Поиски счастья - Николай Максимов

В радостных приветствиях утонули звуки бубна. Уэномцы столпились у самой воды.

Тымкар первым спрыгнул на землю.

Широко улыбаясь, он здоровался и вглядывался в лица. Как все незнакомы! Да и на него многие смотрят с удивлением, как на человека другой земли…

Сипкалюк неподвижно сидела в байдаре. Тыкос убирал весла.

— Тымкар, это я — Пеляйме! — стоя против него, говорил пожилой чукча.

— Пеляйме! Тумга-тум! — они обхватили друг друга руками, счастливые встречей.

Пеляйме лишь на год старше Тымкара, он помнит все.

— А где Анкауге? Где Пелятагин? Где все люди этого поселения? Разве они перестали встречать приходящих к ним?

Уэномцы удивленно смотрят на него.

— Нет только Кочака, Все другие встречают тебя, Тымкар.

— Однако, я не вижу их. А где же Мэмель, Ильмоч, Эккем?

Чукчи опустили глаза. И Тымкар понял, что этих людей уже нет. Да, конечно, ведь прошло столько лет! Но разве все уже были тогда стариками?

— Какомэй…

Звуки бубна становились все громче.

— А где же Ренвиль?

— Ренвиль — я, — послышался в ответ пискливый голос подростка.

Уэномцы снова опустили головы: это был уже не тот Ренвиль…

На берег сошел Тыкос. Чукчи расступились, пропустили его к отцу.

— Тыкос! — в голосе Тымкара слышалось возбуждение. — Это Тыкос, мой сын.

— Тыкос? — повторили в толпе, улыбаясь.

— А где же Сипкалюк? Сипкалюк!

Сипкалюк? Это не чукотское имя…

Худенькая, с тревогой в больших глазах, жена подошла к Тымкару. Он взял ее за руку.

— Кочак? — он указал рукой туда, откуда раздавались тревожные звуки.

Ему никто не ответил, и он понял, что здесь не забыли историю его жизни.

В байдаре поскуливали забытые собаки; они пытались перегрызть поводки и выпрыгнуть на берег.

Злоба обуяла Тымкара. Он понял, зачем шаманит Кочак. «За что, за что? — думал он. — Разве я убил таньга?! Злой шаман, злой!»

Уэномцы обратили внимание, как страдальчески исказилось лицо Тымкара.

— Я не убивал таньга! — в отчаянии выкрикнул он. — Кочак… — но он не посмел договорить того, что само рвалось из сердца.

— Чего ты хочешь, скажи? — обратился к нему Пеляйме и быстро огляделся: все сочувственно смотрели на его сверстника.

— Слишком велика обида! — простонал изгнанник, ощупывая рукой горло.

— Почему не видно радости на твоем лице? Разве ты не рад, что вернулся к нам, в свое родное поселение? — сказал ему уже другой чукча, которого Тымкар не узнал.

— Я не нарушал правил жизни. Нет! Но как могу я остаться там, — он указал на остров, — где по-другому живут и говорят? Кто поймет меня? А мне надо так много рассказать вам!

Чукчи насторожились: он говорит так, как мог говорить только шаман… Уж не сделался ли он шаманом?

— Чего ты хочешь, скажи? — уже вторично задал ему вопрос Пеляйме, напряженно вглядываясь в друга.

— Я тут жить стану! Вот моя жена, вот сын. Байдара, снасть, собаки — все есть у меня.

И тут Тымкар заметил, что на месте яранги его отца и матери еще торчат вкопанные ребра кита. Протискиваясь сквозь толпу, он пошел к остаткам своего жилища. Сипкалюк, Тыкос и все уэномцы последовали за ним.

Собаки в байдаре заскулили громче, но ни их, ни звуков бубна никто не слышал. Все шли за Тымкаром. Шуршала под ногами галька, солнце отбрасывало длинную несуразную тень от движущейся толпы.

