В никуда - Нельсон Демилль

– Мне сейчас положены боевые. А с тех пор как познакомился с тобой – надбавка за особый риск.

– Все хохмишь?

– Какие уж тут шуточки...

Мы выбрались на платформу, где на холодном бетоне стояли, сидели и лежали сотни людей. Среди них я заметил рюкзачников и несколько западных туристов среднего возраста. На многих – недавно купленные горские вещицы разных племен, вперемешку мужские и женские. Настоящим горцам это казалось забавным. Они показывали на белых пальцами и хихикали.

Сьюзан закурила и спросила:

– Сколько платят боевых?

– Пятьдесят пять баксов в месяц, шестьсот шестьдесят долларов в год. Не густо. А ребята вроде Эдварда Блейка, которые не подставляли в джунглях задницу под пули, в это время обтяпывали валютные делишки и мухлевали на черном рынке. Или просто грабили. Есть такие, кто разбогател на войне. Но большинство либо погибли, либо получили ранение, либо свихнулись. И им за все про все по пятьдесят пять сраных долларов в месяц.

Сьюзан подумала и сказала:

– Теперь я понимаю, почему ты принимаешь все так близко к сердцу.

Я промолчал.

– Интересно, как Блейк переправил все это домой?

– Мы этого скорее всего никогда не узнаем. Перед отправкой на родину нас трясли, не везем ли мы наркотики или оружие. А что там еще мы тащили в своих вещмешках, никого не интересовало. В Штатах таможня пропускала не глядя – там знали, что нас уже проверили на наркотики и взрывчатку. А офицеры вроде капитана Блейка вообще пользовались особым доверием.

Сьюзан кивнула:

– За каждым большим состоянием стоит преступление.

Поскольку Лаокай считался пограничным городом, здесь было много военных в форме – в основном пограничные патрули, но встречались и вооруженные до зубов солдаты, словно они ждали, что вот-вот разразится новая война. Местечко было паршивым, но все-таки здесь было много туристов-смельчаков из Австралии, Европы и Америки и мы могли хоть как-то раствориться среди них.

Пограничная полиция начала рейд по платформе – копы спрашивали удостоверения личности и требовали взносы в фонд вдов и сирот. Полицейские особенно наседали на китайцев и одиноких белых – тех, что были без гидов.

Сьюзан тоже обратила на это внимание и толкнула меня в бок.

– Видишь ту группу? Кажется, американцы. Пойдем присоединимся.

Я уже понял, что они американцы. Двое мужчин в пятьдесят градусов нарядились в шорты. А женщины нацепили столько купленных у горцев украшений, что стали похожими на антенны радаров.

Их было около двадцати человек и экскурсовод – мужчина-вьетнамец. Сьюзан отличалась большей общительностью, чем я. Она заговорила сразу с несколькими дамами и принялась обсуждать с ними побрякушки и ткани.

Примерно в семь состав дернулся, сдвинулся с места, переместился с запасного на главный одноколейный путь и встал к платформе. Сьюзан рассталась с новыми подружками. Мы побежали к нашему второму вагону в коротком восьмивагонном поезде и нашли свои места.

Вагон был узким: два сиденья с левой стороны, а справа – проход вдоль окон. Мы положили рюкзаки на полку над головой.

– Садись у прохода, – предложила Сьюзан. – Сумеешь вытянуть ноги. Здесь очень тесно.

Мы сидели молча. Каждый думал о том, сколько раз нам уже повезло и что об этом нельзя говорить. Конечно, большое значение имеют опыт, тренировка и мозги. Сьюзан оказалась хорошей спутницей в дороге. Не представляю, справился бы я без нее или нет. Над этим вопросом мне предстояло ломать голову всю оставшуюся жизнь.

В 7.40 локомотив дернул состав, и мы отправились в Ханой. Железная дорога шла по левому берегу реки Красной. Долину с обеих сторон теснили Тонкинские Альпы. Немного воображения – и можно было представить, что мы катим по Европе в какое-нибудь приятное место.

Вагон был набит вьетнамцами и белыми. Некоторые стояли в тамбуре, однако никто не сидел на корточках в узком проходе.

Мы еще немного помолчали и смотрели в окно, за которым разворачивался вполне живописный пейзаж. Поезд грохотал и дребезжал. Я понял, что вагон не отапливался, и еще догадался, что к нашему составу забыли прицепить бар.

– Пока все в порядке, – повернулась ко мне Сьюзан.

– Пока да.

– Скажи, я была тебе хорошей напарницей? – спросила она.

