Птицы небесные. 1-2 части - Монах Афонский

— Дорогой мой, ты помолись лучше, чтобы мы смогли спуститься обратно! Ведь гибнут больше на спуске, чем на подъеме…

Мое замечание заставило Андрея призадуматься.

Я осторожно посмотрел вниз, отыскивая путь, которым мы поднялись. От этого зрелища у меня стало холодно в груди. Понять, где мы прошли, казалось совершенно невозможно. Из сияющей бездны тянуло ужасом. С трудом поборов в себе страх и перекрестившись, на дрожащих ногах, судорожно хватаясь за скалы руками, я сполз на первую каменную полку. Мой друг молча следовал за мной. Мы перевели дух и вновь начали спуск.

Каждый каменный карниз под нами выглядел недоступным, но после спуска на него следующий скальный выступ казался еще более грозным. Тем не менее, в полном молчании, мы спускались все ниже и ниже, пока под нами не забелела длинная полоса фирнового снега, круто уходящая вниз. Спустившись, мы присели прямо на снег и посмотрели друг на друга. Наши лица молча говорили о пережитой опасности.

— Слава Богу, мы живы, Андрей!

— Да, батюшка, слава Богу! Но это был высший класс! — не удержался он.

Идти вниз по плотному фирну было очень утомительно, так как приходилось каблуками вбивать сапоги в жесткий снег, к тому же я постоянно падал, не в состоянии удержаться в обуви с истертой подошвой. Тогда мне показалось лучшим изменить тактику спуска, и я стал съезжать в сапогах, словно на лыжах, притормаживая лыжной палкой, когда набирал скорость.

— Андрей, делай как я — притормаживай палкой и старайся не разгоняться! — крикнул я, оборачиваясь.

Но мое замечание опоздало. Он стремглав пронесся мимо меня, лежа на спине и безпомощно глядя в небо.

— Повернись на живот и воткни палку в снег! — продолжал я кричать ему вслед.

Но мой друг несся вниз, палки безполезно болтались на его руках, а он пальцами и каблуками пытался погасить скорость. Слава Богу, что дальше крутой склон постепенно выполаживался, и Андрею удалось затормозить в рыхлом и протаявшем на горячем солнце снежнике. Когда он наконец поднялся, его фигурка казалась совсем микроскопической на фоне огромных размеров ущелья.

Еще час я спускался до него по лавинному снежному языку, который Андрей пролетел за десять секунд. Он хмуро вытряхивал из брюк набившийся в них мокрый снег. Ссадины на руках и ногах молчаливо свидетельствовали о его страдании.

— Почему же ты не тормозил, Андрей?

— Растерялся… — развел он руками и поглядел вверх. — Ну и полет… Ничего, царапины заживут! — улыбнулся он, заметив мой соболезнующий взгляд. — Главное, цел остался!

Тропа, по которой мы огибали Чедым, кружила столь прихотливо, что, казалось, проложена так нарочно. Чтобы выиграть время, я предложил сократить путь и пройти очередное ущелье напрямую, через его верховья, забыв о коварных подошвах на моих сапогах. Пока на крутом склоне тянулись редкие кусты, они помогали мне удерживаться от падения, но, когда мы вышли на голые скальные полки, дело приняло нехороший оборот. Для того чтобы выйти на седловину под Чедымом, предстояло пройти по скальному наклонному карнизу, хватаясь руками за нависшие скалы. Мой спутник ловко преодолел этот участок, длиной метров пятнадцать, а я остановился, понимая, что мне здесь не пройти.

— Батюшка, осторожно продвигайтесь и пройдете! Вот увидите… — умолял меня Андрей, заметив мою неуверенность.

Но, когда я пытался двигаться по наклонной скальной полке, сапоги не держали меня на скалах и скользили. Уходящий в пропасть обрыв притягивал взгляд. Оглянувшись назад, я понял, что обратный путь практически безнадежен — слишком много сил мы потратили на то, чтобы приблизиться к седловине.

— Андрей, сапоги скользят, не могу идти! — крикнул я ему.

Тот в ответ безпрестанно крестил меня, подбадривая умоляющим взглядом. Опустившись на четвереньки, чтобы было больше сцепления со скалой, я на коленях пополз вперед, понимая, что при одном неосторожном движении срыв неизбежен. Рюкзак цеплялся за скалы и угрожал сбросить меня вниз. Передвигая с молитвой руки и ноги, я тихонько двигался вперед. Во рту пересохло. Руки и ноги дрожали. Этот нелегкий переход вдоль обрыва длился словно целую вечность. Приблизившись к первым кустам за карнизом, я судорожно ухватился за них руками. В этот момент больше всего хотелось осуждать и ругать того паренька, который оставил мне свои стертые сапоги. Только молитва помогла мне вытащить ум из неприятного состояния, в котором он жаждал бранить и порицать ничего не ведающего мальчишку. Отдышавшись на зеленом склоне, мы полезли круто вверх на перевал, над которым возвышались белые пирамиды кучевых облаков.