Каркас яранги почти полностью сгнил. Однако было видно, что ничья рука не разрушала жилища. Только ветры и снег. Кое-где виднелись обрывки истлевших шкур. Стойки были все целы, и Тымкар обхватил одну из них руками, прижался щекой. Глаза его блестели.

Бубен стих. Кочак выглядывал из яранги.

— Тут жить стану! Тьгкос, выгружай байдару, собак.

Сын пошел к берегу, за ним двинулась уэномская молодежь. Тымкар опустился у стойки, сел.

— Вельбот теперь имеете? — помолчав, спросил он.

— Кочак, — отозвался Пеляйме.

— Кочак? Разве он у вас лучший охотник?

Смущенные его речами, чукчи опустили глаза. Все они знали — Пеляйме рассказал им, — что Кочак выменял вельбот за те шкурки, которые утаил, когда собирал их от всех яранг, чтобы откупиться от русского начальника за преступление Тымкара. Пеляйме узнал свои шкурки, когда летом Кочак их просушивал.

— Много новостей у нас, Тымкар.

С берега тащили полог, разобранный каркас для спального помещения. Впереди бежали собаки.

— Хороши собаки! — похвалил кто-то.

Лицо Тымкара расплылось в улыбке. Какому же охотнику не веселят сердце такие слова? И Тымкар вспомнил, как он и Тыкос выращивали щенят. Вспомнил старика Емрытагина: это ведь он подарил первого щенка.

— Кочак! — глухо, испуганно проговорил кто-то, и все оглянулись.

Кочак шел сюда. Чукчи смолкли, насторожились. Это очень нехорошо, когда шаман сам идет к людям.

Крепкий, несмотря на свои шестьдесят лет, Кочак приблизился, пронизывая собравшихся недобрым, колючим взглядом черного глаза. Тымкару казалось, что этот тяжелый взгляд прижимает его к земле, достает до самого сердца. Шаман подошел, уставился на пришельца. «Как отказать ему?» — раздумывал он. «Как поступить мне с ним?» — думал Тымкар.

Чукчи отошли из-под колючего взгляда Кочака в сторону. Тымкар остался с Сипкалюк, Тыкосом, собаками. Разгрузку байдары прекратили.

— Откуда ты явился? Кто твой отец?

— Какомэй!.. — тихо ахнули в толпе. Кто же не знает Тымкара!

Тымкар поднялся на ноги. Горло перехватило. Хорошо, что он еще не знал, как Кочак приобрел вельбот!

— Кто звал тебя сюда, «зря ходящий»? — повысил голос шаман.

— Каттам… — вырвалось у Тымкара, но, спохватившись, он смолк, крепко сжав кулаки.

Люди снова ахнули. Неслыханное дело! Ругать шамана?! Что же теперь будет?.. Да и как это мог Кочак не узнать его? Стар стал, что ли?..

— Это Тымкар, сын Эттоя, — попыталась исправить положение Энмина.

— Га, ши! — как на собаку, шикнул на нее Кочак, топнул ногой. — Вы! Отправляйтесь! Великое несчастье принес вам этот пришелец! Разве вы ослепли! У него жена эскимоска. У него сын — родной брат кэле. Смотрите, смотрите! — растопырив пальцы, он выброеил вперед руки и, притоптывая, тыкал ими в переселенцев.

Ощерясь, на шамана зарычали собаки.

— Убери своих собак! Убирайся отсюда! — глаз шамана, казалось, горел желтым огнем, но почему-то взгляд этот уже не казался Тымкару страшным.

— Ты, видно, выжил из ума, если не узнаешь Тымкара, сына Эттоя, — сам о себе сказал Тымкар прерывающимся от волнения голосом.

— Сьгн Эттоя — убийца! Мы изгнали его. Разве вы забыли?!

— Ты лживый человек, Кочак! Я никого не убивал. Ты оболгал меня!