Коромысло Дьявола - Иван Катавасов

«Атта, гёрл! Молодца, девочка, чтоб не замерз наш бедолага и не простыл часом».

Чуть погодя, когда в салоне стало совсем тихо и спокойно, Филиппа чрезвычайно насторожил Гореваныч. Ветеран-спецназовец, до того безмятежно еле слышно по-стариковски похрапывавший, вдруг плавно приподнялся и сверхъестественно скользнул вдоль прохода в полной боевой готовности. В движении он внезапно сделал фехтовальный выпад, неприметно кольнув в шею чем-то из-под ладони какого-то черноголового азиатского хлыща, второго с краю.

«Мадре миа! У Гореваныча-то нашего неслабое ясновидение. Зафонило со скрежетом, аж в ушах засвербело. И двигается он типично в дискретной телепортации. Так-так… примем к сведению его магический потенциал в экстремальности.

Наверняка его перекрутило после того случая в Питере, когда Ваньку телом прикрыл. Почему мне раньше-то не приходило в голову его прощупать?

А все Ника-дурында. Мол, на близких дарования не применять…

Да-а… вот тебе, неофит, исключение из правил в разбросе стихийных аномалий природной магии, помнится, Пал Семеныч мне толковал.

И я-то хорош, нечего сказать, каброн, из рака ноги! Сообщника не приметил, кабы не Гореваныч…»

Продолжая себя всячески ругать и поносить, Филипп дождался, пока компетентный спецназовец снова примет спящий вид, встал и на этот раз в открытую потопал в туалет с тошной, скорбной миной человека, плохо переносящего воздухоплавание и самолеты. По пути туда и назад инквизитор придирчиво и дотошно изучил обстановку.

«Слава Богу, на борту оказалось только двое воздушных пиратов. И чего им, нечестивцам магометанским, неймется? Ишь, отчего-то нашу христианскую цивилизацию невзлюбили, Америку, Россию…»

Задавшись риторическим вопросом, Филипп удовлетворенно понаблюдал, как первому незадачливому террористу дюжий афроамериканский стюард и жилистая стюардесса англосаксонских кровей очень незаметно помогли покинуть салон бизнес-класса. Едва ли не в орденском стиле аноптического образа действий.

Спать рыцарь Филипп не спал, бездейственно не расслаблялся. Так он себя наказал за непростительное упущение. Оттого подсмотрел, как второго покойника соседи со скандалом и сенсацией обнаружили за пару часов до посадки.

Что ж, в полете всякое случается. Авиакомпания приносит свои извинения. Неприятно, но факт. Редко, но бывает, что и два человека на борту смиренно отойдут в мир иной. Один во сне безвременно скончается от инфаркта, а другой ни с того ни с сего взял да и умер от синдрома внезапной остановки дыхания.

Надо же, какое несчастье!..

Незадолго до приземления в Америке невыспавшегося, несчастного и кислого Гореваныча отчасти утешил Филипп, напомнив ему о часовых поясах:

— Мне в самолете тоже плоховато спится, товарищ майор.

Ладненько, Игорь Иваныч, скоро закат по местному времени, отдохнем по полной у Джона Бармица на ранчо, в асьенде Пасагуа. Слегонца выпьем с дороги, закусим, спать ляжем по-деревенски, с петухами, с курами, индейками, индейцами, ковбойцами…

— Посмотрим…

Все же Филиппу до невозможности хотелось поднять настроение доброму человеку, сработавшему профессионально и безупречно. Невзирая ни на что. «Бог с ней, с его натуральной магией, если на пользу дела и спорадически… Вот она и крутит его, болезного, ведь к трупам ему не привыкать стать…»

Стало быть, и поинтересовался неспроста, с эмпатией наведенной:

— Гореваныч, ты этот «Боинг» широкофюзеляжный смог бы посадить?

— Попробовать, конечно, можно. Но не стоит, Филька. Хотя, если б его штурмовать в хорошей компании, тогда я, пожалуй, молодость-то как-нибудь вспомнил…

Пускаться в спецназовские воспоминания Гореваныч и не пытался. Не к чему это! Но, естественно, вновь пришел в отличную форму и норму. Так сказать, на боевом коне.

«Работай, старый, не раскисай… Тут у них в Техасе когда-то президента Кеннеди в расход пустили. А нам еще надоть до места добраться, до этого самого коневодческого ранчо…»

К непарнокопытным из рода лошадиных Игорь Иванович Смолич был совершенно безразличен. «Эка невидаль мустанги!»

Вот чего никак нельзя сказать или даже подумать о Павле Семеновиче Булавине.

Никто из секуляров не мог надолго задуматься над тем, каким же образом прецептор Павел заочно, удивительно счастливо превратился в доброго старого знакомого родовитой фамилии Бармицев. К их радостному удивлению он списался по электронной почте, созвонился через океан с хозяином ранчо мистером Джоном Бармицем-Вторым. Чтобы объявиться там в роли писателя, работающего над новой книжкой о лошадях одомашненных и диких.

Писатель-лошадник действительно живет, пишет, здравствует в России. И фамилия ему от пращуров досталась говорящая, литературная, чеховская, лошадиная. Ее и запомнить простым читателям мудрено.

Но написать-то им все можно, что на бумаге сочинить, что в почтовом ящике виртуально и реально ввести. Немудрено и отправить одно-второе письмишко по и-мэйлу.

Вполне объяснимо лошадиный писатель в реальности получил письменное приглашение, визу в консульстве. И отправился погостить, на привольное житье мустангов посмотреть, на несколько недель в асьенде Пасагуа. Так на мексиканский лад с давних пор прозвали земельные угодья гостеприимных техасских Бармицев близ полноводной реки Брасос.

Очень естественно выяснилось: батюшка-то нашего сочинителя, также страстный лошадник, был душевно знаком с покойным Бармицем-Первым. Верно, по переписке. Письма в семейном архиве сохранились…

«…Написано и прочитано. Ежели словцо «легенда» в переводе с латыни на новые языки означает то, чего следует прочитать. Зато трудно проверить.

Свежо предание берем на веру. Пускай вернее написать и поверить в то, что наш легендарный Павел сын Семенов в Новом Свете познакомился с Бармицем-Нулевым, когда тот был и числился беглым дворовым человеком князей Бармициных в новоархангельском имении. Сказался в нетях и траперствовать убег крепостной егерь Тимошка в Североамериканские штаты. Сбежал куда-то на юг в горные леса под Орегон.

А, может быть, былинный Пал Семеныч, скажем, в реале как-то раз повстречался с настоящим лошадником-сочинителем, сроду не чаявшим покидать родных рязанских пределов.

Паче чаяния получит вдруг у него на ферме под Рязанью этот Сан Саныч с лошадиной фамилией открытку на Рождество из Техаса. Удивится ей, чего, мол, на белом свете ни деется? Покойника-батюшку, сгинувшего в сталинских лагерях как американский шпион, добром помянет. А там и думать позабудет о чудаках из Америки, отца с сыном перепутавших».