Все страхи и раздражения остались далеко позади. Зеленые склоны в россыпях альпийской незабудки радовали взгляд. К вечеру мы взобрались на седло под Чедымом. Тучи быстро заволакивали небо. Резко стемнело. Нам пришлось в спешке ставить палатку. Она хлопала на ветру и вырывалась из рук. Укрепили растяжки большими камнями. Хлопанье полотнища и рев ветра над головой заставляли нас постоянно прислушиваться к тому, что творится снаружи.

Грянувший словно у самого уха оглушительный раскат грома заставил нас усиленно молиться. Громыхающее эхо покатилось по хребтам. Молнии вспыхивали одна за другой, как будто все они собрались на этой горной седловине. От спальников шло голубое сияние. Мы взглянули друг на друга и не смогли удержаться от удивленных возгласов. Наши волосы стояли дыбом, и из них вылетали голубые искры. При малейшем движении от рук и одежды вылетали языки голубоватого пламени. Я вспомнил, как читал в справочнике туриста, что во время грозы необходимо выбросить из палатки все металлические предметы. Мы выкинули в темноту котелки, алюминиевые миски, ложки, кружки и термос, и остались сидеть под оглушительный громовой треск и пальбу. Голосов своих нам не было слышно, но молились мы вслух безостановочно, прося Господа, чтобы Он оставил нас в живых.

В непроглядной темноте разразился шумный ливень, который продолжался до утра. Когда мы выглянули из палатки, стоял густой туман. Нигде не было видно ни одного просвета, и в этом сплошном тумане нам предстояло отыскать спуск к реке по лесным обрывистым склонам. Я помнил, что под нами находится большой водопад, по которому невозможно спуститься. Грохот его доносился сквозь туман. Нам надлежало по большой дуге обойти несколько узких ущелий с бурными водопадами и найти спуск по единственному лесному хребту, полого выходящему к Бзыби. Попасть на него можно было лишь при некоторой видимости. Как нарочно, дождь не заканчивался и висел густой туман, полностью скрывающий наш путь. Хотелось остаться в палатке и переждать дождь, но он мог продолжаться и неделю. Наше положение осложнялось тем, что моего друга в скиту ожидал билет на самолет, к тому же Андрей обещал начальству явиться в Лавру без опозданий.

В полном тумане, повисшем на горах без всякого движения, мы продолжили спуск, не ведая, где находимся. Дождь лил не переставая.

— Андрей, ты тоже молись, чтобы нам хотя бы на секунду увидеть, куда мы идем! — безпрестанно просил я своего товарища.

Под густой пихтой, где казалось немного посуше, мы остановились и, молясь, во все глаза вглядывались в густую пелену, чтобы увидеть хотя бы часть рельефа. Но все было тщетно. Наша одежда совершенно промокла, и мы дрожали от холода. С пихты неожиданно посыпались дождевые капли. По верхушкам леса прошумел ветер, и туман пришел в движение. Впереди, в туманном окошке, проглянул на миг узкий лесной гребень, по которому нам следовало двигаться вниз. Мы стояли в опасном месте, где вниз расходилось несколько совершенно непроходимых ущелий, заканчивающихся клокочущими водопадами, откуда выбраться у нас уже не оставалось бы сил. «Господи, помилуй нас и спаси!» — с этими словами мы устремились вниз единственно верным путем, чтобы успеть пройти побольше, пока открылась небольшая видимость.

Не позволяй своему сердцу уснуть в лености и остыть в отчаянии. Ибо в Господе хранится животворящая благодать, пробуждающая усыпленных и восставляющая расслабленных. Душа хочет слышать сокровенное, видеть невидимое, познать непостижимое, ибо она желает верить. Да не постыдится вера ее в Твою благость, Господи, делающую немощных сильными, а порабощенных страстями — свободными в Твоей Божественной свободе.

ПЕРЕПРАВА

Прошу Твоей помощи, Владыко Человеколюбче, да отвергну самого себя, чтобы всецело постичь Тебя, Боже, и в Тебе обрести нового себя, — нового не плотью и размышлениями, а совершенным преображением души во Святом Духе. Укрепляясь в добром, укоряя себя в дурном, верная душа, обретшая в себе Иисуса Христа, продолжает возрастать в добре и учится любить Бога и ближних, чтобы в полноте постичь ту любовь, которою Ты любишь нас, Возлюбленный Иисусе, Боже наш.