– А что, я уже дома? Цел и невредим?

Она закурила и несколько минут не отрываясь смотрела в окно. А затем задала новый вопрос:

– Каковы твои инструкции относительно Ханоя?

– А твои?

Она ответила не сразу.

– Мне необходимо явиться в посольство и отчитаться.

– Около посольства есть вьетнамская охрана?

– Я была там всего один раз. Но вспоминаю... да, есть вьетнамский полицейский пост. Кроме того, мне говорили, там постоянно пасутся шпики в штатском: смотрят, кто входит и выходит, даже фотографируют, а иногда останавливают.

– Что ты делала в посольстве?

– Ничего. Просто посещала.

– Отлично.

– Так каковы твои инструкции? – переспросила она.

– Мне предписано остановиться в "Метрополе" и ждать дальнейших указаний. Со мной могут связаться, а могут и не связаться; меня могут вызвать в посольство, но могут и не вызвать. В любом случае завтра я лечу в другой город.

– В Бангкок. Я видела твои билеты.

– "Метрополь" исключается, Ханойский аэропорт исключается, а посольство под наблюдением.

– Что же в таком случае ты собираешься делать?

– Ханойский "Хилтон" еще открыт?

– Перестань, дело не шуточное.

– Я всегда шучу, когда волнуюсь. Итак, я тебя правильно понял, что вице-президент Блейк в настоящее время находится с визитом в Ханое?

– Приехал к своему старинному другу Патрику Куинну и заодно принять участие в конференции по проблемам пропавших без вести. Но я уверена, что он собирается провести еще ряд встреч с вьетнамским правительством, которые не афишируются прессой.

– Ему предстоит еще одна незапланированная встреча, – кивнул я. – С нами.

Сьюзан долго молчала, прежде чем ответить.

– Не знаю, хорошая это идея или плохая.

– Если он в курсе своих проблем, то, естественно, пожелал оказаться в Ханое, то есть там и в то время, где завершается наша миссия, чтобы в случае необходимости иметь возможность оказать давление. Мы можем ему в этом помочь.

– Честно говоря, – призналась она, – я совершенно не представляю, знает он или нет о своих проблемах. Но другие знают. А Блейка, мне кажется, просветят в Ханое. Мистер вице-президент, у нас плохие новости: мы в курсе, что вы убили во время войны троих вьетнамцев и американского офицера. Но у нас есть и хорошие новости: мы держим ситуацию под контролем.

– Ситуация не под контролем, – напомнил ей я.

– Считается, что под контролем.

Поезд шел на восток, в Ханой, а мы со Сьюзан обсуждали разные версии и предположения и пытались выстроить план игры. Я уверил ее в том, что совершенно ей доверяю. И она уверила меня в том же.

У меня сложилось ощущение, что по первоначальному плану я не должен был дотянуть до этого момента и что Сьюзан скорректировала сроки моего пребывания на этом свете. Паранойя да и только. Или, может быть, меня с нетерпением ждали в Бангкоке, где предстояло определить, насколько много я узнал и, как выразился господин Конуэй, каким образом со мной обойтись. А Сьюзан вызовут в качестве свидетельницы за или против меня. В то время как мой приятель Карл выступит в роли судьи.

– Ты сама-то собираешься в Бангкок? – спросил я у нее.

Она не ответила.

– Эй, Сьюзан, признайся.

– Да.

– Отлично. Только имей в виду вот что: если существует вероятность, что мне... ну, скажем так, могут до срока понадобиться военные похороны с почестями, не исключено, что и ты окажешься в таком же неприятном положении.

– Мне это приходило в голову.

– Вот и славно. – Я больше не возвращался к этой теме.

Мы двигались навстречу восходящему солнцу, навстречу Ханою, навстречу окончанию моей миссии и третьей, теперь уже точно последней, поездке по службе во Вьетнам.

Поезд из Лаокая медленно проехал северные пригороды Ханоя и в 18.34 втянулся на вокзал Лонгбьен.

Дорога из знойного грешного Сайгона привела меня на поля сражений Южного Вьетнама, в мое собственное сердце тьмы и дальше, в глубь внутренних районов страны по пути открытий и, как я надеялся, самопознания.

Подобно многим, кто здесь когда-то побывал, я примирился с этой страной. И подобно многим другим из моего поколения – мужчинам и женщинам, – кто здесь никогда не был, но многие годы жил Вьетнамом.

Однако война все еще имела власть вторгаться в наши сны и часы бодрствования. Именно такие времена наступали для Эдварда Блейка.