепископом Ашером в Оксфорде, 1644 (Polycarpi et Ignatii Epistolae), и на греческом — Исааком Воссием на основании Медицейского кодекса в 1646 г.; и еще раз — Т. Руинартом на основании Кольбертинского кодекса в 1689 г. (вместе с Martyrium). У нас есть также фрагменты сирийского перевода (у Куретона) и армянского перевода, очевидно, сделанного с сирийского (напечатан в Константинополе в 1783 и сравнен Петерманом). После обнаружения краткого греческого варианта у более длинного осталось очень немного сторонников (эксцентричный Уистон, 1711; в более поздний период — Фр. К. Мейер, 1836), и их аргументы были последовательно опровергнуты Р. Ротом в его Anfänge, 1837, и К. Фр. Л. Арндтом в «Studien und Kritiken», 1839). Обычно от него отказываются даже римско–католические ученые (такие как Петавий, Котелье, Дюпен, Гефеле, Функ). Но в том, что касается подлинности более краткого греческого текста, мнения исследователей разделились.

а) В пользу его подлинности и полноты выступают Пирсон (Pearson, Vindicae Ignatianae, 1672, против сомнений проницательного Даллея), позже — Гайслер, Мелер (католик), Рот (1837), Хантер (1841), Дюстердик (1843), Дорнер (1845) и (после публикации более короткого сирийского варианта) Джейкобсон, Гефеле (католик, 1847 и 1855), Денцингер (католик, 1849), Петерман (1849), Вордсворт, Чертон (1852) и, более тщательно, Ульхорн (1851,1856) и Цан (1873, Ign. v. Ant. 495–541). Того же взгляда придерживаются Вислер (1878), Функ (в Patr. Apost. 1878, Prol. LX sqq., и его монографии 1883), каноник Трэверс Смит (Smith and Wace, 1882) и Лайтфут (1885).

б) Ряд исследователей считает подлинными только три послания из семи (см. ниже под номером 3). Также Ларднер (1743), Мосгейм (1755), Неандер (1826), Тирш (1852), Лехлер (1857), Робертсон и Дональдсон (1867) склонны считать, что в посланиях присутствуют по меньшей мере более поздние добавления.

в) Краткий вариант, хоть он и более древний, чем длинный, также искажен. Послания были подделаны во второй половине II века с целью пропаганды епископата и поклонения мученикам. Это мнение умело защищают два разных класса богословов: во–первых, кальвинисты в интересах пресвитерианства или антипрелатизма — Клавдий Салмасий (1645), Дэвид Блондель (1646), Даллей (1666), Сэмюэл Баснаж и доктор Киллен из Белфаста (1859 и 1883); во–вторых, тюбингенская школа критики, в чисто исторических интересах — доктор Баур (1835, потом против Рота, 1838, и против Бунсена, 1848 и 1853), Швеглер (1846) и, более тщательно, Гильгенфельд (1853). Тюбингенские критики отвергают все произведения Игнатия в целом как антиисторические, отчасти потому, что вся предполагаемая ими историческая ситуация и путешествие Игнатия в Рим маловероятны, отчасти потому, что в них защищается форма церковного управления и критикуются гностические ереси, которых «не могло» существовать во времена Игнатия. Этот крайний скептицизм тесно связан со взглядами тюбингенской школы в целом на историю древнего христианства и не объясняет того факта, что Игнатий был историческим лицом с четко обозначенной индивидуальностью и написал ряд посланий, широко известных и ценимых ранней церковью. Ренан признает подлинность Послания к римлянам, но отвергает шесть остальных, как подделки, изготовленные каким–то ревностным сторонником ортодоксии и епископата, жившим около 170 г. по P. X. Он не замечает в них le génie, le caractère individuel[1285], но высоко оценивает Послание к римлянам, в котором энтузиазм мученика находит «son expression le plus exaltée»[1286] (p. 489).